Красный Вервольф 5 (СИ) - Фишер Саша - Страница 10

Напарник показал лучом фонарика на стопки матрасов, с верхушки которой, до одного из коробов, вполне можно было дотянуться, но я медлил.

— Давай, лезь! — прошептал Степка.

— Уходи один!

— Рехнулся! Ждешь, когда патруль нагрянет!

— Уходи, тебе говорят! Привет Лазарю Ивановичу!

— Ну как скажешь! — буркнул напарник и отдал мне фонарик.

Подсвечивая ему путь лучом, я наблюдал, как он карабкается по матрасам. Через несколько мгновений Степка был уже под потолком. Подпрыгнул, вцепился к край короба, втянул в него свое тулово. И пропал из виду. Было слышно, как он пробирается по вентиляционной системе, гулко отзывавшейся на его ползание. Я подошел к приоткрытым воротам и вовремя. Снаружи прозвучали громкие и нервные восклицания на эстонском, оборвавшиеся в результате двух увесистых оплеух. Я высунулся. Перед Юханом лежало еще два тела. Уж не знаю, какой степени бесчувственности. Я выдернул из-за голенища заточку.

Уж кого-кого, а полицаев в живых оставлять я не собирался. Чухонец помог мне втащить их на склад.

— Что тальше? — спросил он, озирая пыльный хлам, в котором не было ничего ценного.

— Тальше? — передразнил я его. — Дальше скажешь своему хозяину, что я спас твою жизнь. И еще — если он хочет иметь со мною дело, пусть приходит по известному ему адресу и разговаривает, как подобает дворянину с дворянином. В противном случае, я сообщу в гестапо, кто именно организовал нападение на армейский склад! А теперь думай, чью голову Серебряков первым делом положит под топор? Поверь — не мою.

— Я понял, — угрюмо пробурчал чухонец. — Я уйту и все перетам!

И он растворился в темноте. Я вернулся к обездвиженным полицаям и без всякой жалости добил их. Потом вышел наружу и аккуратно запер ворота на замок. Когда разводящий обнаружит пропажу караула, он в последнюю очередь станет искать своих людишек на складе. Скорее всего, их там найдут не раньше, чем потребуется завезти очередную партию обоссанных матрасов, ну или когда трупы начнут вонять. В любом случае и я, и Степан, и Юхан будем далеко от места происшествия. Я оглядел заслякощенный плац перед воротами. Собака, конечно, след возьмет, но пока до собак дойдет все следы уже смоет дождем. Вон тучи-то какие!

Накликал. Так как пришлось пробираться закоулками, путь до княжеских хором занял в два раза больше времени, чем потребовалось бы, возвращайся я торной дорогой. И в пути меня застиг дождь. Нахлобучив кепарик, подняв воротник и вжав голову в плечи, я брел под весенним дождем, радуясь ему, как старому другу. В спящий дом я постарался войти тихо и не через парадное. Снял мокрое и развесил его прямиком в чулане, где и держал свою «рабочую экипировку». После чего пробрался в ванную. Пощупал колонку. Она была еще горячей. Превосходно! Нет ничего лучше, чем смыть с себя грязь, после ночной вылазки.

Вымывшись, я нагишом прошмыгнул в спальню. Не зажигая света, нырнул под одеяло, сразу оказавшись в горячих женских объятиях.

— Ну и как это понимать? — осведомился я, исполнив извечный мужской долг перед обездоленным женским телом.

Глаша сладко потянулась. Даже в комнате, с плотно задернутыми светомаскировочными шторами окном, было видно, как блеснули в счастливой улыбке зубы.

— Да что тут понимать, Васенька, — сонно проговорила горничная. — Когда год за годом стелешься под старым козлом, у которого стручок увял еще при царе, так хочется почувствовать настоящего мужика. И чтоб культурного…

— Давно ты служишь у князя? — спросил я.

— Хочешь спросить, сколько мне годков? — проницательно уточнила она. —

Тринадцать мне было, когда барыня, покойница, в дом меня взяла, в услужение.

— Как это — взяла? — удивился я. — Крепостное право уж лет восемьдесят, как отменили.

— Отменить-то отменили, — вздохнула она, — да у тятеньки моего землицы было мало, а детишек — десять душ, как их прокормишь?.. Я младшенькая, а старшего нашего, Петеньку, на японской убили… Вот и отдали меня барам… Нет, про барыню ничего плохого не скажу. Она меня учила, как с господами обращаться, французскому опять же… Они с барином всё на французском изъяснялись… И Аскольд Юрич снизошли до крестьянской девки… Тоже учили-с… С пятнадцати моих годочков начали-с… А после барыню холера прибрала, а барин, испужавшись, в Париж перебрался и меня с собою взял… Так с ним и езжу… Даже в Америке была… В Нью-Йорке… Дома там… Страсть Господня!.. За тучами крыш не видно… Еропланы над головами жужжат…

Последние слова Глафира пролепетала еле слышно. Засопела. А мне не спалось. Я думал о том, почему не вернулась Марта? Передумала останавливаться у князя или с нею что-то стряслось? Надо завтра, как только встречусь с своими бойцами, попытаться выяснить… Хотя какое мне дело до этой немки?.. Для утех и княжеская горничная сойдет…

Старый стручок хоть и испортил свою сенную девку, а утолить пробужденную женскую жажду так и не смог… Сон меня все-таки подстерег. Мне снилось, что я удираю от своры псов, которые гонят меня дворами заброшенных домов, спотыкаюсь о торчащую арматурину, падаю, вожак стаи прыгает мне на грудь, открывает слюнявую пасть и гавкает: «Василий Порфирьевич, вставайте, вас спрашивают!»

Открыв глаза, я удивился, что в комнате светло. Шторы раздернуты. Солнечные лучи свободно проходят сквозь стекло. Я продрал зенки. Глаши рядом нет, зато она стоит за дверью и заглядывает в щелочку. Ах вот в чем дело! Уже утро, и горничная приступила к исполнению других своих обязанностей. Сев на кровати, я кивнул ей, дескать, сейчас встану.

И когда она вышла, сбросил одеяло, соскочил с койки и начал делать зарядку. Кто бы там меня ни спрашивал, подождет. Никто из своих сюда прийти сегодня не мог, а чужой потерпит.

Отложить встречу нельзя только в двух случаях — когда приходит гестапо или — смерть, что в конечном счете одно и тоже.

После зарядки, неторопливо умылся и почистил зубы. Облачился в домашнее и только тогда прошел в гостиную. Признаться, я даже не слишком удивился, только не ожидал, что он примчится прямо с ранья. Видать, припекло. Как говорит Глафира, в речи которой то и дело проскальзывают простонародные словечки, «испужался», гнида, что я на него настучу с утра пораньше. Страх — это хорошо. Страх — это основа сотрудничества с врагом. Временного, разумеется. На пользу терзаемого Отечества. Я неторопливо прошел к креслу, уселся в него, положив ногу на ногу. Гость смотрел на меня, как мышь на кота. Прежнего надменного превосходства уже не было в его взгляде.

— Как это понимать? — процедил он, встопорщив усики.

Я усмехнулся. Аналогичный вопрос я задал Глафире, после того, как она застала меня врасплох, чем я и воспользовался.

— А так, что вы не на того напали, поручик, — ответил я. — Князь Горчаков никогда ни у кого на побегушках не был.

— Бросьте! — отмахнулся Серебряков. — Какой вы князь!.. Седьмая вода на киселе…

— Тем не менее, — благодушно отозвался я. — Я — солдат. И таких как вы, в Индокитае мы топили в болоте.

— Это угроза! — стеклянным голосом осведомился он.

— Нет. Предупреждение. Ваш человек убил трех часовых. Правда — полицаев, а не немцев, но все равно, вы же знаете, за это полагается виселица. Или думаете, что ваш здоровяк Юхан в гестапо станет выгораживать своего хозяина?

— Хорошо, — кивнул поручик, все еще пытаясь сохранить лицо. — Что вы хотите?

— С этого и надо было начинать, поручик… — кивнул я и дернул за шнурок колокольчика.

В гостиной тут же образовалась горничная.

— Глашенька, сварите нам с гостем кофе, пожалуйста, и сделайте так, чтобы нам не мешали.

Она присела в книксене и выскочила из гостиной.

— Так что вы хотели мне сказать, сударь? — спросил поручик, которому явно было не до светских любезностей.

— Вы жаждете денег, я это понимаю, — неторопливо проговорил я. — В Пскове сейчас скопились некоторые ценности. Было бы глупо всё отдать немцам. Я помогу вам приобрести их, а вы…

— Что — я?