Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 5

Женщина рванулась, пытаясь освободиться от сжимающих её запястье пальцев. Бесполезно — негодяй сбил её с ног оглушительной оплеухой,ухватил за волосы и поставил перед собой на колени. Другой рукой он расстёгивал ширинку; остальные бандиты весело улюлюкали и давали советы — и тут произошло то, что Роман ещё долго видел в самых скверных своих снах.

Мальчишка, сын, вырвался из рук державшего его беженца, ужом проскользнул между двумя другими и подскочил к насильнику. Роман не заметил, откуда он вытащил нож, обычную китайскую дешёвку, на манер кнопочных «стилетов типа мафия», какие можно приобрести в любой мелочной лавке. Узкое лезвие с размаху вошло украинцу в пах поверх расстёгнутого ремня. Тот заорал и сложился вдвое, обеими руками ухватившись за пострадавший орган. Автомат выскочил из-под локтя и загрохотал по палубе, но пацана это не заинтересовало — он выдернул клинок и следующим движением полоснул насильника по горлу. Вскинул с победным криком нож — и отлетел к леерам, пропоротый тремя очередями в упор. Мать замерла на мгновение, невероятно долгое, как показалось Роману, издала дикий, звериный крик и кинулась к убийце, выставив скрюченные, словно когти, пальцы — добежать, вцепиться, выцарапать глаза — и получила свою порцию свинца в живот. Беженцы кричали от ужаса, рыдали женщины, один из бандитов, тот, с татуировками, дал длинную очередь, над головами. Пленники повалились ничком, изо всех сил вжимаясь в выскобленные до белизны доски. Два других украинца возились вокруг убитого — тот уже перестал дёргаться, — а Роман всё сидел, оцепенело, не шевелясь, боясь сделать хотя бы вдох. Не хотелось верить, что это происходит на самом деле — вот, сейчас, стоит только зажмурить глаза, а потом снова открыть, и кошмар рассеется, словно дурной сон, словно наркотическая галлюцинация, словно колдовской морок…

Кошмар не рассеялся, морок тоже. Романа грубо вздёрнули за рукав и направили к трапу — не к тому, по которому в трюм загоняли беженцев, а к другому, с поручнями из латунных, позеленевших от сырости прутьев, из тёмного, похожего на дуб, дерева. Ещё один тычок в спину, от которого он едва не скатился кубарем по ступеням — и вот они уже в длинном коридоре, по обеим сторонам которого тянутся двери кают, отмеченные нумерованными кругляшами. Что дальше — запихнут в одну из них и уж там примутся допрашивать по-настоящему? Пистолет больно врезался в лодыжку, и Роман подумал, что в тесной каюте проще будет его выхватить — а уж там будь что будет…

III

На этот раз дурные предчувствия не сбылись. Ни избиений, ни даже повторного обыска в каюте, куда затолкнули Романа, не последовало. Его усадили на табурет; сидящий напротив человек (не имевший нацистских и прочих татуировок и не сказавший ни слова матом, или на мове) объяснил, что поскольку их товарищ, владевший арабским, только что отбыл в мир иной, его обязанности отныне возлагаются на Романа. Это было не предложение, а констатация факта, а тон говорившего не допускал даже мысли о возражениях. Роман едва не спросил, откуда уверенность,что он обладает достаточной квалификацией — но вовремя прикусил язык, вспомнив, что именно такая должность, «переводчик», указана в краснокрестной карточке, вместе с языками, арабским, испанским и французским. Английский подразумевался по умолчанию; на нём и велась беседа, что ещё раз подтвердило догадку: собеседник, в отличие от других бандитов, не украинец и, скорее всего, вообще не имеет к стране «404» ни малейшего касательства. Акцент его указывал, скорее, на скандинавское, североевропейское происхождение, это Роман, со времён учёбы в МГУ увлекавшийся лингвистикой, определил вполне уверенно. Что ж, уже неплохо — раз этот тип здесь за главного, то с ним и нужно договариваться. Так что Роман кивнул -и осторожно осведомиться об условиях и, главное, сроках новой «службы».

В ответ Улоф (так звали «скандинава») усмехнулся. Стоящий за спиной Романа бандит (подельники называли его Микола) выматерился, но никаких «радуйся, что в живых остался» или «будешь делать, что скажут, иначе за борт!» не последовало. Пленнику объяснили, что поселят его в каюте с одним из украинцев, кормить будут вместе с ними, алкоголь так же не воспрещён и вполне доступен, в пределах разумного, разумеется. А вот о сроках, добавил Улоф говорить рано — работы много, только у побережья Сирии предстоит подобрать ещё как минимум, три группы беженцев, а подобрав — доставить их по назначению. Куда именно, он не уточнил, добавив, что на всё про всё уйдёт не меньше месяца, а после новый переводчик сможет отправиться куда захочет, и даже с приличной премией в кармане — если, конечно, будет добросовестно выполнять свои обязанности и не совать нос, куда не надо. Альтернатива была очевидна, что Улоф и подтвердил, ткнув большим пальцем за спину, в распахнутый по случаю жары иллюминатор.

На этом собеседование (или, всё же, вербовка?) и закончилось. Микола подтолкнул Романа к выходу — это уже был не жёсткий тычок раструбом пламегасителя, а вполне деликатный направляющий жест, — и оба по знакомому дубовому, с латунными поручнями, трапу вышли на палубу. Беженцев уже не было; трое матросов окатывали доски из брезентового шланга и шаркали по ним верёвочными швабрами. Драят палубу, подумал Роман — совсем, как в рассказах Джека Лондона или романах Мелвилла. Вот и выглядели они так, словно сошли со страниц «Морского Волка» и «Моби-Дика» — широкие парусиновые штаны разной степени потрёпанности, вязаные фуфайки на голое тело, распахнутые на груди безрукавки и фланелевые рубашки в крупную красную и синюю клетку. У многих на головах красуются широкие клеёнчатые шляпы с загнутыми впереди полями, так называемые «зюйдвестки». Всё это являло разительный контраст с обликом украинцев,и Роман снова задумался — куда же занесла его нелёгкая? Одежда — ладно, нацепить на себя можно любое тряпьё из бабкиного сундука — но как насчёт самого судна? Старомодные обводы корпуса, парусная оснастка, допотопная паровая машина… А стоило услышать и разговоры матросов — Роман вообще перестал что-либо понимать. Чтобы он, знавший пять языков, кроме перечисленных в документе — и не смог с ходу определить наречие, которым пользовались матросы? Явственно европейское, оно было похоже на испанский, но лишь похоже; многие слова были знакомы, словно надёрганы из разных языков, фразы складывались в нечто осмысленное, но всё равно — решительно непонятно… В конце концов Роман решил, что матросы говорят на некоем варианте эсперанто — что ж тем лучше, значит, проблем с освоением языка не будет… Удивительно другое: где судовладелец, грек, если судить по развевающемуся за кормой флагу, сумел набрать «эсперантоговорящую» команду? А заодно: с какого перепугу шайка хохлов, промышляющая торговлей людьми, выбрала для своих уголовно наказуемых операций не старый сухогруз, не списанный сейнер, из тех, что можно купить в любом средиземноморском порту буквально за гроши, а эту вот раритетную посудину, бросающуюся в глаза, ни на что не похожую, да ещё и нарушающую все мыслимые экологические нормы, что тоже не может не привлечь к ней лишнее внимание? Тут поневоле задумаешься… Впрочем, напомнил себе Роман, выводы делать рано — во всяком случае, пока он не увидит капитана, не поговорит с ним, не выяснит, что здесь, в конце концов, происходит? Ну, хорошо, пусть не с капитаном, пусть со старшим помощником, радистом, судовым механиком, наконец — должен же быть на этой странной посудине хоть один нормальный, вменяемый человек, способный объясниться на нормальном, вменяемом языке? Только вот — позволят ли ему такого человека найти и, тем более, заговорить с ним? Сомнительно, ох, сомнительно…

Встретиться, и уж, тем более, поговорить с капитаном Роману не удалось — ни в этот, ни на следующий день. Да он почти его и не видел — разве что, издали, на мостике. Затянутый в старомодный тёмно-синий с серебряными пуговицами китель, в фуражке непривычного фасона и неизменных белых перчатках, он ни разу не спускался на палубу — стоял у ограждения и обозревал окрестности через антикварный бинокль, составленный из пары раздвижных латунных трубок. Раз или два капитан брал в руки сложной формы прибор, состоящий из латунных дуг и трубок — секстан, ещё одна нелепость в мире радиолокации, спутниковых навигаторов и ДжиПиЭс. А ещё — он ни разу не видел капитана в обществе одного из украинцев или хотя бы Улофа — и это тоже навевало мысли, оформить в стройную теорию, хоть как-то объясняющую происходящее, у Романа никак не получалось.