Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 23

Барс — мальчик большой. Натренированный, пышущий силой. Кожа у него интересного оттенка — не смуглая, но темноватая. Близкая к золотисто-карамельному. Изумительный тон. Я со своей белизной о таком только мечтать могу. Мне и загореть так не дано, а Диего от природы одарен еще одним преступным для мужского пола плюсом!

Почему-то на подсознательном уровне кажется, что люди со смугловатой кожей должны быть горячее. Сложно сейчас делать вывод, я и сама пылаю. И маленькая ванная увязла в пару.

Глажу большие грудные мышцы и ловлю тугой отклик их сокращений. Впитываю. Сама вздрагиваю, будто по цепной. Ерошу жесткие завитки, задеваю плоский сосок, веду к прессу. Сосредоточенно изучаю экспонат, послушно выдерживающий мои манипуляции.

Эмоции во мне орут. Захлебываются происходящим. Наводят суету внутри. Но я как-то невероятно естественно отстегиваюсь от действительности, будто делаю это не впервые. И играючи вычерчиваю фигуры по Барсу. Трогаю сильные мужские руки. Двигаюсь по апексу мускулов.

Внутренние протоколы временно архивированы и не имеют воздействия на мое поведение.

Здесь решается, кто победит.

Моя вера в собственную победу подвергается изрядным сомнениям, когда я бросаю взгляд на пах Таривердиева.

Непроизвольно отшатываюсь от него и архитектурно замираю, разглядывая его член. В животе всё сжимается, забиваясь в какой-то дальний уголок и оставляя гулкую пустоту, которая неприятно пульсирует.

— По-моему, он тебе большеват, — резюмирую со всей серьезностью.

Барс вдруг кладет ладонь на ствол и ведет по нему от основания до головки, а потом обратно. Гладит размеренно. Не пошло, не совершая фрикций. А словно покровительственно-властно. Как-то гипнотически красиво. Аж дыхание затаиваю, следя за жестом.

— Брал на вырост, — нарушает говорящее молчание между нами.

Как только до мозга доходит сказанное, пробивает на смех, отчего приходится поджимать губы. Вопиющее безобразие. Непотребство.

Этот гад вскидывает руку и захватывает душевую лейку, снимая её с крючка. Абсолютно невозмутимо смывает с себя остатки пены, неотрывно глядя на меня.

Тот факт, что у смазливого стоит, ничего не значит. Женское тело в радиусе одного метра дает свой результат. Мужчины — патологические животные, в чем я убеждаюсь. Однако честные. Не отрицают.

Но, блин, неужели Барсу совсем все равно — с кем?!

Да нет. Это просто понт.

Мы этого не сделаем.

Не сделаем губительного шага!

Боже, где кнопка «стоп»?!

— Полотенце висит чистое. После стирки. Можешь воспользоваться. Ты иди, я приду через несколько минут, — не буду же я при нем подмывается, мы как бы не настолько близки.

Он послушно уходит.

Когда дверь захлопывается, обнимаю себя руками, пускаясь в болезненную дрожь.

Мама дорогая! Что за помутнение?..

Если бы не гордость, давно бы выгнала парня. Но вместо этого быстро моюсь и вылезаю из ванны. Второго полотенца, само собой, нет. Кое-как отжимаю волосы и со шпарящим во всю мощь адреналином топаю босиком в комнату, где на кровати как ни в чем не бывало восседает Барс с обмотанной махровой тканью вокруг бедер. Не смотрю на него. Быстро вытираюсь выуженным с полки полотенцем и обмакиваю шевелюру, подсушивая.

Упускаю момент, когда парень оказывается рядом. И подпрыгиваю, когда с силой вжимает в себя. Резко разворачиваюсь на месте. Наглец повторяет действие, только теперь лицом к лицу. Давит ладонью на мою поясницу и ощутимо вбивается эрекцией в живот.

Черт, а это больно. Ничего прекрасного, как нам внушают в кино и книгах, я не вижу. Член каменный, буквально оставляет вмятину на мне.

— Готова? — вибрирует провокацией Люцифер.

Взглядами схлестываемся, воплощая технику высоких напряжений. От нас несет зарождающейся злостью. Неверием. Каждый пытается заставить другого остановиться.

Я автоматически киваю.

В следующий миг оказываюсь на постели. Подмятая под него.

Взбрыкиваю и отталкиваю:

— Я же сказала, сама!

Ловлю благосклонную ухмылку, которая прилагается к снисходительному пренебрежению. Я ненавижу это его выражение лица! Ненавижу высокомерие, сквозящее в чертах. Да я скорее умру, чем уступлю ему!

Грубо бью смазливого по диафрагме, заставляя разлечься, откидываю полотенце подальше и хватаю пачку презервативов, что так любезно выставлена на тумбочке у кровати. Вспоминаю первый курс, две недели которого нам проводили общие лекции, в том числе — по половому воспитанию, где приглашенный акушер-гинеколог досконально описывала, как правильно пользоваться популярным средством контрацепции. Так ловко натягиваю латексный чехол на Барса, что тот слегка выгибает бровь в изумлении.

Сама в шоке. Меня лихорадит.

Последние секунды. Отступать некуда.

Либо Таривердиев сейчас прекратит эту безжалостную игру, либо я расстанусь с девственностью на спор. Ха.

Медлю. В упор смотрю на эрегированный член. Который, словом, сейчас выглядит еще эпичнее, устремленный вверх. Как то самое величие. Увитый венками, устрашающий, впечатляющий.

Делаю ошибку, вновь взглянув в глаза Барсу:

— Трахать меня собираешься, чучундра? Или можно засчитать твое балабольство и разойтись по домам? — с насмешливой укоризной.

А мне многого и не надо. Достаточно брошенной подначки.

Кладу ладони ему на грудную клетку, пользуясь, как опорой. Перекидываю через него одну ногу и вжимаюсь коленями в матрас, корректируя положение. Нависаю над Таривердиевым, успешно блокируя озноб. Мокрые волосы липнут к спине, низ живота скручивает от страха. Зато ладони вбирают тепло гада.

Я понимаю всю неправильность происходящего.

Я отдаю себе отчет в том, что делаю.

И я медленно опускаюсь на член.

Чувствую неприятное растяжение, как только касаюсь промежностью головки, и впускаю её на ничтожный сантиметр.

Не первая и не последняя, как-нибудь переживу дискомфорт. У меня преимущество — школа гимнастики. Говорят, это облегчает дефлорацию.

Еще сантиметр. И еще. Каждый раз замираю, привыкая.

Прикрываю веки, чтобы не выдать яростно бьющуюся за ребрами истерику.

Еще чуть-чуть.

Гнусная несправедливость природы. Почему мне больно, а смазливому — нет?

Мысль не успевает сформироваться, как Барс, сминая мои бедра ручищами, совершает резкий толчок, вторгаясь в меня до предела. Моего предела.

Глуша готовый вырваться наружу жалостный стон от испытываемой кошмарной боли, я инерционно присаживаюсь, намертво скрепляясь с Таривердиевым.

20. Барс

За реакции на боль, за гнев, за чувство голода и жажды, а также за удовольствие отвечает гипоталамус. Области «за гнев» и «за удовольствие» расположены крайне близко.

И я, блядь, только этим научным фактом объясняю свое поведение. Расхераченное к ебеням.

Как иначе растолковать происходящую чухню? Как связать воедино мою ярость на Лусинэ за ее ехидный поступок после нашей договоренности и отклик тела на голозадую чучундру?!

Столько дней во мне копилась злость, сегодня даже приперся к ней на новое рабочее место, хотя и понятия не имел, что собираюсь делать. Убивать, как бы этого ни хотелось, ее нельзя. И получилось то, что получилось: снова из-за нее мы ввязались в какую-то ахинею. Бахнулись характерами и сцепились языками до идиотского спора.

Я мог ожидать чего угодно, только не того, что при виде обнаженной чеканушки мне снесет менталку.

В какой момент всё вышло из-под контроля, и я словил приход мысли, что хочу, чтобы Лус пошла до конца? Может, когда девчонка расчехлила грудь? Или когда повернулась ко мне задом?

Да это, сука, настоящая порно-мечта.

Тщательно скрываемая за убогой одежкой.

Чучундра мыла голову спиной ко мне, а я пялился на ее пятую точку и подавлял желание зарядить по ней смачным шлепком.

Что я там говорил про компенсацию природы? Да она тут явно перестаралась, наградив чеканушку безупречным телом. Стройными ногами, аппетитной натренированной попой сердечком, слишком тонкой талией и охуенной стоячей грудью. Навскидку — тройкой.