Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 19

— Я закрываю эту тему, — сказал папа́.

— Мне кажется для ограничения печати довольно уголовного кодекса, он и так у нас излишен. Или никакие законы критиковать тоже нельзя? В том числе уголовный кодекс?

— Саша! — прикрикнул царь.

— Я заткнусь, конечно, — пообещал Саша. — Куда мне деться. Но, если я что-то говорю, значит, я уверен в этом также, как в том, что Ницца станет французской, а Италия — единой.

— Ну, что ж. Подождём, когда имя Гарибальди прогремит.

— Папа́, недавно в Лондоне вышла книга, про которую мне Саша рассказывал полтора года назад, — сказал Никса. — Совпало всё: и название, и автор. Дарвин «Происхождение видов».

Царь перевёл взгляд на Сашу.

— Да, — кивнул он. — Это очень известная книга, я же писал тебе о ней.

— Это ещё не значит, что тебе известно, как избежать революции, — отрезал папа́.

— Аксаков в своем «Парусе» отказался печатать Алексея Толстого, которого ты так любишь, — заметила Саше императрица, — поскольку у него стихи недостаточно славянофильские. Аксаков говорил, что он бы и Пушкина с Гоголем не напечатал, если бы они принесли ему свои произведения, несогласные с духом газеты.

— В своем издании Аксаков имел полное право творить всё, что угодно, — возразил Саша. — Хоть Шекспира не брать, ибо низкопробные пьески для народа. Ну, что поделаешь, если человеку тираж неважен! Но, да, в качестве председателя комитета по печати он не вполне подходит. Нужен человек более широких взглядов. Но я с самого начала Чичерина и предложил.

— Ты бы ещё Кавелина предложил! — хмыкнул отец.

— Тоже неплохой вариант, правда, сторонник общины. Но здесь важны не его личные убеждения, а не будет ли он затыкать рты оппонентам. Мне кажется, он к этому не склонен. Если ошибаюсь — сменим.

— Саша! — оборвал отец. — Никаких комитетов по печати!

Саша вздохнул.

А мама́ оперативно перевела разговор на другую тему.

— Никса, как тебе лекция Буслаева?

На посту попечителя цесаревича граф Строганов развернул бурную деятельность и выписал из Московского университета знаменитых профессоров: филолога Буслаева и историка Соловьёва. За ними сохранили кафедры в Москве вместе с профессорским содержанием и назначили дополнительно жалование за преподавание Никсе по 3000 рублей в год на брата и 500 рублей подъёмных.

Когда Саша услышал эти цифры, он подумал, что и ему с Якоби можно было бы премию за радио наличными выдать, и лабораторию по выделению пенициллина профинансировать. А он, наслушавшись про «банковый кризис», выдал речку Вачу родному правительству.

Стоит ли упасть Никсе на хвост и напроситься на лекции к знаменитостям? К Буслаеву вряд ли. Саша не видел большой пользы от филологии. К Соловьёву — может быть. Там в будущем он, разумеется купил его многотомное собрание сочинений, но изучить не нашёл времени. А если напроситься на курс — никуда не денешься, сдавать-то надо.

— Читает с напором, словно греческий эпос, — улыбнулся Никса. — Жестикулирует, бьёт по подлокотникам кресла, размахивает своими записями. Словно актёр в театре.

— Значит, не соскучишься, — сказал Саша.

— Да, — кивнул Никса. — Я не заметил, как пролетел час.

— А о чём? — поинтересовался Саша.

— Древнерусская литература: старинные Евангелия, жития русских святых, история церкви, Соборное уложение царя Алексея Михайловича.

Курс назывался «История русского слова».

— Любопытно, — сказал Саша. — Особенно последнее. Уголовный кодекс 1649 года. Там, кажется, за курение табака была смертная казнь с конфискацией имущества.

— Мы ещё не прошли, — признался Никса. — Буслаев его только пообещал.

— Я и сам могу его прочитать, — сказал Саша.

— Сначала немецкий сдай, — заметил папа́.

С немецким была проблема. Вызубрил Саша много, но это не означало владения предметом. После полутора лет занятий он оценивал свой уровень примерно на А2. Не так уж плохо, но недостаточно для того, чтобы сдавать на немецком всеобщую историю.

— А можно всеобщую историю на лето перенести? — поинтересовался он. — Я сдам, наверное, но так себе.

— Нет, — отрезал царь.

Уже ночью Александр Николаевич, оставшись один в своём кабинете, вынул из ящика письменного стола Сашины безумные письма лета 1858-го.

«Происхождение видов» Дарвина нашлось быстро. Почти в самом конце списка, уже после Североамериканским штатов, в разделе «Англия», после какого-то «Всадника без головы» какого-то Майн Рида. Царь взял карандаш и поставил рядом жирную галочку. Она была не единственной. Другая уже почти год красовалась рядом с «Обломовым» Гончарова.

Тогда в январе, он отдал этот список Мари. Она поручила кому-то переписать и вернула. Интересно, кто переписывал.

От всего этого было как-то не по себе. Александр Николаевич взял с собой одного лакея и пошёл прогуляться по Дворцовой Набережной. Было тихо и холодно, у фонарей кружил снег.

Над Невой царила тишина.

Утром Саша расспрашивал Гогеля об училище правоведения.

— Училище основано принцем Петром Георгиевичем Ольденбургским, — начал Гогель. — Поступить могут дети потомственного дворянства и чинов не ниже полковника. Принимают мальчиков от 12 до 17 лет. Учатся шесть лет.

— Воспитанники живут в училище? — спросил Саша.

— Да, — кивнул Гогель.

— Все спят вместе в общей спальне или у каждого своя келья, как в Царскосельском лицее?

— В общей, — сказал Григорий Фёдорович, — в дортуаре. Также, как в кадетских корпусах и Пажеском корпусе. И дисциплина там военная. И строевая подготовка.

— Понятно, — сказал Саша. — И нет никакой возможности просто приходить в училище, а не жить там?

— Такого нет. Но есть экстерны. Можно вообще не посещать занятия, а только сдавать экзамены.

— Это очень интересно.

— Но их мало, только в порядке исключения. Для вас, конечно, исключение сделают, но зачем? Военное образование куда более уважаемо.

— Я не для себя узнаю, — признался Саша. — Но мысль интересная.

— В старших классах там надо посещать тюрьмы, — добавил Гогель. — А на занятиях по судебной медицине — морг Мариинской больницы. И присутствовать при вскрытиях трупов.

— Меня этим не напугаешь, Григорий Фёдорович, — заметил Саша. — Да, всё интереснее и интереснее.

Гогель вздохнул.

— При поступлении нужно сдавать экзамены по всему гимназическому курсу. История, русский, французский и немецкий — обязательно.

— Да, немецкий надо подтягивать, — признался Саша. — А экзамены устные?

— Да, конечно.

— Жаль. У меня в школе Магницкого экзамены письменные и анонимные. В Училище правоведения такого нет?

— Нигде такого нет.

— Понятно, — сказал Саша. — Да, видимо, для моего протеже надо найти что-то другое… я к Никсе, Григорий Фёдорович.

Гувернёр кивнул. К брату он отпускал Сашу без сопровождения.

Никса, слава богу, был один.

— Ты ведь с Кавелиным переписываешься по-прежнему?

— Да.

— Мне нужно ему написать.

— Конфиденциально? — спросил Никса.

— В общем, да. Один мой знакомый очень хочет на юридический, но родители планируют для него другую карьеру. Хочу понять, может ли Константин Дмитриевич помочь.

— Это не ты? — поинтересовался Никса.

— На этот раз нет.

— Тогда может быть, — усмехнулся брат.

— Да, — кивнул Саша. — С нашими родителями всё сложно.

И Саша сел за письмо:

'Любезнейший Константин Дмитриевич!

На днях я познакомился с очень умным человеком. Будучи примерно одного возраста со мной, этот человек уже привычен к серьёзному чтению и порекомендовал мне сборник статей вашего ученика Бориса Николаевича Чичерина, который я обязательно собираюсь прочитать. Ибо краткий пересказ мне показался интересным, а мысли неожиданными.

Человек, с которым я познакомился, мечтает о карьере юриста, но родители его вряд ли с этим согласятся. Тому есть причины. И это не только родительское тщеславие. Дело в том, что у этого человека есть одна физическая особенность, которая нисколько не помешает ему учиться, но может вызвать предубеждение экзаменаторов из-за бытующих в обществе стереотипов.