Улыбка гения - Софронов Вячеслав - Страница 68

— На общепринятом языке подобные послания считаются анонимными и к рассмотрению не принимаются, — поднял глаза от бумаги Менделеев.　

— А оно и так никак не зарегистрировано и хода иметь не будет. Я же вас пригласил совсем по другому поводу и сразу дал понять: коль не желаете со мной беседовать, то можете быть свободны. А так вы просто доставили мне удовольствие разговором с вами. Только и всего, — улыбнулся тот.　

Непонятно, почему, но именно это Менделеева вдруг возмутило. Он соскочил со стула, схватил шляпу и, не скрывая своего раздражения, отчетливо проговорил:　

— Знаете, что я вам скажу, милостивый государь, для беседы могли бы ко мне в дом пожаловать, в университет в крайнем случае. А так, коль мне придется на каждого любопытствующего по часу тратить, то на все мои прочие дела времени не останется. Вы в другой раз пришлите вопросы, что вас интересуют, а я велю секретарю своему отписать. Раньше мне вот непонятно было, чем вы тут в своих кулуарах заняты: то ли молитвы творите с утра до вечера, то ли дебит с кредитом сводите, то ли еще что. А теперь точно знаю и другим сказывать стану: разговоры пустые ведете. — И он направился к выходу, но архимандрит остановил его:　

— Не стоит так думать, Дмитрий Иванович. — Он поднялся, и Менделеев увидел, что он при ходьбе опирается на трость, волоча одну ногу, а потому застыл в смущении, что обидел калеку. Но тот, заметив это, пояснил смущенно:　

— Не обращайте внимания, не всем везет в этой жизни на двух ногах ходить, мне вот третья понадобилась. Я бы рад сам в университет к вам прийти, да видите, Бог за гордыню мою наказал, теперь едва ковыляю…　

— Великодушно прошу простить меня, не заметил сразу, — поспешил извиниться Менделеев. — Если честно, то я даже рад знакомству. Давно с умными людьми… — он замялся, — в рясе, дела не имел. Горяч вот бываю излишне, а потом сам не рад… — попытался он оправдаться.　

— Ничего, я почему-то вас таким и представлял, когда читал труды ваши… Неравнодушным и горячим. А теперь вот убедился, что так оно и есть.　

— Вы читали мои публикации? — не скрыл удивления Менделеев. — Совсем вы меня в полное смущение ввели. Что ж сразу не сказали, лучше бы об этом поговорили, чем про то письмо подметное обсуждать, время тратить напрасно. — Он кивнул в сторону стола.　

— Будет у вас время, поговорим, — открыл тот дверь, — будет нужда, обращайтесь. Что в моих силах, помогу, а то времена нынче сами знаете, какие… неспокойные…　

На улице Менделеев неожиданно для себя перекрестился и потом вдруг ни с того ни с сего улыбнулся выглянувшему из-за туч солнцу и поспешно двинулся подальше от здания, куда заходить еще раз у него не было никакого желания, несмотря на трогательное прощание с архимандритом Варлаамом.　

…Сам же архимандрит в тот же вечер пришел с докладом о прошедшей встрече к помощнику обер-прокурора.　

— И как разговор с профессором? — спросил тот сходу, не отрываясь от подписания каких-то бумаг. — Сильно спорили или мирно разошлись?　

— Собственно, спора никакого и не было. Мне его взгляды и так хорошо известно. Он человек твердых убеждений и православной церкви не враг, скорее союзник.　

— Знаем мы таких союзников. По моим сведениям, приходской храм чуть ли не за версту обходит. И в чем союзничать с ним после этого?　

— Сейчас много таких. Есть тайные противники веры, которые молчат до поры до времени, а Менделеев учения церкви не отрицает и к католичеству или сектантству там не склоняется. Уже хорошо.　

— Чего ж он на лекциях о явлении душ со своими студентами толковать изволит? Кто его о том просил? Ставил бы свои опыты — и дело с концом, а то туда же: как душу уловить да ее свойства исследовать. Вон куда занесло нашего профессора…　

— А я бы тоже был не против такие исследования провести, — заявил вдруг архимандрит, — может быть, и вера от результатов тех исследований крепче стала. Так вот думаю. Рано или поздно случится и это…　

Начальник грозно глянул на него из-под очков и погрозил пальцем:　

— Не вздумай кому другому сказать об этом, а то мигом в каком-нибудь дальнем монастыре окажешься. Я, ладно, всякого тут наслушался и насмотрелся, но услышит кто иной, тогда точно греха не оберешься, не посмотрят, что калека, прости за напоминание, отец Варлаам,　

— Спасибо за предупреждение, ваше высокопревосходительство, ценю ваше доверие и покровительство. А как с этими спиритами быть? Прав Менделеев, мутят народ, в каждой газете статьи про их сеансы и всяческие чудеса. А их не только миряне, но и сельские батюшки читают наверняка. Как бы у них ум за разум не зашел, вот чего боюсь…　

— И правильно боишься, — кивнул ему обер-прокурор, — и я о об этом думал, ничего доброго в том нет. Народ словно с цепи сорвался, яви ему чудеса — и все тут! С батюшками надо беседы отдельно вести, чтоб чересчур широко уши свои не распускали, а больше бы о пастве своей заботились.　

— Выслать бы тех иностранных медиумов, что народ мутят. И дело с концом, все бы мигом кончилось.　

— Ишь, куда хватил! Кто нам такое позволит? Пусть там думают. — Он показал пальцем вверх. — А наше дело маленькое, в церквях бы разброда не допустить, а то слухи доходят о всяких новоявленных старцах, тайных общинах, я уж о раскольниках молчу, что капитал такой скопили, какого у иных православных купцов отродясь не бывало. А трогать их нельзя, шалишь! Они теперь железные дороги строят, торговлю со всей заграницей ведут. А ты хватил, иностранцев выслать…　

— Виноват, просто вырвалось…　

— Ладно, смотри, чтоб в ином месте где не вырвалось. А если о профессоре нашем еще какие весточки получишь, сразу ко мне. Не нравится он мне, и все тут. Уж больно независим и, опять же, в храм дорогу совсем забыл… Иди отдыхай, — махнул он так и продолжавшему стоять у двери, опираясь на трость, архимандриту.

Глава десятая

В один из вечеров в кабинете на квартире Менделеева собралось около десяти университетских преподавателей, пожелавших дать бой столичным спиритам. Им подали, как и было обещано, чай и баранки. Вначале разговоры шли на отвлеченные темы о предстоящих испытаниях студентов, о болезни некоторых профессоров, но когда появились приглашенные в качестве оппонентов Аксаков, Бутлеров и Вагнер, то Менделеев на правах хозяина постучал ложечкой по стакану и громко объявил:　

— Господа, прошу внимания, поскольку большинство из приглашенных в сборе, считаю возможным приступить к нашему первому заседанию. Надеюсь, никто не будет возражать, что первым предоставим слово тем, кто разделяет основы учения так называемого спиритизма, и они нам поведают, какие именно из явлений уважаемая комиссия смогла бы исследовать. Для этого некоторым из нас необходимо будет присутствовать на нескольких сеансах и зафиксировать происходящее. Есть ли иные мнения?　

Иных мнений не прозвучало, потому слово предоставили Александру Николаевичу Аксакову. Он откашлялся и начал несколько пафосно, чем тут же вызвал улыбки собравшихся.　

— Спасибо, что столь заслуженные и ученые люди нашли время, чтоб выслушать наши доводы и принять участие в изучении таинственных явлений, которые уже заявили о себе во всем мире. Я имею в виду не только Европу, но и американский континент. Как мне известно, все научные явления пока что приходят к нам именно из-за границы и далеко не всегда находят здесь понимание и применение…　

— Не потрудитесь ли уточнить, — вставил слово один из присутствующих, — если вы имеете в виду, к примеру, паровой двигатель, то у нас он был изобретен едва ли не раньше, но из-за косности и непонимания наших промышленников…　

— Прошу дать мне договорить, — отмахнулся Аксаков, — не буду вдаваться в подробности, но почему-то для продолжения образования выпускники наших университетов едут как раз в Европу, а не в какой-нибудь Китай или Африку. Мне бы хотелось найти у вас взаимопонимание и поддержку в наших открытиях…　

— Это вряд ли, — тихо обронил кто-то, но Аксаков, не желая вступать в полемику, продолжил: