Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 42

— Значит это, всё-таки ты? — спросил государь.

У меня перехватило горло и сказать я ничего не смог. Однако прямо посмотрел царю в глаза. Царь вздохнул.

— Я так и думал, — сказал он — Ведь это ты учил меня составлять «логические цепочки». Я много сидел над докладами, кои касаются тебя. Твоих и про тебя… Ночи на пролёт я складывал слова и когда прочитал, что ты, едва приехал в Москву, будучи вызванным моим батюшкой, встретился с князем Лыковым, то всё понял.

— Что ты понял? — чуть охрипшим голосом спросил я и откашлялся. — Кхым-кхым.

Я судорожно обдумывал пути отступления. Да, какого, нафиг, отступления? Бегства! Но окидывая мысленным взором обстановку, понимал, что через вооружённую охрану мне, безоружному, не пробиться. Если только разбить стекло оранжереи?

— Понял, что ты не мог не посетить крёстного своего отца. Как он, кстати, себя чувствует? Не болен ли?

— Не болен. Хорошо себя чувствует.

— Сколько ему сейчас лет, Тимофею Васильевичу?

— Кхым-кхым! — откашлялся я снова. — Тимофей Иванович он.

— Ой, только не надо меня дурачить. То, что ты случился там, где появилось письмо подмётное, это стало последним осколком. Помнишь, как мы собирали с тобой мозаику, что привезли мне из Рима? Мадонну с младенцем. Ох и славная картина, хоть ты и назвал её латинской ересью. Помнишь?

— Помню, — сказал я хмуро.

— Так вот… Ты прав в одном, кто-то, кто знает эту историю про внука Василия Шуйского, хочет тебя спровоцировать на действие. Ты не хочешь, а кто-то сильно хочет и думает, что ты забоишься, что я всё пойму, и поднимешь своих казаков. А ты, видишь, какой хитрый! Ты главного наследника, отца своего, спрятал так далеко, что я не достану, да? Да и войско у него сейчас, мне доложили стотысячное? Да за тобой ещё тысяч десять казаков поднимется, ежели тебя тронуть. Да другие казаки, ты сам пишешь, уже готовы подняться. Ты мне, что цугцванг[1] приготовил? Куда ни кинь, всюду клин? Ха-ха…

Я продолжал обдумывать варианты бегства. Не верил я, что Алексей Михайлович забоится моего отца с армией. Правда, за ним может подняться и персидский шах, благодарный мне за то, что я отказался от его трона. Он запросто может отправить воевать пришедших в Персию узбеков. Там уже тысяч двадцать скопилось сирых, убогих и жаждущих разбогатеть за счет урусов.

— Что молчишь? Не стану я тебя в яму бросать. Не бойся и не делай глупостей. Я, действительно, не хочу тебе зла. Ты много сделал для меня и для государства. Кхм! И ведь ты родил мне внука. Мало ли что может случиться с Алёшкой, Фёдором, Иваном. Вон, Димитрий, Семеон… Один и года не прожил, другой пять лет всего… А у Марии одни девки выживают, а ребята помирают.

— Да, пусть Алёшенька живёт долго. И другие ребятишки, — пожелал я здравия и перекрестился.

— Пусть, — как-то безвольно проговорил государь а я подумал, что когда умрёт Алексей, подумают, что я освобождаю путь для своего сына.

— Кто ещё догадывается? — спросил я, думая, что прав был Алексей Михайлович, когда писал, что у него есть дела и «посерьёзнее». Куда уж серьёзнее? А я смеялся… Ха-ха… Вот и досмеялся.

— Догадывается? О чём? — округлил глаза царь.

— Вот же ж, — подумал я. — Играется. Хочет, чтобы я сам сказал. Признался.

— О том, что действительно есть потомки Василия Шуйского.

— А они есть? — спросил царь, чуть прищурив правый глаз.

Я вздохнул. Дразнить Тишайшего было опасно для здоровья. Царь мог вспылить и наделать глупостей, за которые потом может сожалеть, но тогда уже может быть поздно.

— Есть, — сказал я.

— И бумаги есть? — спросил царь.

— Есть, — сказал я. — Даже письма шаха Аббаса и «нормальное» свидетельство о браке.

— Даже так? — силён ты брат. — Хотя… Мы с тобой не братья. Ты теперь родовитее меня. Рюрикович…

Царь пристально смотрел сквозь стекло на заснеженный двор, где собирали снег гля горок и лепили снеговиков царские дети с няньками и мамками.

Я подумал, что правильно сделал, что подставился в Симбирске. Вовремя. Самому начинать разговор было совсем не с руки. Но я никак не мог предположить, что разговор состоится сразу по моему прибытию в Москву. Вызвал огонь на себя…. Да-а-а… Правильно он всё-таки переживает за Тимофея с его войском. Вот он, если пойдёт на Москву как наследник, так точно мало никому не покажется. Тимофей у меня ого-го, какой молодец. Настоящий атаман. Не то, что я… Да-а-а… Комбинатор, мать ети…

— И что сейчас будем делать? — спросил я, так как молчать было уже не прилично.

— А разве надо что-то делать? — спросил Алексей, используя иезуитские приёмчики ведения переговоров.

— Тебе и м не нужна определённость. Намечается война Османской империи с Польшей. Я сообщал тебе. И мне не нравится, как ты на неё реагируешь. По-моему, несколько пассивно.

— Даже так? — Алексей дёрнул головой. — Ты знаешь мои планы?

— Я знаю планы твоих воевод, которые сразу захотят заработать призы и покупаться в лучах славы, погубив тысячи ни в чём неповинного люда. А другие, пойдут спасать короля Яна Казимира Второго. И будут воевать двадцать лет, но ничего, в итоге, не добьются.

— Ты так точно всегда предсказываешь события, что мне тебя страшно слушать. Ты и вправду колдун, как про тебя говорят?

— А что, говорят, что я колдун? — усмехнулся я, вспомнив, что сказал царь про «читал написанное про тебя».

— Говорят-говорят, — покивал головой царь. — Да и я вижу…Не бывает у людейтак, что за что ни возьмись, всё выходит ладно. И хитрости всякие ты придумываешь. Махины… Говорят, у тебя вода сама наверх льётся. Почему здесь так не сделаешь? Скрытничаешь?

— Привёз, привёз один насос, поставлю, — ворчливо произнёс я.

— Вот-вот. И я о том. Велосипед твой на разрыв у ребят. Снегокат с рулём. То такое выдумает? Корабли… Нет таких кораблей ни у кого. И в Персии твоей тоже нет. Так, что не надо мне дурить голову. Откуда это всё?

Я хотел сказать, как Юрий Никулиин в «Бриллиантовой руке»: «Оттуда!» и потерять сознание, но не сказал и не потерял.

— Может ты демон? Бес? Чёрт? — с надеждой спросил царь.

— Ты, кхе-кхе, уж определись, государь, — скривив губы в полуулыбке, сказал я.

— Да мне, честно говоря, уже всё едино. Обложил ты меня со всех сторон, и теперь делаешь предложение, от которого я не могу отказаться. Так ты любил говорить?

Меня всегда поражало умение Алексея Михайловича говорить на самые разные темы спокойным и размеренным тоном. Рассуждаючи, так сказать… Главное его в это время не раздражать, а то взрыв может приключиться похлеще динамитного.

— Да, где ж я тебя обложил и делаю предложение? Я тебе говорю, что если уж начинать войну с Османами, то так, чтобы им мало не показалось. И не сразу ввязываться, когда они ещё сильные, а попозже. Лет через десять. Шведы им всё равно не дадут Польшу забороть, а забрать правобережье Днепра мы им не дадим. Эту войну надо так продумать, чтобы забрать Константинополь.

— Константинополь?

— Да, Константинополь. Турки полезут в Польшу и пусть заберут всё, даже Киев. Пусть упрутся рогами в Краков и положат там половину своего войска. И тогда мы ударим. И не сзади, а просто по Константинополю. Ты только не говори пока никому. Никто не должен знать. Сейчас надо сосредоточиться на крестьянском восстании. Не думай, что это будет легко. У них в общей сложности соберётся почти двухсот тысячное войско. Это если в запорожскими казаками. И они ударят единым кулаком через Дон и Северский Донец. Они знают, что я держу Волгу и им её не отдам. Волга — это кровь России. По ней и по Камме идет всё снабжение. Отдавать Волгу нельзя и мы её не отдадим. Я укрепил крепости Астрахани, Царицына, Симбирска, снабдил крепости пушками, пороховым зельем ии другими припасами. Так что, на Волгу бунтовщики не пойдут

Царь смотрел на меня расширенными глазами и с чуть приоткрытым ртом от изумления.

— Ты, э-э-э, всё это сделал? Воеводы не писали, что это был ты.

— Я просил их не указывать меня в своих сказках. Сейчас вижу, что скрывать — себе дороже. Не веришь — спроси их.