Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь - Страница 30

— Конечно, я не раз бывала у них дома… мы с Ирой вместе учились в историко-архивном…

Я подумал, что этот институт выглядит настоящим рассадником диссидентской заразы, куда идут все, не согласные с советской властью. Было бы, наверное, интересно, разобраться, почему так — но, скорее всего, объяснение было простым: туда было легче всего поступить с пробелами в биографии. К тому же Ирину Якир оттуда всё-таки исключили, когда она слишком глубоко влезла в дела своего отца.

— Хорошо, — кивнул следователь и снова что-то записал в бланке допроса. — Это он предложил вам подписать открытое письмо, которое было посвящено годовщине событий в Чехословакии?

Я обратил внимание, как аккуратно высказался Бардин — ни нашим, и вашим. Но Баева его поняла — и даже открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же осеклась.

— Я не буду отвечать на этот вопрос, — резко сказала она.

— Почему? — поинтересовался следователь.

— Потому что вы выбиваете у меня показания на моих товарищей!

— Ну что вы, — сказал он добродушно и даже отложил ручку в сторону. — Вы просто не знаете, что означает «выбиваете». Мы же с вами просто беседуем. И вы не можете не давать показания, если вас спрашивают. В противном случае ваш отказ будет означать и отказ сотрудничать со следствием и нарушение Конституции, где одной из обязанностей граждан является сотрудничество с правоохранительными органами. А это уже совсем другой разговор, поскольку вы из свидетеля превращается в нарушителя положений Конституции Советского Союза. Так что, Татьяна Александровна, вы по-прежнему отказывается отвечать на вопросы следствия?

Строго говоря, в Конституции СССР 1936 года, по которому страна жила до 1977 года, не были впрямую оговорены обязанности граждан сотрудничать с правоохранительными органами. В Конституции 1977 года появилась статья 65, которая требовала от граждан «всемерно содействовать охране общественного порядка», но в статье этой не было расшифровано, что в это содействие входит. Но я оценил прием, который использовал Бардин.

На лице девушки появилось загнанное выражение — как у зайца, которого окружила стая волков. Всё же Татьяна Баева явно не была непримиримым борцом, вся её борьба действительно происходила от круга общения. В шестьдесят восьмом этот круг её фактически вытолкнул, иначе бы она утонула с той «семеркой», что вышла на Красную площадь. Но сейчас рядом с ней никого не было, и решать ей нужно было прямо сейчас — либо сказать естественное «да» на вопрос следователя, либо же столкнуться с неизбежными последствиями, в которые входят изменение её процессуального статуса и вероятный отъезд в СИЗО хотя бы на время разбирательства, а также последующие проблемы с работой — она сейчас трудилась в связанном с системой АН СССР институте, занимающимся историей.

— Что вы хотите знать? — почти выкрикнула она.

— Я повторю свой вопрос, мне не сложно, — одними уголками губ улыбнулся Бардин. — Кто предложил вам в 1969 году подписать открытое письмо, которое было посвящено годовщине событий в Чехословакии?

Молчание продолжалось минуты две. Следователь не торопил девушку, он снова взял ручку и что-то дополнял в протоколе, а она кусала губы и, кажется, была готова заплакать.

— Так что, Татьяна Александровна? Вы готовы ответить на этот простой вопрос?

— Это дядя Петя! — она снова сорвалась на крик.

— Петр Ионович Якир? — невозмутимо уточнил Бардин.

— Да!

— Хорошо, — он кивнул и что-то записал. — Вы согласны с положениями этого письма?

Мне понравилось то, что я увидел. Конечно, сорокалетнему майору, за плечами которого пара десятков лет беспорочной службы и хороший опыт работы со всяким антисоветским элементом, нетрудно было расколоть эту молоденькую девушку. Он ещё будет засыпать её разными вопросами, важными и не очень, и, наверное, сделает так, что к концу допроса она забудет, что фактически утопила Якира своим собственным языком. Конечно, дома она обо всём вспомнит, будет мучиться, возможно, даже позвонит кому-то из знакомых и признается в своем поступке. Так что мне здесь делать нечего.

Я встал и направился к дверям.

— Продолжайте, Алексей Иванович. Другие дела ждут, к сожалению. Но было очень познавательно, — сказал я, отвечая на немой вопрос следователя и повернулся к Баевой: — Всего хорошего, Татьяна Алексеевна.

Бардин просто кивнул и вернулся к заполнению протокола. Девушка что-то пискнула — наверное, хотела спросить, кто я такой. Но я надеялся, что меня никто не выдаст.

* * *

В 1969 году следователи по каким-то соображениям не стали выяснять, кто был автором того послания, и вообще не обратили на него никакого внимания, хотя оно было опубликовано в самом начале одного из выпусков «Хроники». За границей никто тоже не возбудился — ну написали какие-то люди что-то, так они постоянно пишут, да и инфоповод был так себе, про Чехословакию почти все забыли, там продолжилось строительство социализма, а западные разведки начали придумывать новые способы развалить соцблок. [1]

Ту же Горбаневскую начали таскать лишь после того, как стало известно, что она успела составить документальную книгу о демонстрации на Красной площади и передала её на Запад. Коллеги отреагировали с опозданием, так что воспрепятствовать публикации этих откровений борцов за всё хорошее не смогли. Но Горбаневскую тогда законопатили надолго — она провела год в изоляторе, а потом ещё год — в психушке. Вышла не так давно, уже в этом году, и пока что зализывала старые раны. Её мы тоже пригласили к себе, но я был уверен, что эта прожженная антисоветчица на дешевые фокусы не купится и никаких фамилий не назовет, даже самых известных.

Но нам могло хватить и гражданки Баевой. Нужно было провести ещё допрос дочери Якира и его зятя, известного барда Юлия Кима — скорее всего, без последствий для них, но пусть переживают. Ещё можно было побеспокоить супругу Якира, о ней у меня тоже сложилось не самое лестное мнение, и её показания могли быть полезны. В общем, фронт работ был понятен, а мои опасения насчет следователей были напрасными — если и Трофимов себя проявит с хорошей стороны, то у Алидина появится серьезная дилемма, кого из них делать начальником следственного отдела. Впрочем, здоровая конкуренция шла делу только на пользу.

Я в эту рутину влезать не собирался. Контролировать, почитывать показания, указывать на недочеты и мягко направлять в нужную сторону — да, этим придется заниматься, чтобы не пустить порученное дело на самотек. Но и сидеть над душой у подчиненных было бессмысленно. С тем же Бардиным мы были в одном звании, а опыт у него в деле борьбы с антисоветчиками был как бы не больше, чем у меня и «моего» Орехова вместе взятых. Он и этот мой визит воспринял, кажется, с легким недовольством, но я сослался на недостаток знаний в следственных делах, и он это проглотил. Но такое срабатывало всего один раз.

Впрочем, из всех возможных свидетелей, которых предполагалось привлечь по этому делу, меня привлекали только некоторые. В первую очередь это был Анатолий Якобсон — я всё ещё не мог простить ему то, что он втянул Ирину Гривнину в попытку моей вербовки. Ну а во вторую — Виктор Красин, у которого я хотел узнать ещё и подробности финансовых схем, которые проворачивали диссиденты под носом у советских органов. Причем я был уверен, что Красин поплывет уже после первых допросов, к тому же у меня было разрешение на его арест — пусть и по семидесятой статье. Ну а памятуя о том, как он на пару с Якиром «пел» нужные Комитету песни, я надеялся сломать его без лишней крови и не слишком переступая закон.