Император Пограничья 1 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 9

Головорез скрипнул зубами, но угроза развязала его язык:

— Графиня это… Белозёрова. Сказала пацана извести за то, что дочку ейную опозорил. Мы люди подневольные, делаем, что велят.

Сержант перевёл вопросительный взгляд на меня

— Понятия не имею, о чём он, — я пожал плечами. — Впервые о такой слышу.

Однако в памяти всплыло лицо той женщины с площади, наполненное неприкрытой ненавистью.

Раненый, видимо оценив масштаб своих увечий, застонал и попытался приподняться на локте:

— Помилуйте, господин хороший! Спасите душу грешную, а уж я всё как на духу выложу! Про то, как графиня злодейство задумала, в подробностях расскажу!

— Не дайте ему помереть! — скомандовал офицер.

Стражники засуетились вокруг убийцы, пытаясь остановить кровь, но тщетно. С каждым мгновением тот бледнел всё сильнее, дыхание становилось всё поверхностнее. Наконец он страшно захрипел, закатил глаза и обмяк. Сквозь наспех наложенные бинты стремительно проступала кровь. Похоже, задело крупный сосуд.

— Чтоб тебя! — в сердцах плюнул сержант. — Подох, ирод! Теперь Белозёрова концы в воду спрячет, свидетеля-то и нет.

— Похоже, что так.

— Вам, стало быть, всё одно, боярин? А почему?

Я равнодушно дёрнул плечом:

— Слово какого-то оборванца против графини? Да надо мной любой судья посмеётся. Всё что нужно, я выяснил.

Бойцы порывались обшарить трупы в поисках ценностей, но я жёстко пресёк:

— Руки прочь! Боевые трофеи по праву принадлежат тому, кто забрал жизни павших. Или в вашем войске иные порядки?

Могилевский аж крякнул от удивления:

— Это вы, Платонов, где таких премудростей нахватались? И драться, вон, лихо…

— Наставник у меня был умелый, — безмятежно ответил я.

— Неужто батюшка ваш Стрельца в отставке для вас нанял? Только тот мог так натаскать…

Убеждать в обратном я собеседника не стал и позволил ему верить в собственную теорию.

Пока сержант обдумывал мои слова, я старательно обшарил тела. Широкий нож с волнистым лезвием, дубинка, две фляги — она с водой, другая с бражкой. Годится. Плюс полупостой кошель на поясе главаря.

Внутри оказалось семнадцать серебряных алтынов. В местной денежной системе я не разбирался и не мог определить, много это или мало. В найденных чуть в стороне странных котомках с парными лямками попались запасы провизии, небольшой магический артефакт для розжига, моток бечёвки и плотный свёрток, в котором обнаружилась карта окрестных земель. Весьма кстати!

Забрав трофеи вместе с удобной котомкой, я кивнул Захару и направился к телеге. Захар, всё это время не спускающий с меня глаз, запричитал вдвое громче. Пришлось прикрикнуть, чтоб угомонился.

Могилевский подступил, почёсывая в затылке:

— Скажу вам так, боярин. Ежели потребуется, я готов засвидетельствовать про слова покойника. Насчёт вовлечённости Белозёровой.

Я с усмешкой поблагодарил сержанта. Что ж, Могилевский хоть и прямолинеен как палка, но в нём чувствуется стержень воина — человека чести.

Остаток ночи прошёл тихо. Поутру двинулись дальше, оставив могилы убийц позади. Я в задумчивости поглаживал древко своего нового копья, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Магия всё ещё искрилась в венах, манила неизведанным.

Не знаю, как в этом мире, а в моём у каждого мага имелась Грань — свой личный персональный дар, позволяющий делать нечто особенное, уникальное, подвластное только ему. Я с помощью Оружейной трансмутации превращал дерево, камни и металлы в любое вооружение. И это была лишь первая часть моей Грани. Та, что открылась изначально. По мере роста моей силы, возможности персонального дара значительно расширились.

Примечательно, что использование Грани требовало куда меньше сил, чем обычная ворожба. Словно сама природа помогала человеку в том, что ему предначертано. Конечно, любой достаточно умелый маг мог научиться повторять то, что другому давалось от рождения, но это всегда выходило сложнее, затратнее и требовало долгих тренировок. Грань же ложилась в руки как влитая, будто продолжение собственного тела.

К примеру, был у меня в личной гвардии боец, умевший замораживать воздух в прочнейший лёд одним движением руки. Любой маг мог бы создать подобное ледяное копьё, собирая влагу из воздуха и замораживая её, но ему потребовалось бы в десять раз больше сил и времени. А мой воин просто взмахивал рукой, и враги превращались в ледяные статуи. Грань позволяла ему творить такие чудеса, не задумываясь, одним лишь усилием воли.

Ночной бой порядком опустошил резерв моей магической энергии, но сон и несколько часов в телеге позволили её восполнить. Поэтому к новой тренировке я приступил с охотой.

Сегодня я решил усложнить задачу. Вместо работы с одиночными сгустками силы, попробовал создать сразу три крошечных огонька. Поначалу это казалось почти невозможным — стоило сосредоточиться на одном, как другие норовили ускользнуть, раствориться в пустоте. Но постепенно, раз за разом, у меня получалось удерживать их всё дольше. Словно скоморох, подбрасывающий сразу несколько шаров, я учился делить внимание, не теряя контроля.

Когда три огонька начали стабильно парить в пространстве моей внутренней силы, я попытался закрутить их в сложную фигуру — тройную спираль. Два вихря, вращающиеся в противоположных направлениях, создавали мощный поток энергии, но третий, движущийся перпендикулярно им, должен был замкнуть конструкцию. Несколько часов я бился над этой задачей, раз за разом теряя контроль, пока наконец не нащупал верное решение. Три потока сошлись воедино, образуя подобие крошечного вихря, и сила хлынула через меня неудержимым потоком. На миг у меня перехватило дыхание — настолько мощным оказался эффект.

Телу нужно было привыкнуть к новым возможностям, и я вынырнул из внутреннего мира.

Захар то и дело косился на меня и копьё, остервенело понукая лошадей. Наконец не утерпел и спросил, понизил голос:

— И где ж вы, Прохор Игнатьевич, биться-то так навострились? Сызмальства ведь ленились. Лежебокой были знатным, ни зарядкой, ни клинком не занимались. Всё за девками красивыми бегали…

Я покачал головой, не глядя на него:

— Есть вещи, Захар, о которых лучше не спрашивать. Ради твоего же блага.

Обиженно засопев, слуга отстал, но ненадолго. Спустя пару минут хлопнул себя по лбу и расплылся в ехидной улыбке:

— Так вот оно что! У вас, барин, никак Талант пробудился! То-то я смекаю — не иначе, как дар ваш воинским оказался. Недаром батюшка ваш заждался, когда ж оно случится!

— Талант? — переспросил я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно.

— Ну да! — оживился Захар. — Это ж у каждого мага своё особое умение, что другим не по силам. Вот у Князя Оболенского из Сергиева Посада, к примеру, Талант к целительству. А у князя Веретинского, сказывают, к огню. Каждому своё даётся.

Я задумчиво кивнул. Так вот как здесь называют то, что в моём мире именовалось Гранью.

— И много таких… талантливых? — уточнил я.

— Да немного, — почесал в затылке Захар. — Магический дар-то у многих просыпается, когда припрёт как следует. Он у многих есть, а вот Талант… Его только на краю гибели обрести можно. Кто смерти в глаза глянул, да выжил, у того и просыпается. Вот батюшка ваш всё гадал, в какой момент у вас проявится. А вы, значит, на виселице своё обрели и бойцом знатным оказались…

Своя логика в этом определённо имелась, и возражать я не стал. Пусть верит во что хочет.

Ближе к полудню отряд миновал речушку, возле которой земля была густо изрыта следами борьбы. Я спрыгнул с телеги, разглядывая истоптанные берега. Между вывороченных с корнем кустов белела груда тлеющих углей, из которой торчали обугленные кости. Человеческие.

Захар, увидев это, застонал и торопливо закрестился:

— Свят-свят-свят! Вот кому-то не свезло… Знамо дело, Бздыхи порезвились.

— С чего такая уверенность? — прищурился я.

Захар нервно передёрнул плечами:

— Так все знают — кого Бздыхи выпьют, тех опосля огнём жгут. Порядки такие, не приведи Господь на пути повстречаться…