Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 45

Я знал, что так в это время называли цингу и в, своё время, как болеющий морем, интересовался про цингу, и знал, что эта болезнь возникает исключительно из-за острой нехватки витамина «Цэ». А этот витамин отвечает в организме за синтез коллагена — белка, который выступает материалом для соединительных тканей (кожа, кости, хрящи и так далее) и делает их прочными. Если аскорбиновой кислоты недостаточно, процесс синтеза коллагена дает сбой — белок получается менее «качественным» и не может в полной мере поддерживать соединительные ткани в крепком состоянии. Но все это было неизвестно вплоть до тридцатых годов прошлого века. А мне было понятно, что и болезнь ног у царя Михаила, и костно-мышечный недуг царя Алексея — плод цинги.

Подумал об этом и удивился, что медицинские консилиумы всё-таки позволили лекарям прийти к правильному выводу о первопричинах царского недуга.

— Надо заваривать чай из молодых побегов ели, — сказал я. — Мы на море и в походах так и делаем. Знаешь, что такое ель, лекарь?

— Знаю. Но что нужно пить чай из её иголок, слышу в первый раз. Буду давать.

— Как бы уже поздно не было, — вздохнув, сказал я. — Ладно, пойду к жене. Как там она? Что за лекарь?

Гаден с пренебрежением скривился и махнул рукой. Я резко взволновался и бегом поспешил на «свою» половину дворца. Там я увидел, что мою жену так и не привели в чувство. Лекарь чем-то тёр ей виски, уши и хотел уже пускать кровь, когда я вовремя его остановил окриком.

Открыв шкатулку со средствами первой необходимости, я достал склянку и вату. Мокнул вату в раскрытый бутылёк, и сунул её под нос царевне. Та, морщась от едкого запаха и замахав руками, быстро вернулась в чувства. Лекарь изумлённо помахал ладонью, подгоняя воздух к себе.

— Что это за вещество? — спросил Йохан Костер, вдруг напрягшись.

— Нушадир! Знаете такой? По-арабски это означает «вдыхать» или «нюхать». Он бодрит голову и прочищает мысли.

— И откуда он у вас?

— Из Персии. Там его гонят из сажи печей, которые топятся верблюжьим пометом.

Лекарь явно возбудился и забыл, что его инструменты, приготовленные для кровопускания, лежат на одном из стульев и своим видом смущают женщин, готовых только от их зловещего вида упасть в обморок.

— Э-э-э… Нельзя ли его купить? — спросил лекарь.

— Вы бы инструменты убрали, господин Костер, сказал я.

Лекарь бросил взгляд на инструменты, на сторонящихся их царицу и её детей.

— Ах, да-да… Прошу прощения. Вы так лихо привели в чувство супругу, что я не могу прийти в себя.

Он собрал «орудия пыток» в кожаный саквояж, даже не удосужившись их упаковать в стерильный пакет, и я понял, чем займусь на досуге, если царь выживет.

[1] Иван Андреев Кустериус.

[2] Скорбут — так называли цингу.

Глава 24

На следующее утро правая половина царского дворца гудела, как растревоженный пчелиный улей. Ещё вчера вечером я приказал затворить и закрыть замки всех, выходящих на центральную лестницу, дверей и посоветовал жене позвать на «нашу половину» её братьев и сестёр вместе с мамками и няньками. Они согласились и разместились на втором этаже, а я, наконец-то, хоть и впопыхах, но успел-таки рассмотреть и подержать на руках сына, буквально вырвав его из рук, проходившей мимо меня его кормилицы.

Розовое личико моего первенца, с серо-голубыми кукольными «глазищами», поразило меня разумностью взгляда и милой улыбкой. Моему сыну было уже почти пять месяцев и я, походе, ему понравился. Сначала я испытал приступ спонтанного веселья, и восторга, заполнившего грудь, потом сердце моё затрепетало, словно в него попала стрела, и по телу разлилось приятное тепло. Так, наверное говорят про «стрелу Амура», — подумал я и Ивана Степановича у меня отобрали.

Кстати, по документам я — Стефан, а не Степан. А на персидском имя моё пишется ещё и как Исфахан, как и название столицы Персии. «Спахан» — в переводе с древне-персидского — «армия». Вообще-то, этот город когда-то назывался «Аспадана», что означает «место сбора армии». Интересно, да? Просто и понятно.

Глядя в окно на то, как к дворцу съезжаются санные повозки, я только теперь до конца понял, что сейчас может произойти. Царь на утро двадцатого ноября тясяча шестьсот шестьдесят седьмого года говорить и шевелиться кое как мог, но управлять государством — вряд ли. Как символ власти он ещё мог «использоваться», но как полноценный, принимающий судьбоносные решения, — навряд ли.

К утру в царских палатах скопилось десять человек лекарей и

Теперь, дежуря возле окна, я видел как приехал Фёдор Михайлович Ртищев, царский ближний постельничий Кремлёвского дворца, и воспитатель царевича Алексея. Следом прибыл Никита Иванович Одоевский, — ближний боярин, воевода, дипломат, влиятельный член правительства, сыгравший важную роль в «свержении» патриарха Никона.

Афанасий Ордин-Нащокин, — глава Посольского приказа, и Хитрово Богдан Матвеевич, -наверное самый ближний теперь к царю боярин, приехали вместе в парной санной коляске, заряжённой парой лошадей.

Всех прибывающих встречал приехавший ещё с вечера Матвеев Артамон Сергеевич, ближник и друг Алексея Михайловича, взятый во дворец в тридцать восьмом году, когда ему исполнилось тринадцать лет. Матвеев к теперешнему сорокадвухлетему возрасту так и не получил «приличного звания» или должности, находясь до сих пор в непонятном статусе «стрелецкого головы». Однако Матвеев играл роль царского «гласа» и сильно влиял на мнение Алексея Михайловича. Артамон слыл «западником» и всячески способствовал приживлению в Москве всех новшеств. Вплоть до протестантизма.

Мы вчера с Матвеевым разговаривали сначала с Алексеем Михайловичем, который приказал Матвееву позвать на разговор меня, а потом и один на один. Долго разговаривали. В основном, говорил Матвеев, рассказывая, про взаимоотношения в боярской думе. Об этом попросил Аотамона государь, сказав: 'введи Степана Тимофеевича в курс всех дел. Вместе будете рулить, пока я хвораю.

С Матвеевым мы были знакомы с тех пор, как меня поставили управлять Измайловским островом. И о нём у меня сложилось весьма благоприятное мнение. Матвеев был спокоен, тих, осторожен в высказываниях и никогда не злоупотреблял дружбой с царём. А дружба у них была крепкой. Сближение в детстве перешло в прочную дружбу. По вступлении Алексея Михайловича на престол, Матвеев начинает получать ответственные поручения. Порой даже я не знал, какие. Алексей Михайлович, при всей его мягкости, следует заметить, был весьма скрытным человеком.

Матвеев видел в присоединении Малороссии к Москве народное историческое дело, «прицепление, как он выражался, ветви к приличному корени», и в этом нашел полное сочувствие себя со стороны царя Алексея. Отсюда — его мягкость и терпеливость в сношениях с представителями Малороссии, стремление опереться там на народные массы, — свойства, снискавшие ему широкую популярность на Украине, где его прямо называли «добродеем и батькой»[1].

В вопросе присоединения Малороссии к Московии наши с Матвеевым мнения расходились, но спорить с ним и с царём я посчитал неразумным.

Илья Данилович Милославский — отец царской жены и князь Юрий Алексеевич Долгоруков, тоже находились во дворце с вечера, но ни со мной, ни с Матвеевым не общались. Они закрылись в старом царском тереме, и с вечера принимали своих гостей. Как мне потом доложили, к ним вчера приехали Пётр Салтыков и Яков Черкасский.

Съезд важных персон меня сильно тревожил. Всё, что происходило мне сильно не нравилось. Я не хотел и не планировал захватывать власть, опираясь на своё мнимое родство с Василием Шуйским, пробывшим царём, кстати, всего четыре года. Да и захватившим власть с помощью доверившихся ему бояр.

Дело в том, что я не чувствовал в себе силы воли и управленческого дара. Мне-то с моей Ахтубой было тяжело справится и со всей своей торговой империей. Самому приходилось мотаться по Волге туда-сюда. А так руководить — не правильно. Меня уже сейчас тошнило от осознания, что и следующий год я буду ездить туда-сюда и проверять бухгалтерские и складские книги.