Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович - Страница 18

Острая политическая борьба, с одной стороны, и влияние индивидуалистической морали, господствовавшей в Греции и на эллинистическом Востоке, — с другой, привели к выдвижению на первый план выдающейся личности, которая и становится героем времени. Даже в прошлом римляне теперь выделяют в первую очередь деятельность таких личностей. Идеальным героем становится Сципион Африканский, победитель Ганнибала. Воплощением самых существенных черт римского характера признается его политический противник Катон Старший. Но они боролись за величие Рима и римского народа, характерной же чертой новой эпохи становится борьба за достижение чисто личных целей. Это могла быть власть, и тогда политические деятели и полководцы (часто, хотя и не всегда, это одни и те же люди) готовы были в ожесточенной схватке уничтожить не только друг друга, но и массу граждан. Да и последние, не говоря уже о солдатах, рассматривались ими лишь как орудия для достижения чисто личных, эгоистических целей. И как всяким орудием, людьми можно было пренебречь, если они поддерживали соперников или просто переставали быть нужными, или же ради устрашения врагов либо колебавшихся. Это могла быть и жажда обогащения, и тогда такие люди не останавливались ни перед какими барьерами и моральными ограничениями, чтобы это богатство добыть либо увеличить. Характерными чертами поведения становятся авантюризм, вера в судьбу или случай, абсолютная уверенность в собственных возможностях. С этим связана мания величия, часто проявляемая в это бурное время. С другой стороны, личности с разных сторон постоянно угрожают опасности. Политические и военные деятели всегда чувствовали угрозу их положению и даже жизни со стороны соперников. «Маленькие люди» оказывались абсолютно незащищенными и всегда могли стать невинными жертвами борьбы честолюбий.

Почти бесконечные смуты и кровавые гражданские войны, сопровождавшие агонию Римской республики, не могли не отразиться и на отношении римлян к религиозным ценностям. Значительную роль в этом сыграло более близкое знакомство с эллинистическим миром, откуда в Рим пришли новые религиозные и философские идеи. Римляне никогда не были сильны в теоретическом мышлении и во многом шли за греками. В Риме распространилось эпикурейство, последователи которого считали, что весь мир и боги тоже состоят из атомов, только последние из более тонких и долговечных. Последователь Эпикура Лукреций изложил эту часть его учения в поэме «О природе вещей». Большое внимание поэт уделяет развенчанию традиционной религии, хотя, как и самого Эпикура, назвать его атеистом нельзя. Да и поэма начинается с подлинного гимна Венере, с призывом к ней утихомирить своей любовью кровавого Марса. В римской образованной среде нашли своих поклонников другие философские течения — стоицизм, ставивший в центр философской мысли проблему долга, и пифагорейство, увлекавшееся мистикой чисел. Эти философские течения тем более не были атеистическими, но определенный удар по традиционным представлениям они все же наносили. С другой стороны, в менее образованных слоях римского общества распространяются и старые римские, и новомодные, принесенные из Греции и с Востока самые нелепые суеверия и различные мистические культы, и справиться с ними, как когда-то с вакханалиями, римское правительство уже было не в состоянии.

Однако еще в большей степени на религиозную атмосферу того времени повлияли политические события и связанные с ними страдания и муки людей. В этих условиях многие римляне начинают разочаровываться в некоторых старых богах. Последние не уходят из культа, религиозной мысли, но их значимость в жизни человека резко уменьшается. В это время граждане стремятся установить личную связь с богами. Особенно это касается образованной части политической элиты и тех политических и военных деятелей, которые претендуют на особое положение в обществе и даже на власть. Цицерон говорит о необходимости почитать богов с благоговением, чтить их искренне, чисто и беспорочно. На первый план выдвигаются моральные ценности религии. Катулл взывает к богам и утверждает, что условиями счастья являются благочестие, верность в любви и договоре, отказ от призыва к богам ради обмана.

В этот период возрастает тяга к иноземным, особенно восточным, божествам и культам, больше связанным с внутренним миром человека, чем римские. Марий отправляется в Малую Азию для поклонения местной Великой богине. Широко распространяется культ египетской богини Исиды. Возрождаются воспоминания об этрусских богах и культах, в ходу этрусские предсказания. И все это ведет к увеличению значения Венеры, которая именно в это время выдвигается на первый план. Вспоминают об этрусской Туран, тоже богине любви и красоты, но она выступала также как властвующая богиня, сидящая на царском троне и повелевающая миром. На культ и образ Венеры повлияли и греческая Афродита, и финикийская Астарта, а в образе последней всегда присутствовало властное начало. Недаром финикийцы называли ее «рабат» — великой. Она покровительствовала победам и военному счастью. Сулла, первым, пожалуй, использовавший новые религиозные веяния для достижения и укрепления власти, называл себя, как уже было сказано, Феликсом (Счастливым), подчеркивая этим именем особое расположение к нему богов. От греков он требовал, чтобы они именовали его Эпафродитом. Его соперник Марий пытался противопоставить Сулле традиционные ценности, апеллируя к Virtus и Honos, олицетворениям старинных доблести и чести, но неудачно.

Новый шаг в этом направлении сделал Гай Юлий Цезарь. Уже говорилось, что в сознании римлян одним из залогов величия Рима являлось то, что Венера была матерью Энея, предка основателей Города, и, таким образом, прародительницей римского народа. Но она была прародительницей и рода Юлиев, восходящего к тому же Энею. Молодой Цезарь подчеркивал это еще в своей речи над гробом тетки, вдовы Мария. Этим как бы устанавливается равновеликость двух элементов — римского народа и рода Юлиев, ибо оба они восходят к одной божественной прародительнице. Этим определяется и взаимозависимость Цезаря и Рима: Цезарь мог достигнуть вершин власти и почета лишь как лидер римского народа, а римский народ исполнить божественную волю и встать во главе мира только при помощи Цезаря. Культ и образ Венеры, таким образом, оказывается важнейшей частью цезаревской идеологии. В последней битве между армиями Цезаря и сына Помпея в марте 45 г. до н. э. Цезарь избрал девизом своего войска имя богини Венеры, а младший Помпей — «Благочестие».

Битва как бы стала столкновением традиционной морали и новых веяний и закончилась победой последних.

Цезарь этим не ограничился. Когда он стал абсолютным владыкой Римской республики, раболепный сенат, как уже говорилось, разрешил ему построить над воротами своего дома фронтон, как это было обычно в храмах. Этим всесильный диктатор уже при жизни в некоторой степени приравнивался к богам. В еще большей мере это проявилось после его убийства. Во время похорон Цезаря в небе появилась комета, и римляне были уверены, что это его душа направляется в обитель богов. На месте сожжения тела диктатора воздвигли алтарь, а месяц, в котором он родился, был переименован в июль, т. е. месяц Юлия. Несколько позже Цезарь был официально обожествлен. Первые попытки объявить выдающихся деятелей неподвластными обычной смертной доле были сделаны еще в предыдущем веке по отношению к победителю Ганнибала Сципиону. Но они так и остались размышлениями отдельных людей. Теперь же был сделан решающий шаг к созданию нового культа — культа правителя Римского государства.

Смерть Цезаря не остановила кровавую агонию республики. И в религиозной сфере сохранились те же тенденции. В борьбе с республиканцами его наследники выдвигают фигуру Марса Мстителя. Следуя Цезарю, но в еще более подчеркнутой форме, Антоний охотно принимает объявление его греками Новым Дионисом и соответствующие божественные почести. Его соперник Октавиан противопоставляет ему старых римских богов, в том числе ту же Венеру, а также Аполлона, который, хотя и был заимствован у греков, к этому времени прочно укоренился в римском пантеоне. Его пропаганда представляет соперничество за власть как войну истинно римских богов с чужеземными восточными, особенно египетскими. Временное перемирие между соперниками воспринимается как ожидаемое окончание страданий, и Вергилий, сам имевший этрусские корни, объявляет об окончании одного века и наступлении нового, с коим должны вернуться (хотя бы на какое-то время) «золотые времена» Сатурна. Надежда рухнула, и это еще более обострило ощущение бесконечного ужаса, выйти из которого на путях традиционной религии и простого восстановления старой морали, «нравов предков» было невозможно. И интеллектуальная элита лихорадочно ищет пути выхода.