Улыбка гения - Софронов Вячеслав - Страница 67

— Награду, говоришь? — спросил он удивленно. — И какую, на твой взгляд? Камилавку или набедренник? А может, в сан предложат вступить и приход какой-нибудь зачуханный в Олонецком крае принять? Всего от тебя ожидал, но только не этого… Награду дадут! — повторил он, качая головой. — А вот я почему-то боюсь, что как раз все наоборот выйдет, не верю в благие намерения этих, с позволения сказать, господ в рясах.　

— Это как же? — спросила она удивленно. — Чего плохого тебе бояться можно от православной церкви? Или есть за тобой какой грех, о котором мне неизвестно? — лукаво прищурившись, спросила она.　

— Грехов у нас у всех много, чего скрывать. Только на сей раз жду от батюшек наших изрядной трепки за некоторые свои высказывания.　

— Это ты о чем? За то, что на исповеди давно не бывал? Тогда поделом тебе, давно пора призвать тебя к ответу. Не удивлюсь, что до самого Синода дело дошло. По заслугам тебе, а то не устоишь перед разными искушениями…　

— Ой, чего тебе объяснять, все одно на своем стоять будешь. Ты ответь лучше, ты в этих вопросах более сведуща, идти мне туда — или ничего, пронесет стороной?　

— Нет уж, голубчик, коль зовут, нельзя отказывать. Зачем тебе лишний груз на душе носить? Сходи, в крепость тебя за это, надеюсь, не отправят. А коль и направят, то и там долгонько не продержат, замучаешь всех своими придирками. — Она сдержанно хихикнула. — Буду тебе передачки туда носить, а ты мне страстные письма писать, как раньше…　

— Видать, сильно соскучилась по письмам моим, — чмокнул он ее в макушку, — ну, коль ты просишь, так и быть, почту своим высочайшим вниманием сие почтенное заведение. Послушаю, чем они меня там порадуют…

— Сходи, миленький, сходи. Хуже от того никак не будет, может, сподобишься хотя бы по праздникам в храм со мной вместе хаживать. А то, будто немужняя жена, все с Глашкой нашей вместе туда отправляемся…

Глава девятая

…На другой день Менделеев явился к назначенному времени в здание Святейшего Синода, и там его проводили в кабинет, где его поджидал архимандрит Варлаам. То был худощавый, среднего роста монах неопределенного возраста с реденькой, чуть рыжеватой бородкой и острыми глазами, которые, казалось, видят собеседника насквозь. Он сухо кивнул посетителю, не встал для приветствия, как отметил про себя Менделеев, а по-деловому, словно канцелярский чиновник, что-то не спеша дописал в большом журнале, отодвинул его от себя и спросил:　

— Титулярный советник Дмитрий Менделеев, как понимаю?　

Менделеев в ответ кивнул головой, все еще оставаясь на ногах и не зная, следует ли ему садиться на стул, стоящий у стены, или продолжать стоять.　

— Да вы, милостивый государь, садитесь, чего ж столбом стоять, — предложил тот, и по манере говорить можно было понять, что вышел он или из духовного сословия, или даже из разночинцев, что в последнее время охотно шли на службу в духовное ведомство.　

Менделеев присел, огляделся по сторонам и только сейчас подумал, что зря не перекрестился на средних размеров икону Спасителя, висящую в углу. Архимандрит тот час отметил этот его промах, спросив с ехидцей:　

— Вы, простите, православной веры будете или иной какой? А то народ при входе обычно перед образом святым лоб крестит, а вы как-то… Не соблаговолили вспомнить о том. Уж простите, что спросил вас. Интересно знать, с кем дело имею… У меня, знаете ли, всяческие посетители бывают, привык интересоваться что за человек передо мной…　

— Обычный человек, — начиная раздражаться, что сразу же попал в неловкое положение, ответил Менделеев. — Крещен в православной вере…　

— Понятненько, понятненько. Я так и думал. Теперь многие вдруг забывать стали, что вера нас обязывает каноны соблюдать, в том числе и крестное знамение на себя накладывать…　

— Может, сразу перейдем к вопросу по которому вы меня затребовали, — перебил его Менделеев, — а то мне еще к занятиям подготовиться нужно, студенты на консультацию ждут через час, а опаздывать, знаете, не в моих правилах.　

— Да я вас, собственно, не держу, — неожиданно ответил тот, — рад был познакомиться. Можете хоть сейчас идти, заниматься чем пожелаете, коль нет вам дела до святой церкви и ее забот о душах православных… Не хотите со мной беседовать, я человек смиренный, препятствовать не стану…　

Менделеев был обескуражен таким ответом и понял, этот архимандрит не так прост, как может показаться с первого раза, поэтому он даже растерялся и решил не обострять отношения с ним, а выяснить, зачем он все же был вызван.　

— Я не против беседы, но если только по сути вопроса. Меня, прежде всего, интересует, почему вдруг моей скромной фигурой заинтересовались в столь уважаемом ведомстве, как Святейший Синод?　

— Знаете, ваше благородие, любое ведомство из людей состоит, и наше в том числе. Так что вы не просто в духовное ведомство пожаловали, а ко мне, к рабу божьему в иночестве Варлааму. Мне же интересно потолковать с вами о вашем видении загробного мира, где, как известно, души наши после телесной кончины обитают. Вот вы, как слышал, отрицаете, будто бы души те могут в наш, земной, мир являться и как-то проявлять себя. Или ошибаюсь?　

Менделеев окончательно убедился, что речь у них пойдет все о тех же спиритах, якобы вызывающих во время своих сеансов эти самые души, потому он не стал ничего отрицать или утверждать, а сам задал вопрос:　

— А вот вы мне тогда ответьте, как прежде православная церковь относилась к ведьмам, чародеям, шарлатанам разным?　

— Надеюсь, вам и без меня известно об отношении отцов церкви ко всем этим последователям антихристовым? Всеми силами боролась и, коль не помогало, строжайшую анафему налагали. Но я понимаю, к чему вы меня о том спросили, потому отвечу, забегая вперед: церковь и только церковь может решать, какое учение ложно, а какое праведно. Мы же, простые смертные, далее саном облаченные, единолично решить то не можем. Доступно объясняю?　

— Вполне, — заставил себя улыбнуться Менделеев, видя, что он имеет дело с достойным оппонентом, а не каким-то там буквоедом, повторяющим избитые истины. — Позвольте поинтересоваться в таком случае, если какой-нибудь мошенник станет на площади старушек обманывать и объявит себя едва ли не святым и начнет всяческие чудеса на глазах у удивленной толпы являть, то мне перед ним на колени упасть? Или схватить за руку и в ближайший участок тащить? Полицейские, они ведь тоже не всегда вовремя поспевают, если где-то кража случается.　

— Понял вашу мысль, понял, — вдруг весело улыбнулся ему в ответ архимандрит, — под полицейскими вы имеете в виду нашу православную церковь, что не может за всеми лжеучениями уследить. И что с того? Да, не можем, но нет ничего тайного, как вам известно. Рано ли, поздно ли, но это учение явится в своем неприглядном виде и будет…　

— … осуждено, — продолжил за него Менделеев. — А если уже будет поздно и учение то укоренится в нездоровых умах и обратно извлечь его будет ох как трудно? Любую болезнь лучше не запускать, а лечить сразу. А еще важнее установить причину ее. Собственно говоря, для чего наука и признана. В том-то и разница между церковью и наукой: церковь стоит на вере, а наука постоянно сомневается и не спешит делать скоропалительных выводов. Вы меня понимаете? — Он вытер платком вспотевший лоб и потянулся к графину с водой, что стоял с края стола.　

— Попейте, попейте водички, Дмитрий Иванович, — вполне доброжелательно придвинул ему графин и стакан архимандрит Варлаам, — между нами говоря, я с вами во многом согласен. И сам когда-то в молодости хотел стать путешественником и весь свет изъездить, все посмотреть, все попробовать. А потом неожиданно Господь призвал меня, принял постриг и вот состою на этом посту, наблюдаю за разными отступниками от веры…　

— Типа меня, как понимаю? — не преминул поинтересоваться Менделеев, ставя пустой стакан обратно на стол.　

— Насчет вас сказать пока не берусь, как говорится, Господь вам судья, нам иных явных отступников вполне достаточно. Да что нам в кошки мышки играть, вот причина вашего приглашения. — И он подвинул к Менделееву лист бумаги, на котором убористым почерком с завитушками сообщалось, что профессор Менделеев сомневается в существовании людских душ и открыто проповедует это на своих лекциях. Внизу стояла размашистая подпись, но ни фамилии, ни звания доносителя этой кляузы не имелось.