Улыбка гения - Софронов Вячеслав - Страница 95

— Но водяное колесо ни там, ни здесь ставить никак нельзя, поскольку маломерные суда в устье речек заходят. Поставь я здесь колеса, о которых вы речь ведете, назавтра все бы рыбаки бунт устроили и на меня в суд подали. Со мной и так полгорода судится, сплошные издержки. За что ни возьмусь, народишко у нас, знаете, какой гнилой — тут же в суд бегут. А теперь суды новые, не то что раньше, как мне старики рассказывали. Они, суды эти, нас, тех, кто делом занят, ой как не любят, и все мало-мальские, никем не проверенные жалобы норовят против меня и другого городского купечества в ущерб задуманному повернуть.　

Сторож Василий, поняв, что ему лучше не присутствовать при начавшемся разговоре между господами, отошел обратно, а Менделеев, убедившись, что спорить с купцом смысла не имеет, махнул рукой и на этом хотел было закончить разговор и намеревался пройти к поджидавшему его экипажу для проезда в город, но все же не выдержал и, подойдя к Сыромятникову вплотную, прямо в лицо ему выпалил:　

— Вы, верно, думаете, будто бы один такой на свете? Знаете, куда я отсюда ехать собираюсь?　

— Вроде как на Урал, насколько мне известно, — растерялся было Сыромятников, поскольку за всеми делами не успевал прочесть газеты, хотя ранее в них сообщалось о предстоящей поездке известного ученого на Урал с целью обследования горно- металлургических предприятий, а его приезд в Тобольск — то была его личная инициатива.　

Менделеев понял, что купцу неизвестна истинная цель его поездки, и продолжил:　

— Так я вам скажу. Мне предстоит осмотреть несколько уральских заводов, где, как читал в отчетах, примерно та же картина, что и здесь. Везде подневольный труд, кайло да лопата, ну, тачки там, которые у рабов в Древнем Риме еще были, носилки, лошадки, само собой, полудохлые и работяги на мизерной оплате. А вот в Германии или там во Франции, я уж про Англию и Америку молчу, там давным-давно машины приспособлены: хоть железо ковать, хоть ту же древесину пилить, электричество везде подведено. А у нас что?　

— Так есть у нас электростанция, тоже неподалеку от моего дома стоит, и лампочки в доме моем горят, когда надо.　

— Так что же вы его сюда, на ваше производство, электричество не подвели? — задал вопрос Менделеев — А опил, что в кучах свален, его же можно на тот же поташ пустить, на удобрения, в конце концов, а у вас он сгниет.　

— Ну, вы и хватили, ваше высокопревосходительство, мне, дай бог, с моими делами разобраться, а вы вон куда завернули, и тем займись, и этим займись, на все деньги нужны…　

— А вас их нет, можно подумать, улыбнулся Менделеев, — ладно, давно понял, кнутом обуха не перешибешь, тут что-то иное нужно. Но неужто вам мужиков не жаль? Вы же сами, как понимаю, ни разочка ту пилу не тягали… 　

— Ошибаетесь, — ответил ему на это купец, — видать, плохо знаете, с кем дело имеете. — И он живо скинул с себя прямо на землю верхнюю одежду, сверху положил нарядный картуз, поплевал на ладони и отправился к лесопильным козлам, где отстранил от пилы нижнего пильщика и двумя руками ухватился за ручки, крикнув:　

— А ну, давай изо всей мочи, как умеешь! — И начал сноровисто водить пилой вверх-вниз, не обращая внимания на сыплющиеся сверху на него опилки, вмиг сделавшие его похожим на сказочного лесовика.　

Остальные рабочие, увидев, как одного из пильщиков сменил их хозяин, бросили заниматься своим делом и с удивлением смотрели, как тот ловко и сноровисто орудует пилой, словно занимался этим всю жизнь. Подтянулась к ним и остальная делегация встречающих, стоявшая до этого чуть в стороне, чтоб не мешать разговору профессора и местного воротилы. Первым заговорил городской голова:　

— Да, Дмитрий Иванович, таков он у нас, купец Сыромятников. Бывало, начнешь с ним о чем говорить, ну барыга барыгой, только о своей мошне надумает, а как посмотришь, когда он сам лошадей запрягает, а иногда и правит ими, то начинаешь думать немножко иначе…　

— Тут вы правы, спорить не буду, — ответил ему Менделеев, — русский купец, что из крестьян вышел, он на все руки мастер. И, как правило, xитpoван великий, своего нигде не упустит, а на круг что выходит? Он и рыбу ловит, и муку продает, доход какой- никакой имеет, а все по-дедовски, по старинке. То, как наши крестьяне: поле засеяли, урожай какой-никакой собрали, чтоб до весны прокормиться и на посев оставить, а излишки — на продажу, а много ли их, излишков тех? Да курам на смех. Новую обутку справить, деткам на петушки, ну еще там по мелочи. А прибыток то где от трудов его, чтоб капитал в оборот пустить? Вот и нет его, и быть не может, пока каждый о себе думать будет.　

— А что же вы предлагаете, — удивился тот, — так испокон веку было, нашего мужика не своротишь, да и климат у нас, сами знаете, какой, много ли тут заработать можно?　

Менделеев внимательно посмотрел на городского голову, не зная, стоит ли продолжать с ним разговор на эту тему, и решил, что предлагать ему что-либо бесполезно, все равно не поймет, а если и поймет, то все одно вряд ли пустит это на совместную пользу, и потому со вздохом ответил:　

— Согласен, чего зря воздух сотрясать, когда все у вас и так ладно да складно, поехали в город, мне бы отдохнуть с дороги.

Встречающие его представители власти начали шушукаться меж собой, стараясь понять, чем их высокий гость недоволен, и сочли за лучшее проводить его до места ночлега и там распрощаться.　

Менделеев глянул еще раз на Иртыш, на потускневший крест колокольни, памятный ему с детских лет, и спросил у стоящего неподалеку полицмейстера:　

— Где мне лучше будет остановиться, не подскажете? 　

— Для вас приготовлена комната в доме купеческой вдовы Фелицитаты Васильевны Корниловой. Она сама неважно себя чувствует, поэтому на пристань решила не приезжать, но ждет вас.　

— Вы не оговорились, именно Корнилова? А то моя матушка носила почти такую же фамилию…　

— Тут я вам ничем помочь не могу, вы уж у ней самой поинтересуйтесь, может, и впрямь в каком-то родстве с вами состоит, а пока прошу садиться, извозчик дорогу знает, а мы следом поедем, — развел руками полицмейстер.　

Он попытался подсадить Менделеева в коляску, но тот оттолкнул его руку и, опираясь на зонт, взобрался наверх. Извозчик убедился, что пассажир его на месте и тронул вожжи. Следом за ними ехала небольшая процессия из трех экипажей, и сидящие в них люди не знали, как подступиться к столичному светилу, поскольку у каждого из них были наготове свои к нему вопросы, которые им хотелось задать, но, как это сделать, они не представляли.　

И лишь купец Сыромятников, вошедший в азарт и не умевший бросать дело, сделанным наполовину, все так же легко помахивал пилой, не заметив исчезновение остальных гостей во главе с прибывшим профессором. Когда бревно было допилено до конца и от него отвалилась очередная плаха, он выпустил ручки пилы, смахнул с себя опилки и поглядел по сторонам.　

— Куда ж все подевались то? — с удивлением проговорил он.　

— Так уехали, — с готовностью ответил один из работников.

— Вот так всегда, только за дело возьмешься, а все уже разбежались, никому неинтересно, все куда-то спешат, чем-то заняты. Да наплевать на них, а ты чего стоишь, — повернулся он к стоявшему рядом пильщику, — давай начинай сызнова, а то давеча опять в норму не уложитесь.　

— Мы свою норму знаем, — сквозь зубы отвечал тот, — не переживайте, ваше степенство, уложимся…　

— Да пропади все пропадом, — зло выругался купец, — за что ни возьмусь, одни только упреки и слышу. А мне что, больше всех надо? — И с этими словами он пошел к реке, чтоб помыть разгоряченное лицо и сполоснуть горящие после работы ладони.　

Глава вторая

Коляска с почетным гостем быстро достигла дома купцов Корниловых, фасадом смотревшего на плац-парадную площадь, часть которой теперь была густо засажена деревьями, а с другой стороны особняка возвышался дом губернатора, который сохранился в памяти Дмитрия Ивановича, как нечто величественное и монументальное. Чуть дальше находилась Богородицкая церковь, а наискосок от нее городской почтамт, куда он часто сопровождал свою мать, регулярно отправлявшую письма своим дочерям и знакомым.