Мальчик, Который Выжил (СИ) - Володин Григорий Григорьевич - Страница 2

Потому что я неподвижный младенец, вот почему.

Несколько секунд — и всё стихло. Рёв исчез, вспышки погасли, за окном воцарилась привычная, обманчивая тишина. Но этого короткого зрелища мне хватило, чтобы понять главное: магия в этом местечке активно используется.

В комнату влетела мать. Лицо встревоженное, руки — мягкие, тёплые, уверенные. Она прижала нас с соседом к себе, обнажила грудь и начала кормить, наполняя комнату тихими, ласковыми словами. Её голос был тёплым, убаюкивающим, словно самими звуками можно было разогнать тревогу.

По крайней мере, ей так казалось.

Но не мне.

Эти несколько секунд открыли передо мной неприятную истину. Да, магия здесь повсюду. Но ещё я понял, насколько ненавистно мне это чувство — быть беспомощным. Оказаться в центре опасности и не иметь возможности защитить себя или тех, кто рядом.

Я посмотрел на мать. Эта женщина, что стала моей новой защитницей. На соседнего младенца, который, похоже, был моим братом или сестрой. Хел грызи мои кости! Это я должен их защищать! Я!

И это злило. Нет, это бесило. Великий генерал, повелитель целых армий — и сейчас я беспомощный ребёнок, которого защищает женщина.

Я должен расти. Быстрее. Стать крепче, сильнее, восстановить то, что потерял. Магия мне знакома. А значит, она доступна. Оставалось дождаться подходящего момента, протянуть руку и взять то, что по праву должно быть моим.

Следующие дни я проводил, лежа неподвижно, погружённый в самого себя. Всё моё внимание сосредоточилось на поиске того самого крохотного ядра, крошечной магической семечки, что таилась где-то внутри. Моё внутреннее зрение пока было слишком слабым, чтобы увидеть его отчётливо, но я упорно пытался. Взгляд скользил по чему-то едва различимому, тонкому, как паутинка, но бесконечно важному.

Эта семечка была окутана гладкой, твёрдой скорлупой, которая казалась неразрушимой. И это неправильно.

Силы быстро покидали меня. Тело, уставшее от напряжения, звало ко сну. Но я не мог позволить себе просто сдаться. Каждый раз, погружаясь в это медитативное состояние, я пытался ухватить взглядом ядро, ощутить его форму, структуру, понять, как добраться до самой его сути.

И вот что я понял: скорлупа становилась крепче. С каждым днём она словно обрастала новыми слоями, уплотняясь и закрывая доступ к тому, что внутри. Если ничего не предпринять, вскоре пробить её будет уже невозможно!

Времени мало.

Эта мысль подталкивает меня к действию. Ждать больше нельзя. Недаром я так яростно оберегал свою память — единственную связующую нить с прошлым. Собрав всё, что осталось от моей личностной энергии, ту искру, что ещё пульсировала где-то в глубине души, я принимаю отчаянное решение.

Я направляю эту энергию в точный, выверенный удар по скорлупе. Формирую внутри себя Атрибутику Разрушения.

Боль пронзает грудь. Колики, словно раскалённые иглы, распирают меня изнутри. Но скорлупа… она не раскалывается так, как я надеялся. Вместо трещин её покрывает сеть крошечных отверстий, будто кто-то превратил её в дуршлаг. Сквозь эти мельчайшие поры начинает медленно проникать окружающая энергия.

Её ничтожно мало в воздухе, но она есть. И теперь у меня есть доступ к ней.

Я ощущаю, как ядро внутри начинает впитывать эти слабые потоки, словно жаждущий странник в пустыне пьёт капли воды. Оно оживает. Едва заметно, но ощутимо. Эти крошечные отверстия почти не видны на энергоуровне, но главное, что они существуют.

Ядро больше не изолировано. Я больше не отрезан от мировой силы. Хел меня дери! Как говорят русские — ура, ура, ура!

Осознание этого приносит облегчение. Тело расслабляется, напряжение уходит. В голове пустота, но не пугающая, а умиротворяющая. На лице играет блаженная улыбка.

С чувством тихой радости я засыпаю, посасывая большой пальчик.

Я просыпаюсь от голоса матери. Она нежно называет соседнего младенца Ксюней. Ну что ж, это многое объясняет. Судя по розовым одежкам, пухлощёкая малютка с длинными ресницами — девочка. А я, учитывая голубые ползунки, — очевидно, мальчик. Этот факт меня сильно радует.

В следующие дни наши с Ксюней предобеденные часы проходят в прогулках по усадьбе. Нас укладывают в двойную коляску и вывозят во двор, что раскинулся вокруг внушительного терема. Величественный, резной, он будто смотрит на нас сверху вниз, наблюдая за каждым нашим движением.

С каждым днём я замечаю всё больше. Вокруг меня магия — не редкость, а обыденность. Служанки ловко используют артефакты: один подсвечивает им в темноте, другой помогает находить потерянное. Ну и техника здесь тоже вполне себе существует. Я уже заметил пылесосы, микроволновки и даже что-то напоминающее кухонный комбайн.

А вот дружинники — совсем другое дело. Их тренировки проходят почти ежедневно, и я всегда наблюдаю с особым интересом. Один облачает себя в огненный доспех, другой покрывается льдом, как ходячая статуя, а молнии танцуют вокруг клинков и щитов, свиваясь в причудливые узоры.

Ксюня каждый раз заливается радостным смехом, когда видит особенно яркие вспышки боевой магии. Её простое детское восхищение передаётся и мне. Но признаюсь, меня больше впечатляют моменты, когда всё идёт не по плану. Когда тренировочные деревянные мечи трескаются с глухим хрустом, а щиты разлетаются на куски под мощным ударом. В такие секунды я улыбаюсь. Иногда даже смеюсь вслух.

Это не просто любопытство. В эти мгновения я чувствую то самое притяжение Разрушения, моей родной Атрибутики. Ломающееся, крушимое — вот что по-настоящему откликается внутри меня. Это не эффектные вспышки, не яркие фейерверки, а сама суть разрушения. От такого я не могу отвести глаз.

Сначала Ксюня на треск щитов и ломанные клинки реагировала с испугом: вздрагивала, жалась к бортикам коляски, а иногда даже начинала плакать. Но, видя, как я весело реагирую на эти моменты, вскоре перестала бояться. Теперь она заливисто хохотала вместе со мной, когда очередное оружие разваливалось под натиском.

Я смотрел на эту девчонку, смеющуюся вместе со мной, и хмыкал про себя: а ведь правильная подруга. Пока мы могли общаться лишь бессмысленными гласными, даже гуканье у нас не особо получалось — два месяца от роду, что с нас взять.

Однажды, когда я, не сдержавшись, громко расхохотался над особенно эффектной поломкой меча, к нам подошёл бородатый мужчина. Он был широкоплеч, с мощным, как у медведя, торсом, а на поясе болтался меч с потертой рукоятью.

Увидев, как я с неподдельным интересом наблюдаю за сломанным оружием и даже смеюсь, он улыбнулся и произнёс что-то вроде похвалы:

— Истинным воином растёт наш-то княжич!

Моя новая мать, напротив, выглядела растерянной. Её лицо слегка нахмурилось, когда она заметила мой интерес к разрушению. Видимо, ей хотелось видеть в сыне что-то более… созидательное. Но как говорят русские, дареному коню в зубы не смотрят.

Бородатый мужчина уговорил мать чаще привозить нас с Ксюней к тренировочным полям, где дружинники отрабатывали рукопашные схватки. Говорил, что это пойдёт мне на пользу: мол, мальчик явно проявляет интерес к боевому мастерству, а уж такой природный дар нельзя игнорировать.

Мать сначала колебалась. Но, наблюдая, как я с удовольствием смеюсь и радуюсь, когда очередной деревянный меч ломается или щит трескается под ударом, в конце концов сдалась.

Я был доволен. Пусть разрушений на этих тренировках и маловато, но даже эти небольшие вспышки давали мне то, что нужно. Каждое падение, каждая трещина на мече — всё это помогало мне глубже погружаться в медитацию, укреплять связь с ядром.

Постепенно я начал ощущать, как крошечные потоки энергии, что проникают в мою сущность, становятся чуть сильнее, чуть ощутимее. А пока что я просто наслаждался моментами. Уж если приходится быть ребёнком, почему бы не устроить это по своим правилам?

Прошёл примерно месяц — я понял это по изменениям в своём теле. Теперь я мог поднимать голову, лежа на животе опираться на предплечья и даже пытаться переворачиваться на живот и обратно самостоятельно. Эти первые успехи приносили странное, но приятное ощущение: радость от прогресса. Я рос.