После перемен (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 10

Каору хмыкнула, и её ладья заняла позицию.

— Агрессивно, но предсказуемо, — заметил я, делая свой ход конём.

— Предсказуемо? — она приподняла бровь, впервые с начала игры оторвав взгляд от доски и по-настоящему посмотрев мне в глаза. — Ты уверен?

Очевидно, это был риторический вопрос.

Игра постепенно набирала обороты. Мои слоны и кони маневрировали по клеткам, избегая ловушек. Её ферзь медленно, но неумолимо продвигался вперёд, отрезая мне пути к контратаке, как опытный полководец, загоняющий противника в угол.

— Ладья Каору атакует пешку Казумы, — озвучил дед, когда очередная из моих фигур была эффектно удалена с доски.

— Кажется, твоя оборона трещит по швам, — прокомментировала Каору, с лёгкой насмешкой оглядывая доску.

— Это часть плана, — спокойно ответил я, передвинув ферзя.

Игра продолжилась. Через четыре хода дед слегка наклонился вперёд, наблюдая, как мои фигуры начинают выстраиваться в нечто пока невидимое. Его тяжёлый взгляд задержался на мне чуть дольше, чем обычно, словно он что-то заметил.

Каору сделала следующий ход, уничтожив одну из моих ладей, но при этом оставив своего ферзя под угрозой. На первый взгляд — очевидная ошибка. Но в этом доме даже порядок расстановки тапочек имел скрытый смысл, что уж говорить о шахматных ходах.

— Ошибка? — спросил я, перемещая коня.

Она посмотрела на доску, затем на меня. На лице мелькнуло что-то похожее на одобрение:

— Не ошибка, а жертва.

Дед мягко постучал пальцами по рукояти трости:

— Игра становится всё интереснее. Кажется, вы оба наконец начали показывать, кто вы есть на самом деле.

Шахматы теперь больше напоминали битву, где каждая фигура отражала не только стратегию, но и характер своего игрока. Молчаливая дуэль наяву. Доска — поле боя, а фигуры — воины, которые несут на себе наши решения, сомнения и амбиции. Каждый ход как удар меча — выверенный, точный, но с подсознательной целью вывести противника из равновесия.

Каору играла агрессивно. Её фигуры наступали стройными рядами, как войско под чётким командованием перфекциониста-генерала. Она двигала ферзя с такой уверенностью, будто уже знала, где я ошибусь. Холодный, расчётливый стиль, с минимальным пространством для ошибок. При том безжалостный. Сразу ощущается её подход к жизни.

Я играл иначе. Мои фигуры двигались хаотично лишь на первый взгляд, но каждый ход имел незримый смысл. Картина, которую я начал рисовать нелепыми мазками. Без попыток победить её прямо. Вместо этого искал слабости, создавал ловушки. Оборона? Да. Но оборона с хищной терпеливостью. Я выжидал.

— Ладья Каору перехватывает центральную линию, — прокомментировал дед, и его голос эхом разнёсся по саду.

Давление от её атак велико, но пока ещё держусь.

— Ловко, — заметил я, двигая пешку, создав тем самым кажущуюся брешь в защите.

Каору слегка прищурилась. Взгляд был подобен лезвию, которое оценивает, достаточно ли крепка броня противника.

— Ты всегда был мастером отвлекающих манёвров, Казума, — сказала она, перемещая ферзя так, чтобы перекрыть мне важные пути. — Но ошибаешься, если думаешь, что хаос — это стратегия.

— Хаос, — я поднял глаза, встретив её взгляд. — Это всего лишь порядок, недоступный для большинства.

Дед усмехнулся, но не сказал ни слова.

Игра достигла критической точки. Атаки Каору были безупречны, но и у неё имелся недостаток — она действовала как человек, который решил, что может контролировать всё. Но контроль, порой, ослепляет.

Я двинул пешку вперёд. Казалось бы, слабый ход, почти бессмысленный.

— Опять отвлекаешь, — сказала она, легко сбивая её ферзём. — Это не работает.

— Правда? — я улыбнулся, перемещая слона. Теперь её ферзь оказался под угрозой, а король потерял прикрытие.

Дед нахмурился, выпрямляясь на скамье:

— Интересный ход. Кажется, Казума решил изменить баланс.

Каору остановилась. Внимательно изучила доску, как генерал, который только что понял, что враг проник в его тыл.

— Ты жертвуешь своими фигурами ради сомнительного преимущества, — холодно заметила она, но в её голосе впервые прозвучало лёгкое напряжение. И сделала свой ход.

— Не только жертвую, — я передвинул коня, создавая новую угрозу её королю, — Но и правильно использую.

Она задержала дыхание, понимая, что её идеальная атака захлебнулась. Каждая её фигура была важной частью системы. Так что каждый мой «хаотичный» ход превращался для неё в угрозу, которую она не могла проигнорировать.

«Стратегия Каору даёт сбой, — подумал Изаму, смотря на дочь. — Ты всегда играла так, будто весь мир — это поле боя. Но Казума играет так, будто поле боя — это иллюзия.»

Игра подходила к апогею. Шахматная доска превратилась в мою выполненную картину хаоса, где фигуры застыли в кажущемся беспорядке, но каждая их позиция была выверена и исполнена смыслом. Слон матери защищал последнюю линию обороны, ферзь угрожающе нависал над моими фигурами, готовый разорвать их одним стремительным броском. Мой король, прижатый к краю доски, казалось, балансировал на грани капитуляции.

Каору сделала ход. Её ферзь двигался, как острие копья, нацеленное прямо в сердце моей защиты — моего короля. Это был идеальный ход, абсолютный.

— Шах, — произнесла она спокойно, словно объявляя конец.

Дед откинулся на спинку скамьи, постукивая тростью в каком-то только ему понятном ритме:

— Прекрасно, Каору. Я даже вижу в этом твоё отражение. Прямолинейность и сила.

Я улыбнулся, глядя на доску:

— Иногда сила сводится к простому умению ждать, когда противник выложит все карты, — и переместил своего слона.

Ферзь Каору оказался в ловушке.

Она прищурилась, изучая ситуацию. Её ферзь оказался в западне, и мой следующий ход мог завершить партию. В её глазах блеснуло что-то, чего я ещё не видел — напряжение. Наверное, такой взгляд бывает у генералов, когда они понимают, что проиграли битву новобранцу.

— Ловко, — произнесла она, двигая пешку, чтобы освободить путь для своего слона.

Отчаянный ход. Похоже, даже идеальные люди иногда принимают спонтанные решения. Её попытка вырваться из западни оставила короля открытым. Я выдвинул своего коня.

— Шах и мат, — произнёс я безэмоциональным тоном.

Доска замерла. Конец игры. Фигуры, которые так долго сражались в нашей войне, теперь окончательно застыли. Каору несколько секунд изучала позиции, потом подняла на меня взгляд. В её глазах не было разочарования. Только уважение. То самое, которое нельзя получить просто по праву рождения.

— Ты выиграл, — сказала она ровно, но куда мягче, чем прежде.

Дед закивал:

— Необычно. Ты создал баланс из хаоса, Казума. Я думал, твоя мать загонит тебя в угол, но ты нашёл выход.

Я посмотрел на доску. Чувство, что это была не просто игра. Это было столкновение подходов, философий. Она двигалась быстро, я — терпеливо. Она шла к победе прямым путём, я строил сети ловушек.

— Ничего такого, — ответил ему скромно. Кажется, я не из любителей повыделываться.

Я встал, чувствуя какое-то неловкое молчание и слегка потянул затёкшее плечо, что поднывало после нападения. Каору, тоже поднявшись, начала неспешно убирать фигуры обратно в футляр.

Внезапно, прежде чем я успел подумать, слова сами сорвались с языка:

— Мама, а ты у меня красотка.

Она замерла. Её рука зависла над шахматным королём, а глаза, которые весь день были сосредоточенными и холодными, на мгновение расширились.

Я почесал затылок, смутившись от своей же прямоты, и добавил:

— Да и не только красотка. С первого взгляда понятно, что ты — особенная.

Она медленно выпрямилась, снова став непоколебимой, как восковая фигура. Но в глазах мелькнуло что-то, что прочитать было труднее, чем любую шахматную комбинацию. Возможно, удивление. Возможно, сомнение. А может, просто прикидывала, не вызвать ли врача для проверки моего душевного состояния.

— Ты удивляешь меня, Казума, — сказала она наконец, при том тише, чем обычно, словно боялась спугнуть момент.