Калинов мост (СИ) - Криптонов Василий - Страница 18

— А чёрт сейчас был?

— Был.

— А. Ну, хорошо. А то я уж, это… Того. Ладно! Поехали тогда.

И Тварь вломила уже по-настоящему. Через двадцать минут я был на месте.

* * *

Деревня Караваево и вправду оказалась справная, как говорил Геннадий Максимович. Никаких тебе щелястых развалюх, никакого раздолбайства. Сплошь капитальные постройки, на пригорке церковь, тропинка к ней расчищена, всё чин-чином. Дым из труб к небу тянется. Идиллия.

— Ну, лес — вон, — заметил Егор.

Он, Земляна, Захар и Геннадий Максимович переместились на мой Знак.

— Спасибо, кэп, — кивнул я.

— Зайдём туда, Манок запалим, да поглядим, кто на него вылезет.

— Ох и холодрынь же здесь, — поёжился Захар.

Он был прав. В этих местах отчего-то мороз стоял сильнее, чем в Поречье. Вон, даже реку льдом затянуло. Небось, перейти можно. Вроде как даже проруби виднеются.

— Жрать охота, — внесла свою лепту ожившая Тварь.

— Потерпишь, — отрезал я.

— Ох, не знаю…

— Сперва работа, потом — жратва. Кто не работает, тот не ест.

— Я-то свою работу уж отработала, привезла, куда надо. Могу и пожрать, пока вы мечами машете.

— Ладно, не зуди. Спросим сейчас.

Мы пошли по деревне и вскоре увидели мужика, чинящего забор.

— Здрав будь, — поприветствовал его Егор. — Бог в помощь.

— И вас Христос храни, охотнички, — отозвался мужик. — Вы ж из-за Семёна?

— Насчёт Семёна ничего не скажу, да говорят, люди пропадают.

— Семёновские две дочки, — кивнул мужик и, приладив свежую доску на место прежней, вынул из кармана гвоздь. Захар молча взялся держать доску. — А потом он ещё и соседа взял, сам пошёл. Так все и сгинули.

Мужик застучал молотком. Переждав, я спросил:

— Что за долбанутая логика тут опять? Одна девка пропала — вторую послал. Две пропали — ещё соседа туда же. И так — пока вся деревня не закончится, что ли?

— Нет, — обиделся мужик и вынул второй гвоздь. — Мы же к его сиятельству послали, жалиться.

— Сразу посылать надо было!

— Так кто ж знал!

— «Кто ж знал»… У Семёна этого остался кто-то дома?

У Семёна остались заплаканная жена и куча мелких ребятишек. Жена — пышнотелая, с рыхлым, но добрым лицом, — пыталась нам улыбаться, но получалось плохо. Ревела.

— Теперь старость одной встреча-а-ать! Одна я с малыми детьми оста-а-алася-а-а, — подвывала она, сидя за столом.

— Вы по существу, пожалуйста, — попросил я. — Горевать будем потом, сейчас людей найти нужно. Дочь за хворостом послали, верно понимаю?

— Ве-е-ерно.

— Так. Куда она могла пойти?

— Знамо дело, вдоль реки дорожка, там лес старый.

— Приметила я эту дорожку, — заявила Земляна.

— Ну и пойдём. На снегу следы должны были остаться.

Мы, вместе с хозяйкой, вышли из дома. Проходя мимо забора, я заметил, что несколько досок в нём сломаны.

— А чего это у вас? — спросил, указав на непорядок.

— А, — отмахнулась хозяйка, которой было не до того. — Ночью, видать, молодёжь колобродила. Вы уж доченек-то моих найдите, заступнички! Семена моего…

— Сделаем всё, что в наших силах, — пообещал я.

Мы побрели по деревне к тому месту, где лес стыковался с рекой. Я смотрел по сторонам на заборы и то тут, то там видел выломанные доски.

— Чё-то хрень какая-то, — остановился я.

На меня посмотрели вопросительно.

— Вы гляньте. Все доски наружу выломаны. И следов снаружи нет, как будто изнутри кто-то пнул.

Егор, заинтересовавшись, подошёл к одному забору, наклонился.

— Или крюком дёрнул, — услышал я его тихий голос.

— Чего-чего? — подошёл ближе.

— Смотри-ка вот, видишь? На целой доске свежая выщерблина. Как будто кто с размаху крюком меж двух досок саданул — и дёрнул. Да и на этой, сломанной… — Егор доломал доску. — Видишь? Вот сюда он и втыкался…

Я уж было хотел спросить, откуда такие познания и выводы, но тут выскочил хозяин забора. Парень примерно моих лет, только в два раза здоровее, с бешено вьющимися белыми волосами.

— Вы это чего⁈ — прикрикнул он, помахивая поленом. — Средь бела дня чужие заборы ломать⁈

— Ничего, здрав будь, хозяин, — протянул ему через забор обломок Егор. — Вот, смотрим, как странно сломано.

Парень разглядел наши мечи и перчатки. Полено сунул подмышку — сделал вид, что всегда так прогуливается.

Протянул:

— А-а-а. Здорово, охотники! Меня Афоней зовут.

— Афанасий? — уточнил я.

— Да Афоня, чего там… А заборы — да. Две ночи подряд уж на улице шум, гомон, стук, бряк. Выскочишь, глядь — а никого. И никто не знает! Отродясь такой беды в деревне не было. Все душа в душу жили. И вдруг… Да ещё девки у Семёна пропали. И сам куда-то сгинул.

— По ночам — шум, гомон, а выходишь — никого? — переспросила Земляна. Вздохнула. — Н-да… Ну, теперь хоть понятно, кого искать.

Нам с Захаром ничего не было понятно, а вот Егор помрачнел.

Оставив Афоню мараковать над забором, мы отошли чуть в сторону.

— Ну, и? — спросил я. — Что за нечисть? При чём тут выломанные доски?

— Шуликуны, — сказал Егор, и Земляна кивнула.

— Не в первый раз слышу, — сказал я. — Что это за твари?

— Мерзкие, — сказала Земляна. — Сама не видела, но слыхать доводилось. Их ещё святочной нечистью называют. Человечки такие мелкие, ну, вот, может, с локоть высотой. То ли шапки у них острые, то ли головы. Они этими шапками лёд пробивают и вылезают из реки, как раз под Рождество. А потом чудят.

— Заборы ломают?

— На санях катаются с крюками. Люди попадутся — они этими крюками людей в прорубь утягивают. А нет — так просто портят всё, до чего дотянутся.

Я посмотрел на Афоню и хмыкнул.

— Ну да, похоже… Блин, сколько ж ещё на Руси всякой нечисти водится, а?

— Много, — был краток Егор.

— Ладно. Убить их как?

— Да никаких премудростей. Меч да Знаки. Только сперва догнать нужно. Они, по слухам, уж больно шустрые.

— Манок?

— Манок. Только всего верней — ночи ждать придётся.

— Чего это? Людей днём похитили.

— То-то и странно, что днём. Как будто…

— Дай, угадаю. Как будто они не сами вылезли, а кто-то их поднял?

— Ну… да. Они ж сами-то только в ночь перед Рождеством вылезают. А чтоб раньше — странное то дело.

Я вздохнул.

— Опять, значит, колдуна искать…

Егор пожал плечами.

— Не обязательно. Может, это из-за того, что в потустороннем мире шут знает что делается. Оно ж как? Там что творится — у нас отражается. У нас творится — там аукается.

— Ладно, — кивнул я. — Значит, так. Идём к реке, исполняем Манок. Дальше смотрим по обстоятельствам. Если что — зависнем на ночь. Афоня! У тебя на ночь можно зависнуть?

— Отчего ж нельзя? — откликнулся Афоня. — Оставайтесь. Только в бане кому-то ночевать придётся, в избе места мало.

— Добро. Кобылу тебе пристрою сейчас, чтобы с нами не моталась? Её накормить надо человеческой пищей. Заплачу хорошо, не обижу.

— Человеческой? — озадачился Афоня.

— Ну, она яйца любит, пироги, пышки. Бухла не давай, что б ни говорила!

— Говорила? — совсем уже обалдел парень.

— Бывает у неё, ага. Не обращай внимания. Где парковать, покажи?

Я завёл Тварь на двор и сдал с рук на руки Афоне. А сам вместе с охотниками двинул к реке.

— Точно, шуликуны, — пробормотал Егор, указывая на ряд прорубей недалеко от берега.

Я насчитал полтора десятка. Проруби были небольшие — вроде лунок, которые некоторые странные люди просверливают во льду прудов и речек, чтобы сидя на морозе долгими часами на них медитировать. Как мне рассказывали, делается это в странной надежде извлечь зимой рыбу из таких мест, откуда она летом не больно-то извлекается. Такого рода мазохизм называется подлёдной рыбалкой. Относительно результатов процесса мнения экспертов расходятся. Кто-то говорит — одна рыба на сотню попыток, кто-то — одна на миллион. Но как бы там ни было, рыбаки не сдаются.