Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 38

— Давай, — тяжело вздохнул Дашков.

Симбирск в Москву отправлял много продуктов. Тут хорошо вызревали, кроме моей картошки, и кукуруза, и арбузы, и огурцы, семеня которых царь специально закупал в Персии и Турции присылал Дашкову. Семена вызревших в Симбирске овощей возвращались в Москву и культивировались в Измайлово, таким образом адаптируясь в более прохладном климате.

— Так, — начал зачитывать из книги Дашков, — в тысяча шестьсот шестьдесят седьмом году были отправлены в Москву заморских свежих огурцов семь сотен штук зеленых, сто штук желтых семенных', «нового Синбирского саду больших четыре десятка и малых три десятка арбузов», а царьгородского огурешново семени два фунта' и пять сотен огурцов, которые родились от заморского семени'. Царьгородской пшеницы[1] отправлены десять сотен початков молодых сахарных, и пять сотен вызревших на семена. По продуктам всё.

— Кхм-кхм… Не густо, — откашлявшись, проговорил я, в душе поражаясь способностью этого человека заставлять людей работать.

Ведь ничего нового крестьяне сажать просто не хотели. Даже вроде бы вкусные овощи, такие, как огурцы и арбузы. Арбузы они называли — «голова Иоанна Крестителя» и отказывались выращивать и потреблять по этой причине. Картофель вообще назвали — волчье или чёртово яблоко. С какого перепугу? Причём, если в Измайлово и Москве картошку ели за обе щёки и в будни и в праздники, то в других местах едва ли не бивали тех, кто пытался ею торговать. Мракобесие бродило по Руси.

— А что ещё в твоём «королевстве» производят? Это, если государь спросит… Промыслы какие? Тот раз не успели мы покалякать.

— Кхе! — кашлянул Дашков. — С промыслами ладно. Отчёт я подготовил государю. Кхе… Бондарное, гончарное, рогожное, кузнечное, углежоги, скорняжное, ремесло по изготовлению сальных свеч и светильников из говяжьего сала, варения березового дегтя, рыбьего жира, рыбного клея-карлука, квасного сусла, купороса, колес, канатов и веревок, скобяных изделий и многих других изделий. Много чего в Симбирске сами делаем.

Я удивился. За три года, что я тут не был далеко ушёл Симбирск в развитии.

— Да, ты читай, читай, — попросил я.

Воевода пошевелил плечами, пожевал губами и продолжил чтение. Из прочитанного я понял в том числе, что продолжается заселение южной части Симбирской засечной черты. Началось заселение дворцовыми крестьянами Аргубинской волости. Созданы села: Криуши, Шиловка, Тушна, Ключищи, Панская и учреждена в ней «государева десятинная пашня», а в том шестьдесят шестом году году была основана Сенгилеевская казачья слобода. Укреплялась и Симбирская засечная черта: «Да премеж Уреня и Карсуни новая засека засечена в прошлом во 174[2] году». Проводился ремонт и старых укреплений: «Да премеж Синбирска и Юшанска два места горелово и заделано плетнем и насыпано землею в связах дубовых. Да горелово ж валу меж Юшанска и Тагаева, да заставлено новым тыном». Знать это, в связи с надвигающимися событиями, для меня было важно.

И тут я понял, почему не пробилось войска Степана Разина через Симбирск. А ведь у воеводы ещё есть время и он знает и без меня, что казаки «зашебуршились». Он мне так и сказал при встрече. Я не стал вводить воеводу в заблуждение и признал его правоту.

— Зашебуршились, Иван Иванович. Поймал я Ваську Уса и поспрошал его. Не угомонился тот Васька-паразит. Грозится собрать казаков и пойти на Москву!

— Пойти на Москву! — изумился воевода. — Так это же крамола! Бунт!

— Так, к тому раскол и идет. Мы же с тобой давно о том говорили.

— Надо было схватить его! — горячечно воскликнул Дашков.

— Думаешь, он там один такой? Сейчас по всей Руси полыхнёт.

— Ну, да… Говорят, давно в народе бродят людишки с письмами от какого-то Ивана Тимофеевича Шуйского. То ли племянника, то ли внука царя Василия. Ничего про то не слышал?

— Как не слышал⁈ — хотел сказать я. — Если это я эти сии письма сочинял и подбрасывал в монастыри уже лет десять как. Зачем спросите вы? Тема самозванцев ни на Руси, ни в каком ином государстве не заканчивалась никогда. Князь Лыков Борис Михайлович умер, дай Бог памяти, в тысяча шестьсот сорок шестом году, но дело его продолжало жить.

Недовольных тем, что худородные Романовы захватили власть в России, уничтожают местничество, унижая высокородные фамилии, было предостаточно. Худородного Никона и поставили на патриарший престол, чтобы продолжать унижать родичей бывших царей, князей и бояр.

Горчаков Василий Андреевич, бывший воевода Царицына, дал мне «пропуск» к князю Лыкову и к, возглавляемой им «русской масонской ложе ордена садовников». Не знаю, был ли сам Горчаков масоном, но Лыков вёл себя так таинственно, что от него так и разило «серой». А может быть старостью? Когда он умер, князю Лыкову было «всего» семьдесят лет. Но выглядел он значительно старше. Наверное из-за служения нечистой силе. Хе-хе… Прости, Господи…

Чарльз Говард, 1-й граф Карлайл — английский аристократ, военный и политический деятель, дипломат и один из приближённых английского короля Карла Второго, посланный им в одна тысяча шестьсот шестьдесят третьем году в Москву для изъявления благодарности царю Алексею Михайловичу и ходатайства о возобновлении уничтоженных торговых привилегий англичан, сразу, как только я женился на дочери Алексея Михайловича, предложил мне вступить в русскую масонскую ложу. Однако я удачно славировал, переведя его предложение в шутку, и удрал на нижнюю Волгу.

Из масонов в России я, ранее интересовавшийся этой темой, «знал» только Патрика Гордона, чрезвычайного британского посланника в России, присланного в Москву во времена правления царевны Софьи. Патрик Гордон имел тридцать третий градус и патент на посвящение в высший масонский градус Русского престолонаследника.

Не знаю, какой патент имел Чарлз Говард, но мне, когда он узнал мою «родословную», Говард предлагал тоже высший тридцать третий градус. Наверное, всех престолонаследников посвящали в высший градус масонства. Хотя, думается мне, это всё ложь и иллюзии. Наверняка на цифре тридцать три масоны не останавливаются. Есть же ещё и семьдесят семь. Священные две семёрки. И даже семьсот семьдесят семь…

Так вот, Лыков, пока ещё был жив, а я юн, обрабатывал меня, на предмет «сыграть роль» такого русского лжецаревича. Предлагалось приличное содержание, обучение «царским» премудростям и восшествие на престол лет через пять. Я отказался. Потом меня обрабатывали по поводу занятия Персидского престола, от чего я тоже отказался. А потом я, как-то «закрутился» в бизнесе, разбогател, оброс имуществом, и от меня отстали. Лыков умер. Кроме него меня на русский трон никто сватал, и меня оставили в живых. Однако подходы к моей «тушке» повторялись, как только я появлялся в Москве.

Однако, имея фотографическую память и навыки художника, я восстановил документы, которые мне показывал Лыков, убеждая меня в том, что с юридической стороны мои притязания на Российский царский престол вполне обоснованы. Дело в том, что этот наследник престола «Тимошка Анкудинов» был крестником князя Лыкова и об этом у князя имелись документы, в которых чёрным по белому писано, что «сей отрок» сын Василия Шуйского и девицы Марии Скрыльниковой — наложницы. И отчество у него было «моим». А Тимофей Разин — отец Стёпки был вылитый Тимошка Анкудинов. Хе-хе… Так выходило по тем бумагам, что быстро «смастрячили» тайные специалисты. И бумагам мощным.

Самое интересное, что по легенде Лыкова всё складывалось, как нельзя ровно даже по датам. Всего ложных было три сына Василия Шуйского и их отловили, а мой отец, был отправлен в Персию и там, как сын царя, женился на дочери шаха Аббаса Первого. Потом, во время репрессий Тимофей, вернулся в Россию, и под фамилией Разин жил на Дону.

И все эти документы Лыков передал мне на изучение, да так и оставил, не успев, или не захотев, забрать. А перед смертью написал мне письмо, в котором врёт так складно, что я даже прослезился. Письмо было заверено принявшим исповедь и проведшим соборование князя священником, тоже вскоре почившим.