Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис - Страница 4

Кэтлин нужно было вернуться на работу, она работала в ремесленной мастерской для инвалидов войны. Недавно я начала разрабатывать дизайн росписи набивных тканей, благодаря которым мастерская приобрела популярность. Кэтлин пришла в восторг, когда я показала ей эскизы.

– Ты же не думаешь, что действительно начнется война? – спросила она с тревогой. Кэтлин приходилось иметь дело с калеками, изуродованными войной 1914 года, и я понимала ее ужас перед новой бойней, но, взглянув на Зеленого Кота, не нашлась что ответить и промолчала.

Зеленый Кот был восемнадцати дюймов в высоту, он аккуратно сидел на прямоугольной лакированной подставке. Фигурка, сделанная из полупрозрачного камня цвета морской волны, была необычайно красива. Это был не просто кот, это был КОТ! И всякий раз, глядя на него, я вспоминала мой поспешный отъезд из Китая в июне 1937 года, когда японцы уже наступали вовсю[8]. Тогда же я впервые увидела беженцев: вереницы устало бредущих людей, женщины с младенцами, примотанными куском ткани к спине, рядом цепляющиеся за матерей дети постарше.

Незадолго до начала военных действий я с большим трудом добралась до Пекина и с помощью китайских друзей приобрела статуэтку Зеленого Кота в обмен на мою камеру «лейку». А затем британцам велели немедленно покинуть страну и переехать в Гонконг. Путешествие было сущим кошмаром, и не в последнюю очередь из-за Кота. Маленький китаец А Ли, который продал мне статуэтку, предупредил, что Кот является Хранителем Дома. До тех пор пока к нему относятся с почтением, моему дому обеспечены процветание и безопасность. С немалыми трудностями, доставив массу беспокойства себе и окружающим, я все же довезла статуэтку в целости и сохранности. С тех пор Зеленый Кот был моим самым прекрасным и самым ценным достоянием. Докажет ли он, что действительно является надежным Хранителем Дома?

Я смотрела на изящную фигурку на подоконнике студии и вспоминала толпы несчастных беженцев. Это случилось в Китае, это же случилось в Испании[9]. И разве врач, читавший нам лекцию по оказанию первой медицинской помощи, не предупреждал, с чем придется столкнуться во время войны? Какими бы ужасающе яркими ни были нарисованные им образы, как бы ни хотелось поскорее выкинуть их из головы, они стояли у меня перед глазами. Некоторые фразы врача навсегда врезались в память: «Когда дойдет до дела, в вашем распоряжении не окажется ни стерильных бинтов, ни горячей воды. Раненые не выбирают место – бомбы и снаряды сами выбирают их, это может произойти где угодно и когда угодно. Вы должны быть готовы ко всему».

Позже, в одной из лекций, он предупредил нас о грязи: «Не шарахайтесь от смрада и нечистот – и то и другое вы встретите в избытке. Кровь, гной, разодранная плоть и вывалившиеся внутренности – крайне неприглядное зрелище, леди и джентльмены, – и все это ПАХНЕТ. Но вам придется привыкнуть. Если вы наткнетесь на пострадавшего со вспоротым животом и торчащими наружу кишками, вы должны без колебаний засунуть их обратно и, если у вас не будет иного способа остановить кровотечение, зажать рану руками. Неприглядный вид и запах могут внушать отвращение, но, поверьте, этому человеку очень нужны его кишки. Позаботьтесь о его внутренностях, пока не подоспеет профессиональная медицинская помощь». Если бы я не видела тех китайских и испанских беженцев, многие из которых были сильно покалечены, возможно, слова врача не врезались бы мне в память настолько сильно.

Я смотрела из окна на Суон-Уок, ведущую к Темзе, и представляла, как выглядела бы Ройял-Хоспитал-роуд и прилегающие к ней улочки, если бы сцены, разыгранные нами на учениях, происходили на самом деле и если бы весь тот ужас, который наш доктор повидал на войне в Испании, случился здесь, в Челси. Образы, один ярче другого, проплывали у меня перед глазами: огни пожарищ, рушащиеся здания, грохот орудий, гул вражеских самолетов над головой. Настоящий кошмар! Но все же он разворачивался только в моем воображении, а оно у меня всегда было слишком бурным. Я вздрогнула и вернулась к реальности. В мире всё осталось по-прежнему: на небе сияло солнце, река лениво поблескивала в его лучах, кроны деревьев в Аптекарском саду Ханса Слоуна[10] кишели шумными птицами, ветви растений были усыпаны цветами. Ботанический сад находится тут с 1673 года, напомнила я себе, а дом на углу Суон-Уок – и того дольше. На Ройял-Хоспитал-роуд полно прохожих: у кого-то перерыв на обед, кто-то возвращается на работу. Это Челси – Англия, а не Испания и не Китай. «Иди перекуси, давно пора, – позвала меня миссис Фрит. – Полдня угрохали на эти треклятые учения».

Лето стояло жаркое и душное, воздух был недвижим, казалось, каждый новый день только увеличивает напряжение. Мне все труднее было сосредоточиться на работе, хотя я трудилась сразу над двумя портретами. Моими моделями были две молоденькие девушки из Южной Африки. Это был их первый летний сезон в Лондоне. Мы познакомились на одной из светских вечеринок. Очаровательные юные леди, работа над их портретами приносила мне истинное наслаждение. Однако они все больше нервничали, поскольку с каждой почтой получали все более тревожные письма из дома с призывами прервать путешествие и вернуться в Кейптаун. Я понимала: вероятность, что моим моделям действительно придется срочно покинуть Лондон, достаточно высока и нужно постараться закончить портреты до их отъезда.

Мои друзья Леон и Мэри Андервуд[11] зашли взглянуть на картины. Леон дал мне несколько советов, как обычно бесценных. Я всегда восхищалась его талантом скульптора, художника и писателя, однако убеждена, что как педагогу Леону нет равных. Он обладал редким даром – пробуждать в учениках подлинный энтузиазм, но, главное, Леон Андервуд умел заразить их присущей ему самому решимостью во что бы то ни стало идти к намеченной цели. Считаю, мне повезло, что я имела честь учиться у этого человека. Леон, которого отличало еще одно умение – быть честным перед самим собой, не питал ни малейших иллюзий по поводу разворачивающихся событий: война будет! Сам Леон прошел Первую мировую, а его сын Гарт находился в призывном возрасте: стоит начаться новой бойне, и он немедленно окажется на фронте. Думаю, я научилась у Леона смотреть правде в глаза и не бежать от проблем.

Леон любил кошек и неизменно восхищался моим Зеленым Котом. Я завидовала умению моего старшего товарища полностью сосредоточиться на работе: будет война или нет, а портреты следует закончить.

Наконец 24 августа 1939 года парламентом был принят Закон о чрезвычайных полномочиях правительства. В тот же вечер по радио выступил лорд Галифакс; министр иностранных дел сообщил, что в случае войны исполнительная власть получает право принимать особые меры для обеспечения общественной безопасности. А 26 августа премьер-министр Франции Эдуар Даладье сделал заявление, касающееся конфликта в Данциге[12], и подчеркнул, что Британия безоговорочно поддерживает целостность и независимость Польши.

К тому моменту мы уже понимали, что война неизбежна. В воскресенье 27 августа, очередным томительно жарким днем уходящего лета, потоки автомобилей устремились прочь из Лондона, а в городе люди начали скупать товары. Улицы Челси, особенно в районе казарм герцога Йоркского, окрасились в цвет хаки: повсюду было полно солдат, которые двигались поодиночке и целыми группами. Две мои южноафриканские модели явились на сеанс в крайне возбужденном состоянии: утром они получили телеграмму из дома с приказом немедленно вернуться на родину. Но теперь сделать это оказалось не так-то просто. Тысячи путешественников, таких же, как они, внезапно решили покинуть Англию, в результате ни на один корабль невозможно было попасть. Девушки находились в отчаянии, я от души сочувствовала им, но помочь ничем не могла. Многие семьи начали вывозить детей из города. На дорогах можно было увидеть забитые вещами машины – тюки, коляски, игрушки, клетки с птицами, котами и собаками; все это увязано и запихнуто в салон или балансирует на крышах. Наблюдая за этим великим переселением, я испытывала странное чувство: жара, духота и суматоха напоминали напряжение, которое мы пережили в период Мюнхена, но теперь оно стало намного острее. К тому моменту, когда девушкам удалось найти место на пароходе, я успела закончить один из портретов. Второй по-прежнему требовал внимания, но теперь радость, которую я испытывала, работая над ним, куда-то улетучилась.