За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином - Волошина Инна - Страница 45

Мои слова подействовали на Бена успокаивающе, он как-то сразу внутренне преобразился: глаза приобрели обычный оттенок, во взгляде появилось тепло, а на губах заиграла озорная улыбка. Теперь это был прежний мальчишка Бен, которого я знал давно. Он стал извиняться, что совсем забыл правила хозяина дома, что не предложил ничего в угощение, а лишь нагрубил.

— Не переживай так, Бен. Я не осуждаю тебя за это. Наоборот, хочу понять, что происходит и, если есть возможность, помочь тебе.

— Это правда, Ник? Ты правда поможешь мне?

— Конечно, помогу. Только ты объясни мне всё, расскажи.

— Ник, я совсем запутался…

Живой огонёк в его глазах потух, Бен даже не заметил, что опрокинул свой бокал с соком вишни. Он сидел какое-то время неподвижно, погрузившись в свои мысли и образы. Я терпеливо ждал, когда он заговорит сам.

— Знаешь, Ник, — заговорил Бен, глядя в одну точку, — самые светлые воспоминания за все эти годы, что я провёл здесь — это время, когда появился ты, когда мы путешествовали с тобой. Ты помнишь?

— Конечно, Бен, я ничего не забыл.

— А всё остальное — серо. А после разлуки с мамой совсем плохо стало. Я даже не знаю, правильно ли я поступил, ведь он всё же отец мне…

— Бен, ты из-за него оставил мать?

— Да, я его ненавижу. Кроме страха у меня к нему не было никаких чувств. А тут ещё мама, как говорится, подлила масла в огонь, сказав, что она последует за ним, где бы он ни был.

— Это её право.

— Ник! Но как так можно? Ведь он принёс ей столько боли, из-за него же и я столько выстрадал за годы ожидания… Я не понимаю…

— Любит она его.

— Что же это за любовь? Где же её чистота, возвышенность, которые так свято чтимы?! Где…

— Бен, о любви сложно говорить. Она либо есть, либо её нет…, - я осёкся, мелькнула мысль о Тамаре.

Бен уловил мою реакцию и попытался сменить тему разговора:

— Ник, я совсем не знаю, как мне быть…

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, мне хочется, чтобы всё было хорошо или уж сносно, но не получается.

— Ты вздоришь с Учителем?

— Не всегда, но бывает. Он строгий очень.

— В чём его строгость?

— Заставляет делать то одно, то другое, до тех пор, пока я не измучаюсь совсем или пока не получится то, что надо. Не пускает меня никуда, и не только это… Начнёт говорить что-нибудь и на полуслове смолкает. Понимай его как хочешь.

Бен тяжело вздохнул. Что я мог ему сказать? Ведь сам прошёл через всё это.

— Пойми, Бен, Учитель дан тебе прежде всего на определённый срок. Ты знаешь это?

— Да, на три года. Прошло уже чуть больше года.

— Ну вот, видишь, всё не так уж и плохо — ты знаешь срок, на который тебе определён Учитель, а я не знал этого.

— Да ты что? Правда? — изумился Бен.

— Да, не знал. Но давай поговорим о тебе. Ты считаешь, что Учитель очень требователен к тебе, и ты часто устаёшь?

— О! Не то слово, устаю, чуть с ног не падаю.

— Бен, но ведь от него тоже требуют.

— Как это? Кто?

— Я не могу сказать кто, не знаю. Но тебя отдали ему в учение и по истечению определённого срока с него спросят, чему он тебя научил.

— А я об этом как-то и не думал.

— А ты задумайся. Он ведь за тебя в ответе, как я в эти три дня, что мы будем вместе. И на то, что он недоговаривает, не обращай внимания. Я хочу сказать, не злись, а наоборот — будь более внимателен. Следи за тем, что он говорит, с какой интонацией, с каким выражением лица.

— Да уж, лицо у него — как бронь непробиваемая. Ничего не проглядывает.

— В таком случае чаще смотри в глаза. На лице можно не заметить того, что отразят глаза, пусть в короткий миг, но можно хоть что-то уловить.

— Это ты здорово придумал. Он увиливает, когда я смотрю ему в глаза.

— Я не придумал этого, Бен. Это истина: «Глаза — зеркало души».

— Учитель часто мне это говорит.

— Знаешь, Бен, всё же послушай моего совета.

— Согласен. Только не читай мне нотаций.

— Я и не думал поучать тебя, Бен, вовсе нет. Просто я уже прошёл через это, хочу, чтобы и тебе помогло моё маленькое открытие.

— Твоё открытие? — удивился Бен.

— Да, если это так можно назвать — открытие. Бен, я усвоил одну истину, пригодную для тебя. Не Учитель тебя, а ты его изматывай, посмотришь, что из этого получится.

— Как это: я его буду изматывать? Чем?

— Очень просто — задавай больше вопросов.

— Всего-то? — хмыкнул Бен.

— Я сказал, что это очень просто. Я не настаиваю, если захочешь, попробуешь и узнаешь, каков будет результат. Главное, чтобы вопрос начинался примерно так: «А что будет, если сделать так…» или «А что если…».

— Он будет уклоняться от прямых ответов.

— Пусть, а ты задавай один и тот же вопрос по-разному, вывернув его… наизнанку, и при разных обстоятельствах. А потом анализируй, что и как отвечал тебе Учитель. Так постепенно доберёшься до истины.

— Это здорово! Я обязательно попробую.

— И ещё. Бен, старайся к учению относиться не как к наказанию, а как к игре, где твоё любопытство и интерес будут диктовать условия игры и её правила.

— Ник, разве такое возможно?

— Ты сомневаешься в том, что я говорю тебе?

— Да… нет… я не знаю…

— Чтобы убедиться, надо испытать. И перестать строить козни Учителю. Ты увидишь, что его отношение к тебе резко изменится.

— Правда, Ник? А он не будет мне мстить за прошлое?

— Нет, Бен, не будет. Он Учитель и этим всё сказано. Ты противишься ему, он наказывает, призывая тебя тем самым к порядку. Будешь послушен ему — он будет идти тебе навстречу, открывая перед тобой всё больше нового и интересного. А твоё неравнодушие к учёбе подарит вам обоим крылья. Вы можете стать друзьями, пустившись в путь по лабиринтам знаний и истин.

— О! Ник, как здорово ты сказал. Это стих в прозе. Как здорово, что ты пришёл навестить меня. Я обещаю тебе, что исправлюсь. Я теперь по-другому смотрю на всё это. В своих неприятностях я виноват сам. Ты веришь мне, Николай, что я исправлюсь? — Бен пристально смотрел мне в глаза.

Любой уклончивый ответ или взгляд, отведённый в сторону, он бы не принял, и я ответил ему, чеканя слова:

— Тебе, Бен, я верю.

Это надо было видеть, каким счастьем заискрились его глаза, как преобразилось его лицо.

Конечно, мне ещё о многом хотелось расспросить Бена, но я не торопил события. У нас с ним ещё два дня впереди. А на сегодня достаточно и этого. Мы оба были возбуждены и утомлены одновременно и радостью встречи, и этим разговором. Я предложил Бену отдохнуть, на что он возразил:

— Мне некуда даже положить тебя спать, только вот эта тахта… или…, - он с лукавинкой взглянул на меня, — или мы можем поспать на улице в навесных качалках для отдыха. Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. Это даже интересно. Я так ещё ни разу не спал.

— Вот и попробуешь. Знаешь, а мне нравиться.

— Что ж, идём.

Ночной воздух был пропитан ароматом жасмина, доносившегося от соседних домов, и наполнен серенадами цикад. Удобно устроившись в навесных качалках, мы долго молчали, размышляя каждый о своём. Потом я было решил заговорить с Беном, но он дважды ответил мне невпопад. Я понял, что он в полусне. Ночь прошла быстро, а утром мы с Беном отправились путешествовать. Оба сошлись в одном — хотим побывать там, где уже раньше были — на Розовой и на Радужной.

Весь день мы бродили по Розовой планете, обойдя её вдоль и поперёк. Обошли все знакомые нам места и отрыли для себя много новых красивых мест. Что-то вспоминали, веселились, разговаривали о жизни. Разговор был простой, а мне многое хотелось узнать: о Бене, о Марте и о многом другом.

В этот день мы домой не возвращались, предавшись воспоминаниям, мы отправились уже под вечер, на Радужную, к Óдину.

Óдин был дома. Он очень обрадовался нашему приходу, хотя не сразу узнал Бена в статном, белокуром юноше. Вечер прошёл быстро. Часть моего любопытства была удовлетворена, когда Бен заговорил о Марте, о семье.