Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 39

Увидев исповедальное письмо, я буквально впал в ступор, поразившись, на сколько, у этого человека, идея свергнуть Романовых перевесила страх за обман на исповеди. Тут я склонялся к тому, что Лыков всё же имел какую-то свою веру. Прости, Господи…

В исповедальном письме Лыков каялся в смерти трёх загубленных им для отвлечения от истинного наследника царя Василия Шуйского, душ, в чём Лыков, по его словам, испытывал сожаление, но сетовал, что не мог поступить иначе. Описывал, как и с кем отправил наследника Тимофея Васильевича в Персию к шаху Аббасу Первому по предварительной с шахом договорённости. Описывал в исповеди женитьбу Тимофея на дочери Аббаса и на возвращении наследника в Россию во время репрессий шаха Сефи. Описывал он и моё рождение, а так же ссылался на поддельные письма шаха Сефи, где тот, после смерти Стёпкиной матери, приглашал Тимофея и меня пожить во дворце. Письма тоже имелись в моём хранилище.

Документы были подделаны с высочайшей степенью достоверности и, я бы сказал, с высокой степенью искусства, что говорило, о наличии при дворе шаха серьёзной агентуры, снабжающей английскую разведку образцами документов, бумаги, нитей, краски и разноцветного сургуча, штампов и оттисков.

Почему английской разведки? А какой ещё? Масоны, иезуиты, тамплиеры — суть организаций одна. Защита интересов английских торговцев — вот цель деятельности этих обществ. А защитить торговые интересы можно лишь влияя на управленческие процессы государства через умы монархов и других членов государственного аппарата. Чем масоны с иезуитсми и занимались.

— Про внука царя Василия Шуйского? Так, давно о том подмётные письма ходят. Сначала про сына-наследника ходили. Мне иеромонах Сава Тверской сказывал, когда я ещё в Измайлово гостил, что приносили ему такое письмо. Яне обращаю на них внимание. Не моё это дело. Пусть тайный приказ ищет воровского наследника.

— Да не воровской он наследник, а самый, пишут, настоящий.

В последнее время писем я писать стал больше, а развозил их я сам, так как доверять никому нельзя. Приехал тот раз в Симбирск и «уронил» письмо в монастыре. Вот и дошло оно до воеводы. Так и в Царицыне, и в Астрахани… Где в монастыре, где в храме, а где прямо на улице уроню. Народ к письменному документу теперь относится, едва ли не, как к иконе.

— Кто пишет-то? — спросил я, вздыхая.

— Да кто его знает! — пожал плечами воевода. — Там и про раскол пишется. Хочешь прочитать? Я перед тем как отправить в тайный приказ, список сделал.

— Нет. Не хочу. А списки воровского письма ты зря делаешь, Иван Иванович. Кто донесёт, сыщут, на дыбу вздёрнут. Сожги ты его, Христа ради.

Погрызли баранок с чёрным китайским чаем и с персидскими цукатами. Помолчали. Дашков хмурился и то и дело вздыхал.

— Ты в Москву сейчас поедешь?

— С первым снегом. Не хочется трястись по мерзлым кочкам и ухабам.

— Да-а-а… Хорошо бы сейчас в Москву, да на санях… Да ещё парой. Как ты запрягаешь, так сейчас многие. И коляски поширше стали делать. Что можно и вдвоём ехать. Взять бы какую девицу, посадить в санки, укрыться шубой и — айда до самой Москвы.

— Ты что это, Иван Иванович? — усмехнулся я. — Седина в бороду я бесы в ребро? Не слышал я от тебя никогда такого срама.

— А-а-а… Забыл я, что ты теперь человек женатый. Хе-хе! А помнишь, как в Астрахани ты девок привёз черкешенок? Ох и славные были девки!

— Н-у-у, ты вспомнил! Это когда было? Пять лет назад! Всё! Все наложницы в Измайлово за хозяйством смотрят.

— Чадо-то родилось? — вдруг вспомнил Дашков.

— Конечно, родилось, — сказал я и нахмурился.

— И как?

— Сын. Иваном назвали. Вот еду, подарки везу… Дуняше, сыночку…

Мне, что-то стало так тоскливо, что я скривился, как от боли.

— Что так кривишься? Али что не так?

— Да, всё так, а как подумаю, через что ему пройти придётся, сердце кровью обливается.

— А как Дуняша? Как матушка сынка твоего? Здрава ли? Первенец же…

— Здрава была. Но о другом не сообщали. Вот приеду, узнаю.

Я говорил, и у меня шла голова кругом. Как подумаю, что от меня родился внук царя Алексея Михайловича, так едва не терял сознание. Сейчас уже немного полегче воспринимаю, но всё равно с большим трудом сия мысль укладывается в голове. А с теми документами, что у меня лежать в свинцовом ящике с тысяча шестьсот сорок восьмого года, сей факт становится просто «убойным» аргументом в предстоящем разговоре с царём.

— А решусь ли я на этот разговор? — подумал я. — Теперь — точно решусь. Просто ради своего сына.

[1] Царьгородская пшеница — кукуруза.

[2] В оригинале написано «176». Здесь автор «притягивает» события к более ранним датам.

Глава 21

В общем счёте, русско-турецкие войны охватывают период длительностью триста пятьдесят один год, как-то когда-то давно прочитал я. За период с тысяча пятьсот шестьдесят восьмого по тысяча девятьсот восемнадцатый Россия и Турция находились в состоянии войны шестьдесят девять лет. В среднем, одну русско-турецкую войну от другой отделяло всего двадцать пять лет.

Это был один из самых продолжительных военных конфликтов в истории Европы. За исключением Прутской кампании тысяча семьсот одиннадцатого года и Крымской войны, которую часто рассматривают как отдельное событие, конфликты закончились стратегическим поражением для находившейся в застое Османской империи. Считается, что они продемонстрировали господство России, как европейской державы, особенно после усилий Петра Великого по модернизации в начале XVIII века.

Мне претило воевать с Турками так много и долго, и для себя я решил, что если вдруг лично мне придётся «воевать с Османской Империей, то я сразу постараюсь захватить Константинополь. Тем паче, что пока англичане там не особо 'проросли» в военном плане и не могут угрожать России своими войсками. Этим фактором грех было не воспользоваться.

У меня было два варианта. Первый, — это напасть на османов со стороны Кавказа во время их похода на Польшу, второй — напасть на трёхсоттысячную турецкую армию, переправившись через Днепр, как, собственно и произошло в «нормальной» истории. Правда, разгромить турецкую армию на Украине у России не получилось, а получилась война, длиной в двадцать лет.

Если бы меня сейчас спросили, я не рекомендовал бы царю вступать в войну с турками в следующем году. Тем более, что Турки нападут на Польшу, а не на Русь. Но пропольская партия станет «дуть в уши» Алексею Михайловичу про щирых[1] братушек и про спасение христианского мира после первых же выстрелов со стороны осман. Надо сказать, что славянский христианский мир был захвачен султаном Сулейманом Первым более ста лет назад и народ в нём чувствовал себя очень даже неплохо. Правда, многие христиане приняли реформацию и стали лютеранами. Так и чего ради я бы их спасал? Ведь протестанты — суть католики в их максимально прагматическом и материалистическом мировоззрении. Всё! Забыть надо было про братьев-славян, тем более что благодарности от них, как не было, так и не будет. А вот распространение туретчины на восток надо было остановить срочно. Не хотелось бы, чтобы Россия постоянно отвлекалась на Турцию. Нам ещё шведам надо было навалять.

Оба этих пункта предполагали взаимодействие с Персией, которой я бы мог предложить территорию до Трапезунда и выход к Средиземному морю, однако Персия о том, что будет участвовать в войне с Турцией, ещё не знала. Я предполагал занять Русский трон и сразу отправить к шаху посла. А если не получится занять трон, то просто послать в качестве посла Тимофея, который изложил бы шаху план совместных военных действий. Причём, я просто поставил бы шаха перед фактом, что ударю всем своим флотом по Константинополю в то время, когда русские войска свяжут турецкую армию на левобережье Днепра. Короче, я так и так решил воевать с турками по-серьёзному, хоть в качестве царя, хоть в качестве «простого» владетеля Кабарды.