Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис - Страница 43

Катрин, крепко прижимавшая к себе малышку с той самой секунды, как начался налет, стиснула ребенка еще крепче и на мой вопрос, стоит ли нам послушать водителя, твердо заявила:

– Нет, пожалуйста, давайте поедем дальше.

Подошел дежурный и заглянул в кузов скорой.

– Советую спуститься в убежище, – сказал он. – Тут оставаться небезопасно.

Я снова указала на больную.

– Но мы же не можем взять ее с собой.

– Почему нет? У нее же не чума?

Водитель многозначительно постучал указательным пальцем себе по лбу.

– У нее с головой непорядок. Странно, что она вообще оказалась в нашей больнице.

Дежурный выглядел озадаченным, но его замешательство длилось недолго.

– Можете поставить машину вон под теми деревьями, – предложил он. – Или припаркуйтесь немного дальше, под мостом.

– Ага, чтобы этот чертов мост обрушился на нас? Ну уж нет, спасибо, – фыркнул водитель. – Если пассажиры не возражают, мы поедем дальше. Что скажете, сестра? Мамочка, вы как, согласны?

Катрин залилась краской, услышав обращение «мамочка», но в следующий миг, когда женщина на носилках снова завыла, а ребенок разразился неистовым плачем, расхохоталась.

– Дело ваше, но учтите – на свой страх и риск, – дежурный окинул нас неодобрительным взглядом.

– Так какого дьявола прикажете, когда у меня в машине психопатка и новорожденный? Сомневаюсь, что в убежище нас примут с распростертыми объятиями, – выпалил водитель.

– Пожалуйста, давайте просто поедем дальше, – сказала я.

В начале «Блица», едва только раздавался сигнал воздушной тревоги, движение замирало, все спешили в укрытия. Теперь же сирены звучали почти постоянно, и мало кто обращал на них внимание, если только полиция или дежурные не останавливали транспорт, требуя очистить улицу.

– Не возражаю, – кивнул водитель. – Мне без разницы, крутить баранку этой колымаги под проливным дождем или когда сверху сыплются бомбы.

Дверь захлопнулась, и мы тронулись в путь.

– Я ехала в больницу во время налета. Я родила под грохот бомбежки. И домой я еду под завывание сирен, – сказала Катрин и снова захихикала. – Девочку следовало бы назвать Рейдой[62], – она крепко прижимала к себе ребенка, а я пыталась успокоить лежащую на носилках молодую женщину: в ее протяжных криках слышались тоска и страдание.

Когда мы подъехали к приюту, находившемуся неподалеку от Кингс-роуд, выяснилось, что новую пациентку никто не ждал. Возникла пауза. Я с тревогой поглядывала на Катрин, которая выглядела бледной и усталой. Мне хотелось поскорее доставить ее домой. Наконец пришел санитар. Ворча и чертыхаясь, вместе с водителем они вытащили носилки из машины и унесли воющую женщину в приемный покой. Вскоре водитель вернулся.

– Святые угодники, наконец-то мы избавились от нее, – выдохнул он, вытирая вспотевший лоб. – Эти вопли действовали мне на нервы. Хуже, чем вой сирен. Те хотя бы замолкают, когда кончается налет.

Миссис Фрит и мадам Р. ждали нас. Обе женщины принялись хлопотать вокруг младенца. Надвигались сумерки. «А что делать, когда начнется налет?» – встревожилась мадам Р. Как правило, беженцы ночевали в убежище, но все понимали – Катрин с ребенком там не место. Мадам Р. готова была взять на себя обязанности няньки и остаться рядом, но знала – муж ей не позволит. Я предвидела, что первые несколько дней именно мне придется помогать молодой матери, пока не найдется какое-то решение проблемы. Ричарду это не нравилось, хотя он с невероятным терпением относился к тому, что к нам в любое время дня и ночи могут заявиться беженцы либо заглянуть мои коллеги из больницы или друзья из диспетчерской службы. Я всегда держала дом открытым, и после замужества все осталось по-прежнему.

Теперь, когда погода стояла холодная, мы с миссис Фрит взяли за правило – всегда держать на плите кастрюлю горячего супа. Чай выдавали по талонам, кофе пили далеко не все, а вот суп пользовался спросом – любой, кто заходил к нам в дом, мог рассчитывать на полную тарелку, а суп миссис Фрит был исключительно хорош. Продукты для него она покупала по дороге ко мне, умудряясь раздобыть все необходимое, не выходя за рамки бюджета.

Бабушка с Парадиз-Уок ежедневно являлась за своей порцией супа. Каждое утро ее муж отправлялся в Ковент-Гарден на старой телеге, запряженной лошадью по имени Красотка, и привозил овощи. Мы звали эту пожилую женщину бабушкой, и она действительно многократно была бабушкой, но сама не знала ни своего возраста, ни дня рождения. Однако настали тяжелые времена, они с мужем оба состарились, и бабушка с Парадиз-Уок стала мечтать о пенсии, для назначения которой требовалось предъявить свидетельство о рождении. Но ни у бабушки, ни у ее мужа нужных бумаг не оказалось.

У бабушки было удивительное лицо, иначе как светящимся я не могла бы его назвать: бледная, словно прозрачная, кожа и необычайно ясные глаза с голубоватыми, как у младенца, белками. Мне нравилась наша бабушка с Парадиз-Уок. Она прожила непростую жизнь, и если в ее характере присутствовало упорство, граничившее порой с самонадеянным упрямством, то лишь потому, что всю жизнь ей приходилось сражаться с трудностями, чтобы вырастить детей и поддержать многочисленную семью. У них был постоялец, кажется какой-то дальний родственник. Жили старики в комнатах над гаражом, превращенным в конюшню: там находилось стойло Красотки, и там же хранилась телега для развозки овощей. Но с началом «Блица» оба перебрались вниз – грохот бомбежки пугал лошадь, и чтобы успокоить встревоженное животное, они стали ночевать в конюшне.

У бабушки была язва на ноге. Она спросила, смогу ли я делать перевязки. Итак, каждое утро бабушка приходила к нам, я перевязывала ей ногу, а затем она сидела на кухне, ела суп или пила чай, рассказывая нам о своих бедах, или делилась новостями. Однажды бабушка сказала, что лошадь мерзнет, а попоны у них нет. Пожилая женщина считала, что, если укрыть Красотку, она будет меньше волноваться при бомбежке. Тогда я решила отдать ей теплое двубортное пальто Ричарда из темно-синей шерсти, которое он почти не носил. Бабушка была в восторге.

Ближе к вечеру я отправилась проведать соседей. Утром бабушка жаловалась на усилившуюся боль в ноге, и мне хотелось убедиться, что у них все в порядке. Старики не запирали дверь – так полагалось делать во время авианалета, чтобы при необходимости дежурные могли быстро попасть внутрь, – иногда даже ворота в конюшню оставались приоткрытыми. Я застала бабушку и ее мужа спящими в стойле возле лошади, заботливо накрытой теплым пальто Ричарда. Картина была невероятно трогательной. У меня не хватило духу разбудить бабушку, чтобы перевязать ей ногу. Я смотрела на спящее трио, а затем вернулась домой и сделала небольшой эскиз по памяти – мне хотелось запечатлеть этот удивительный момент.

Ричард не одобрил моего поступка: он редко надевал синее двубортное пальто, но оно ему нравилось. Однако попросить стариков вернуть подарок я не могла и пообещала купить мужу новое. Но задача оказалась не из легких: Ричард был крупным мужчиной, а подаренное мною пальто шили на заказ. Что касается лошади – она нуждалась в попоне только ночью, в остальное же время пальто переходило во владение дедушки. Поэтому по утрам Ричард становился свидетелем душераздирающего зрелища: крохотный старик, облаченный в синее шерстяное пальто, которое доходило ему до пят, катит в телеге, запряженной «голой» Красоткой. Муж еще долго дразнил меня по этому поводу, как и по поводу моей неуемной любви к животным. Миссис Фрит убеждала меня забрать любимое пальто Ричарда, а взамен подарить Красотке старое одеяло. Однако Ричард сказал, что не желает носить пальто после того, как лошадь использовала его в качестве пижамы!

Операция «Блиц» усиливалась, бомбежки нарастали, и мы решили перебраться со второго этажа на первый. Складной диван переместился из спальни в столовую, а на нашей просторной кухне появились две походные кровати. В холле на полу лежал матрас для гостей, которым довольно часто приходилось оставаться на ночлег, поскольку во время налета общественный транспорт не работал и не все могли добраться домой. Высокие окна эркера в столовой выходили на Ройял-Хоспитал-роуд. Обычно мы с Ричардом обедали в этом эркере за маленьким приставным столиком, но когда собирались гости, стол накрывали в большой студии наверху. На второй этаж вела короткая лесенка – всего несколько ступеней. Миссис Фрит легко взлетала по ней, подавая блюда и не обращая ни малейшего внимания на известку, которая сыпалась с потолка всякий раз, когда поблизости падала очередная бомба. Однако далеко не всем нашим гостям нравилось обедать в такой обстановке, а у некоторых и вовсе пропадал аппетит. Впрочем, вид маленькой худощавой миссис Фрит, безукоризненно одетой и причесанной, в аккуратном кружевном фартуке, обслуживающей их с деловитой невозмутимостью, будто снаружи не происходит ничего необычного, заставлял людей скрывать свои страхи и соответствовать представлениям моей экономки о том, чего следует бояться в этой жизни, а чего – нет. Я же не уставала восхищаться этой удивительной женщиной. Однажды один из ее сыновей-близнецов остался ночевать вместе с матерью на кухне. Когда начался налет, мальчик забеспокоился и начал жаловаться. Я услышал, как мать сказала ему: «Какой смысл переживать? Мы в полном порядке, и дом стоит целехонек. Вот если прилетит снаряд, тогда и начнем причитать». Муж миссис Фрит служил часовым в Гренадерской гвардии – прекрасный, добрый и смелый человек. Ричард отзывался о нем с большим уважением и высоко ценил ту работу, которую выполнял мистер Фрит. Их близнецам исполнилось пятнадцать – умные, хорошо воспитанные мальчики. Сомневаюсь, что я смогла бы пережить ужасные зимние месяцы «Блица», не будь рядом миссис Фрит. Ричард часто уезжал по делам службы, и мне приходилось оставаться одной, как и ей; вдвоем мы справлялись гораздо лучше, чем порознь.