Письма героев (СИ) - Максимушкин Андрей Владимирович - Страница 19

К завтраку Иван Дмитриевич спустился в форме. Больше не для родных, а для себя. Новенький мундир несколько стеснял движения, был непривычным, карманы не на своих местах, портупея кажется лишней. Даже кобура на поясе неудобная. Никифоров предпочитал носить оружие под мышкой, так его не видно, и движения не стесняет. Чувство неловкости не оставляло. Вроде все на месте, все правильно, подогнано, но непривычно как-то.

За столом собралась вся семья. Рабочий день. Елене Николаевне ехать в Кушелевку, она работала учителем. А старшим детям бежать в школу. Рождественские каникулы закончились. Впереди учеба. Родители же не позволяли себе нежиться в постели дольше необходимого, завтракали с детьми и внуками.

— Пиши чаще, не забывай, — отец первым нарушил затянувшееся молчание.

— Если сможешь, звони, — молвила Лена и тут же отвернулась, смахивая слезинку.

Как по команде домочадцы загалдели, спешили дать выход чувствам, выплеснуть наболевшее.

— Не спешите. Мама, сама подумай, ну кто меня больше полугода будет в армии держать? Возраст не тот, и замашки барские. Пройдет кризис, всех лишних уволят, — Иван нарочито грубо отшутился, в ответ на причитания матушки.

— Верно говорит. Погуляет с полгодика в Галиции или Бессарабии, отощает на казенных харчах и домой вернется, — поддержал отец.

— Может стоило принять предложение Ивана Антиповича?

— Тоже не сахар. Два года в тайге с зимовками. Там и до почты пятьсот верст бежать. Что было, то прошло. Поздно было, если честно. Контракт с военным ведомством подписал. Нечего теперь причитать и сожалеть. Думай не думай, а передумывать поздно было. На этом все. С дороги напишу. Как обустроюсь телефон найду. Вы сами главное аппарат в гостиную перенесите, чтоб быстрее до трубки добираться.

Вот и все. Время отправления. Проводники закрывают двери вагонов. Кондуктора на площадках. Свистки. Паровозный гудок. Как, всегда неожиданный рывок сцепки. Лязг. Вагон трогается. Позади остаются перрон, модерновые решетчатые конструкции над путями, величественное здание нового Николаевского вокзала.

Поезд гремит сцепками и колесами по мосту через Обводной канал. За окнами проплывают дома, переезды, заводы и фабрики. Южные районы города всегда были сосредоточием промышленности. Маленькие домики сменяются высотками новой застройки. Как сказочный город будущего за окном проплывают дома Корпусного участка. В разрыве тучерезов мелькают золоченный купол и шпиль Николая Третьего величественного собора, построенного в часть победы в Великой Отечественной. Правительственный район заканчивается, за окном вновь проплывают деревни и поселки, красные корпуса заводов. Позади остаются товарные станции, новые городские участки. Могучий паровоз набирает скорость.

Там за спиной осталась блистательная столица с ее парадными дворцами, набережными, реками и мостами. Исчезли за хвостом поезда, растворились в дымке величественные тучерезы, златоглавые соборы, загруженные машинами и пешеходами широкие проспекты. За спиной остались последние пять лет жизни проведенные под небом столицы.

Так получилось, в вагоне ехали исключительно армейцы. Военное ведомство предпочитало не гонять эшелоны без особой необходимости, а выкупать места в обычных поездах. Как рассказали попутчики, в этом экспрессе под экстренные перевозки сразу забронировали два вагона второго класса и четыре третьего. И это не считая моряков. Офицеров в характерной черной форме на перроне видели в немалом количестве.

— Господа, давайте знакомиться! — провозгласил старший военврач Сыромятин.

Надо сказать, все четверо обитателей купе уже представились. Видимо медик, будучи самым старшим по званию, под «знакомиться» подразумевал что-то другое.

— Дружок, пошли за проводником, чтоб принес нам четыре чая, — Никифоров стоя в открытой двери поманил пальцем кондуктора.

Компания собралась хорошая. Кроме Никифорова и Сыромятина в купе ехали прапорщик танкист и подпоручик Васильчиков из Выборгского пехотного полка. У всех четверых билеты до Москвы. Все четверо решительно не понимали, куда им дальше. «В комендатуре на московском Николаевском все разъяснят. Не торопитесь, господа» — такой ответ получили все путешественники вместе с билетами.

Вскоре принесли чай. Ароматный горячий напиток. Граненные стаканы в латунных подстаканниках с двуглавым орлом. Колотый сахар в металлической вазочке. Сколько Иван Дмитриевич себя помнил, чай в поезде всегда отличался особенным вкусом, легким трогающим душу, возбуждающим чувства ароматом. Вроде чай тот же самый черный китайский, колотый сахар из ближайшей лавки, стаканы с подстаканниками можно купить на вокзале, а все равно вкус другой. Недаром ходит легенда, что проводники казенных железных дорог передают секрет чая из поколения в поколение, хранят его в тайне от любопытных даже на пенсии.

— Опередили, господин поручик, — довольно улыбнулся выборжец. — Мне теперь коньяк доставать невместно.

— Успеется, наша медицина говорит: алкоголь лучше, всего усваивается в вечерние часы. А нам почти сутки ехать. Верно говорю, Сергей Витальевич?

— В качестве аперитива для дезинфекции желудка тоже полезно, — кивнул военврач.

— Это смотря куда едем. Есть места, где от лихорадок только водкой с хиной спасаешься.

Путешествие на поезде занятие философское. Стук колес, гудок паровоза, свистки кондукторов настраивают на благодушный лад. Проносящиеся за окном зимние пейзажи приковывают взгляд. Можно бесконечно долго смотреть на деревни и села, города и станции, машины на переездах.

Созерцая леса, заснеженные поля, мелькающие за окном стальные кружева мостов, поневоле преисполняешься чувством уважения к людям стянувшим, связавшим огромную страну сетью железных и шоссейных дорог. Говорят — деньги, это кровь страны. Все верно. Но дороги, это артерии, кровеносные сосуды. Это как нельзя понимаешь, глядя на встречные поезда, товарные платформы, рефрижераторы, крытые товарные вагоны на станциях и запасных путях, это осознаешь, видя машины на дорогах, склады, товарные базы у станций и на окраинах городов. Все течет, все движется, не стоит на месте.

Внезапно вспомнилась транссибирская магистраль, те далекие годы, когда еще молодой выпускник строительного института Иван Никифоров подписал контракт на работу в Маньчжурии. Господь всемогущий! Не так, уж и много времени прошло, а все вокруг изменилось. Тогда в глубинке встречались не только села, но и города, где машину или трактор только на газетных литографиях видели. Много бензина сгорело с того времени. Лошадей все меньше, а машин с каждым годом больше и больше. Впрочем, крестьяне с небольшими участками до сих пор держат лошадей в хозяйстве. Оказывается, выгоднее трактора если поля маленькие. И с дорогами в России не все хорошо. Особенно с местными уездными. Не везде еще укатанный щебень или асфальт, местами такое в распутицу творится, что поневоле пушкинские времена вспомнишь.

В поезде хорошо спать, смотреть в окно, вести задушевные беседы с попутчиками. Если приноровиться, можно читать. Тоже полезное времяпровождение. Зато писать удается только во время стоянок. Иван Дмитриевич выложил на столик папку с бумагой, поставил письменный прибор, протер перо ручки-самописки и задумался. Кому, что и куда писать? Не такая уж и простая, задача.

Сестре и младшему брату он отравил письма еще вчера. Наверное, стоит написать племяннику, но тот сейчас в Романове-на-Мурмане, еще ни разу не отписался. Адрес неизвестен. Даже неизвестно, проезжал ли он через столицу. Военные люди подневольные, особенно нижние чины. Конечно, в особняке в Сосновке все только рады были бы встретить бравого старшего унтера морской авиации, но, увы, не получилось.

Паровоз сбросил пар. По вагонам задребезжали звоночки, поезд тормозил перед станцией. Дождавшись полной остановки вагона, Иван пододвинул к себе бумагу, еще раз протер перо.

'Здравствуй, Алеша. Рождество встретили дома. Все здоровы. Твои племянники Настя и Тимоша передают тебе привет. Все надеются, Бог даст свидеться с тобой. Евстафий и Валя оценили твою карточку, рады что у них такой серьезный дядя во Франции, за малостью лет сами прочитать твои письма не могли, но тоже передают на словах пожелание здоровья, благополучия и не терять доброе расположение духа на чужбине.