90-е: Шоу должно продолжаться 13 (СИ) - Фишер Саша - Страница 29

Интересно оказалось смотреть на Сэнсея за работой. Я даже начал понимать, почему он Сэнсей.

На репетициях «ангелочков» я провел бессчетное количество часов. И ощущения от них были совершенно другие. «Ангелочки» были командой. И даже если иногда у Астарота и возникали иллюзии, что он там главный, то это была скорее игра такая. Когда они как-то лажали или были недовольны тем, что получается, то тут же сбивались в кучу и принимались горячо обсуждать. Не ссорясь, а просто экспрессивно так. Сбитая дружная компашка «своих».

У Сэнсея история была совсем другая. Прямо с самого начала.

«Цеппелины» были постарше «ангелочков» в среднем. Ну, то есть, по сравнению со мной настоящим, все равно молодые. Но им где-то в среднем по двадцать пять. И хотя Сэнсей немногим старше, но все равно он как-то их… мягко задоминировал. Он не повышал голос, говорил очень мягонько так, привычно растягивая гласные. Но он был безусловным боссом.

— Нет, так не пойдет, — сказал он, когда первая песня закончилась. — Вы играете, как кабачные музыканты, профессионально, но без души.

— Мы же вроде не налажали, — обиженно нахмурился гитарист.

— У меня другие представления о том, как должно звучать правильно, — терпеливо сказал Сэнсей. — Положите инструменты и сядьте в круг.

«Цеппелины» подчинились и образовали кружочек на полу, рассевшись по-турецки. Сэнсей достал из кармана варган. Или комуз. Честно говоря, я до сих пор не знаю, разные это названия одного и того же инструмента, или они все-таки разные, просто мне навыка не хватает, чтобы их различать? По мне так, что то, что другое — это маленькая штука, которую зажимают губами и извлекают тягучие экзотические звуки.

— Закройте глаза, — сказал Сэнсей и принялся играть на комузе. Я сначала смотрел на «цеппелинов», потом решил, что надо тоже что ли приобщиться к той магии, которую пытается всем показать Сэнсей. И закрыл глаза.

Подумал почему-то сразу про горный аул, овечек на далеком склоне, чабана в папахе и бурке. И собаку. Усмехнулся беззвучно. Ну да, ассоциативный ряд у меня как-то неподходящий. Чабан и комуз? Нда, откуда это выползло? Под звуки комуза надо себе представлять какого-нибудь шамана, обвешанного тысячей амулетов. Курящуюся жаровню, юрту и мечущиеся тени.

Я открыл глаза. Один из «цеппелинов» включился в мелодию и взялся подстукивать ладошками по полу. Лица одухотворенные, будто вместе с игрой на комузе Сэнсей что-то им вещает на телепатическом.

— Тсссс! — сказал Сэнсей, опустив экзотический инструмент. — Теперь молча взяли инструменты и играем еще раз.

Просидел я в музее Ленина в результате около часа. И даже еще бы остался, очень уж любопытным зрелищем была эта вот «настройка». После следующей песни Сэнсей снова собрал всех в кружочек и заставил делиться секретами.

Потом они снова играли.

Потом снова собрались в кружочек и слушали, как Сэнсей читает стихи.

На стихах я тихонько покинул музей Ленина и потопал к свечке издательства «Новокиневская правда».

Вообще в этом здании еще с советских времен квартировали несколько газет и штаб-квартира местного союза писателей. А рядом с многоэтажкой стоял мрачный куб типографии, где все эти газеты и печатались. Собственно, только из-за этого соседства мне удалось убедить Жана, что не воспользоваться предложением Ивана разместить пресс-центр фестиваля именно здесь будет по меньшей мере глупо. Так-то Жан и Иван всегда для меня были удивительным метафизическим казусом. И где-то даже парадоксом. Просто в голове отказывалось помещаться, что эти двое на самом деле один и тот же человек. Потому что Иван — это Жан, который уже прожил долгую жизнь журналиста, потом с ним случился несчастный случай на заброшенном шинном заводе, а потом он очнулся в морге зимой тысяча девятьсот восьмидесятого. Когда он сам еще мальчишка. И вот уже больше десяти лет Иван аккуратно опекает сам себя. И в какой-то момент Жану эта опека разонравилась, и он взбрыкнул и общение как-то ограничил. Что Ивана немного расстроило, но он — мужик взрослый, так что справился. Я к Ивану относился ровно. С одной стороны, меня грело, что он мой «товарищ по несчастью», и с ним можно было периодически бывать самим собой. С другой — как и большинство журналистов, Иван хитрожопый проныра, так что считать его своим другом я так и не стал.

Я тряхнул головой. Блин, все-таки чертовски странно это все. Мозгом я знал, что Иван — это повзрослевший Жан. Но принять это полноценно у меня никак не получалось. Душой, как сказал бы Сэнсей. Два разных человека — и все тут. Хотя вполне возможно, эта самая «душа» была не так уж и неправа. Стараниями Ивана Жан уже перестал быть тем самым Жаном, чью жизнь когда-то прожил сам Иван… Иван, когда был Жаном, активно копал под разные ОПГ, в том числе и под того криминального короля Новокиневска, которого в этой версии девяностых уже не существовало. Жан, версия один, так до конца жизни и не стал редактором. И уж точно не занимался музыкой. А вот нынешний Жан…

Я поднялся на крыльцо здания, открыл дверь и вошел в вестибюль. В будущем, чтобы попасть в любую из редакций, нужно было выписывать себе пропуск и проходить турникет с рамкой, а сейчас, в девяностых, вход был открыт всем желающим.

У автомата с газводой, как ни странно, все еще рабочего, толклись разновозрастные творческие личности. У входа скучала дамочка с лотком пирожков и плюшек. Я критически посмотрел на очередь к лифту и решил, что на пятый этаж и по лестнице забегу. Еще и быстрее получится.

Под пресс-центр «фестиваля» отрядили два свободных помещения редакции «Молодежная правда». Даже спрашивать не пришлось, куда мне идти, потому что как раз, когда я поднялся, двое парней в джинсах, футболках и треуголках из газеты крепили над одной из дверей баннер с крупными буквами: «Рок-Виски-Браво». И ниже надпись поменьше «пресс-центр».

Я просочился внутрь и огляделся. У дальней стене на столах десяток телефонных аппаратов, у окна стол наполовину закрыт ширмой, а на нем — компьютер. Ха, натурально, настоящий компьютер! Модель я вот так на вид даже не определю. Двести восемьдесят шестой?

Жан и Иван заметили меня одновременно и синхронно же двинулись в мою сторону.

— Вова, мы тут подумали, что новостной дайджест должен выходить три раза в день… — начал Жан.

— Как думаешь, маршрут передвижного пресс-центра нужно сделать четко по расписанию или сразу рассчитывать на форс-мажоры? — сходу начал Иван.

И дальше эти двое, перебивая друг друга начали сыпать в меня подробностями того, что они тут напридумывали, и как оно, на их взгляд должно работать. Я слушал, не перебивая, кивал. И не лез с советами, потому что было и без этого ясно, что они отлично справляются.

— … если что-то срочное, то у нас всегда есть дежурные на телефоне.

— … так формируется лента, которую сразу же в макет и в печать к полудню. Так что ночные новости будут в утреннем выпуске, потом обеденный, а потом в семнадцать ноль-ноль — вечерний. Как раз к началу вечернего блока концертов.

— … место для интервью, у нас даже уже базовое расписание составлено…

— … мобильные интервью будут в новостных лентах, а большие — это для фестивальной газеты.

— Судя по всему, вы собрались завалить весь Новокиневск нашей рок-макулатурой, — усмехнулся я.

— Ты так говоришь, будто это плохо, — подмигнул Иван. — Заполняем информационное пространство. Все, до которого дотянемся. У нас еще сейчас ребята информационные стенды монтируют по всем локациям. Кстати, я хотел с тобой поговорить насчет доступа в эту твою «Африку». Туда же можно попасть сейчас без пропуска?

— Информационные стенды — это стенгазеты такие? — уточнил я.

— И да, и нет, — сказал Иван. — Это многофункциональная вещь. Там будет раздел для газеты, раздел для новостной ленты, место под частные объявления для участников. Ну и, собственно, взять новостную ленту тоже там будет можно. У нас есть целый штат волонтеров, которые будут между всеми местами курсировать и следить, чтобы там всегда все было.