Артефактор Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 49

— Александр Сергеевич, а что если и вам что-то этакое забабахать? С матерками! — проявил инициативу Серёга.

— Я тебе забабахаю! — тут же вызверилась на него внезапно появившаяся Алёна Вадимовна, — У нас ещё школьная программа даже не начата толком!

— Нет, а что такого-то? Русский язык всякий нужен, а раз Пушкин у нас светоч языка, то не надо его каким-то однобоким выставлять. Это вам, женщинам, «томления в груди, смятение чувств и порывы страстные» подавай. А как же командный матерный? Без него и половины побед никогда бы не состоялось. Недаром поэты — матерщинники всегда самыми популярными в России были. Тот же Лермонтов, Есенин, Маяковский — их все знают. А много ли других поэтов известно, у которых одни красивенькие сюси — пуси в стихах?

— Не было у Пушкина мата, — строго сказала Алёна Вадимовна, но немного подумав, уже менее уверенно добавила, — Почти не было.

— Алёна Вадимовна, вы лучше не спорьте о том, чего не ведаете. У нас взводный всю матерщину Пушкина наизусть знал. И не только его, но и других поэтов, в частности, Баркова. Так что мне довелось послушать и знаете, что я вам скажу — хорошая штука ваша поэзия! Когда после боя услышишь что-то этакое, с перчинкой и огоньком, то поневоле отпускает. Впрочем, вам меня не понять. Не бывали вы под артобстрелом, — огорчённо махнул тульпа рукой, прежде, чем исчезнуть.

— Нет, ну вы слышали! — обернулась к нам Алёна, отыгрывая образ строгой учительницы.

Виктор Иванович озабоченно поглядел на небо, и пропал, успев заявить, что у него появились срочные дела, а я лишь плечами пожал, стараясь сохранять нейтралитет.

Мне ещё скандалов меж своими воображаемыми персонажами не хватало! Расскажи кому — засмеют. А начни объяснять, что конфликт у моих галлюцинаций возник по поводу расхождения взглядов на поэзию, так и вовсе в идиоты запишут.

Я всё таки сумел отговориться. Купец ждёт. А мне ещё сотню — другую кроликов и кур надо заказать. Школьные обеды из ничего сами себя не сварят. Пойду чек ему выпишу. Аванс на следующие заказы.

— Виктор Иванович, что мы знаем о Москве тысяча восемьсот восемнадцатого года? — призвал я своего тульпу — энциклопедиста, — Меня производство интересует.

— Да какое там производство, — скривился мой консультант, — Если верить «Ведомостям о мануфактурах», от тысяча восемьсот шестнадцатого года, то девяносто четыре процента рабочих Москвы было занято в текстильной промышленности. С заметным преобладанием в хлопчатобумажном и шёлковом производствах. Крепостных нет, приписных всего пятьсот восемнадцать, а вот вольнонаёмных почти двадцать семь тысяч, — привёл мне тульпа скупые строки статистики тех лет, — Из шестидесяти шести мануфактур — сорок девять купеческих, три дворянских, восемь крестьянских и шесть принадлежат иностранцам.

— Угу, купечество рулит, — мысленно сделал я себе пометку, не преминув её озвучить.

— Если смотреть по количеству работников, то да, купцы впереди всех, и выглядят очень убедительно, — подтвердил тульпа, — На шести самых крупных мануфактурах работает больше десяти тысяч человек. Но когда мы говорим о вольнонаёмных рабочих, то разумеем под ними таких работников, которые не были крепостными владельца мануфактуры и не были приписаны к мануфактуре. Подавляющая часть этих рабочих, при наличии некоторого количества мещан, принадлежит к сословию государственных или помещичьих крестьян. Эти оброчные крестьяне, не будучи вовсе свободными, вольными людьми, по отношению к владельцу мануфактуры были юридически свободны и работали на предприятиях по вольному найму.

— Хех, изворотливые москвичи и тут лазейки в законах нашли, — восхитился я хитромудрости жителей Москвы, которые при крепостном праве сумели перейти на новый виток социальных отношений, гораздо более характерный для буржуазного общества.

— Так в том нет ничего странного. Помещичье дворянство себя изживает. Причём, по своей собственной воле. Обучаться хозяйствованию дворяне не желают, считая это моветоном, а прожигать состояния умеют не хуже, чем их отцы и деды.

— Можешь дальше не рассказывать, — отмахнулся я от объяснений тульпы, — А то я не видел, сколько раз отец Пушкина и его брат свои имения перезакладывали, раз за разом всё глубже ныряя в кредитную пропасть. И какими бы умными оба себя не считали, а управляющий с приказчиками их обворовывают да похохатывают. Сильно сомневаюсь, что оба Пушкиных хотя бы половину реальных доходов со своих имений получают.

— Ваш отец пробовал разобраться, — осторожно напомнил Виктор Иванович.

— Не до того ему было. Пока все наливки, да девок созревших перепробуешь, на другое ни сил, ни желания уже не остаётся, — хохотнул я, прекрасно догадываясь, как легко развели и отца и его брата их управляющие.

А ведь помещикам нужно было ещё и по соседям проехаться и умудриться из гостей выбраться хотя бы на следующий день, ну, или через день, если опять же повезёт. Вот и вышло так, что отец, опухший от Болдино, через полтора месяца вернулся домой не солоно хлебавши, а доходы с имения, после его визита, ещё раз снизились, со ссылкой на недород и неожиданный падёж скота.

— Александр Сергеевич, а вы знали, что сегодня кто-то важный должен в храм прибыть? — осторожно поинтересовался мой тульпа.

— Откуда бы мне знать? Я только завтра на службу собирался сходить, — подошёл я к окну, откуда был виден небольшой фрагмент площади перед храмом.

На самом деле, есть у меня проблемка. Не особо дружим мы с местным настоятелем. У него бывший голова выборный в приятелях был и довольно преуспел в своём почитании, поднося священникам и жареным, и пареным, да ещё стараясь удивить братию изысками.

А я, по простоте душевной, индивидуальные гастрономические подарки не посылал, решив, что строительства новой колокольни будет вполне достаточно. Но нет. Не угадал. Можно было обойтись и более скромными вложениями, но направленными для личного пользования.

А перед храмом и в самом деле суета.

— Ваша Сястьво, там архипоп приехал! — влетая в двери, заполошно доложил запыхавшийся Прошка, которого велено пускать ко мне в любое время.

— Архиепископ, может быть? — наморщил я лоб, расшифровывая сообщение.

— А я как сказал? — неподдельно удивился паренёк, — Он самый.

— Сгоняй на кухню. Скажи Акулине, что она мне срочно нужна, — распорядился я, соображая на ходу, во что мне переодеться.

— Слушаю, барин, — присела Акулька в неком подобие книксена, что в её исполнении выглядит довольно эротично и она, чертовка, об этом прекрасно знает.

— Посты у нас все закончились? — поинтересовался я на всякий случай.

— Ещё на Рождество.

— Митрополита чем угощать будем?

— А меня кто-то заранее предупредил? — подбоченилась моя ключница.

— Так и я от Прошки узнал, что он Велье решил посетить. Короче, у тебя час на всё про всё. А потом хоть роди, но ужин обеспечь! — легонько пристукнул я ладонью по столу, дав понять, что разговор закончен.

Помогает. Я это уже не раз проверил. Вступи я сейчас в обсуждения, добрых четверть часа бездарно уйдёт, а какой смысл? Блюд на столе от этого лишь убудет.

Прошку отправил за Селивёрстовым, наказав сообщить, для чего его зову, а сам пошёл переодеваться.

Оделся скромно, но во всё новое и отглаженное.

К храму я пошёл пешком. Дороги у меня в Велье уже изрядно хороши, а поутру их расчищают от того же снега. До организации тротуаров пока дело не дошло, но это всего лишь вопрос времени.

— Владыка! — обозначил я почтительный поклон, подходя к окружению митрополита.

— И вам здравствовать, Александр Сергеевич.

— Отвлекать не стану, но очень надеюсь, что остановитесь и отужинаете вы у меня.

— Если брат Никодим не откажется, — дал понять священник, что если и придёт, то не один.

— Тогда я вас жду.

— И даже на колоколенку, вашими трудами построенную, взглянуть не желаете?

— Вчера там был, когда работу принимал и оплачивал. Кроме вас пока никто из священнослужителей к ней интереса не проявил, — бессовестно сдал я местного настоятеля, готового при любом удобном и неудобном случае показать мне своё недовольство. — Да и не то помещение колокольня, чтобы туда толпой идти. Лучше я вас дома подожду. Пусть настоятель вас проводит, заодно хоть сам посмотрит, что я для нашего храма в Велье соорудил, а то ему это вроде, как и неинтересно было до сих пор, — продолжил было я, но поймав предостерегающий взгляд архиепископа, вовремя заткнулся.