Железный канцлер (СИ) - Старый Денис - Страница 23

А в это время корабль, бывший ранее под датским флагом, уже заходил в Темзу. На борту было немало людей, но важнейшей персоной была женщина, сильно изменившаяся в лице, неестественно за короткое время похудевшая. Ольга Жеребцова, уже не могущая существовать без наркотиков, еще не до конца осознавала, как она «искренне» хочет отдать те деньги, что были отложены на убийство русского императора.

* * *

Петербург

10 марта 1799 года

Работать так, как здесь не умеют, делать то, что пока еще не знают, как именно делать, создавать форматы деятельности такие, чтобы вызывали не только недоумение, но и принятие, как эффективных. Вот, пожалуй, озвучивание миссии первого этапа моей деятельности на посту канцлера Российской империи.

Я собирался задать новый тон работы, определить на десятилетия, как минимум, уровень бюрократии в России. Это настолько сложная задача, что даже я, человек, который в иной жизни работал в министерстве, а еще и на Контору, рискую не потянуть. Может не хватить и того трудоголизма, который мне передался от реципиента. Но нельзя же не делать то, что доказано временем, как наилучшее? Нельзя!

И я работал над тем, чтобы выявить все лучшее, минимизировать вероятность ошибок. Исходил при этом из опыта многих поколений русских и зарубежных бюрократов, конечно из своих убеждений, тоже.

Было ощущение, что я собираюсь плыть против течения горной реки. Как любитель искупаться в любом водоеме, правда, чаще это было в прошлой жизни, могу сказать, что против течения даже равнинной реки не так чтобы удобно плыть, а уж что говорить о горной, то и подавно. Но я буду плыть, я уже, если не мастер спорта по подобному плаванию в системе бюрократии, то не новичок, точно.

За два дня я провел переговоры со всеми потенциальными министрами и даже с их товарищами. Если с Алексеем Васильевичем Васильевым мне не нужно было встречаться, потому что знал и его, и то, как этот человек умеет работать и разбираться в экономике, то с иными пришлось повозиться.

Получилось подтянуть Николая Борисовича Юсупова на должность министра культуры, а его товарищем был поставлен Шереметев. Да, именно тот, которого можно было бы считать моим врагом, но так даже лучше. Я показывал, что уважаю аристократические элиты, ну, и что ради общего дела могу забыть все возможные обиды. А еще я рассчитывал на то, что эти господа будут участвовать своими капиталами в будущих свершениях. Как рассчитывал? Надеялся, что мой пример, пример Безбородко, станет заразительным, ну хоть чуточку.

Ситуация давила и психологически, а волнение провоцировало головную боль. Это перед первым заседанием Комитета министров я давал выход переживаниям. Чем больше их выйдет сейчас, тем легче мне будет обуздать эмоции внутри себя после. Такая уж специфика моего сознания, организма, что странным образом актуальна и для второй жизни, в новом теле. Я чаще всего умею взять себя в руки, но бываю и весьма эмоциональным.

Мне нужно было уже выходить в просторный зал, где посередине расположился большой стол с стульями по обе стороны, как и в его изголовье. Это зал заседаний Комитета Министров Российской империи, где я должен начальствовать, как канцлер и глава министров. Вот он — то ли звездный час, то ли… К черту, прости Господи, все эти сомнения!

— Добрый день, господа! — решительно распахнув дверь, я вошел в зал.

Меня приветствовали стоя, иное и не предполагалось. Здесь только те, кто согласился подчиниться, кто не стал искать отговорки, только чтобы не быть под властью какого-то там поповича. На самом деле, тот же Федька Ростопчин, когда начал при собеседовании ерзать и требовать неких особых к нему отношений, не посмел бы назвать меня ни поповичем, ни как иначе, даже в моем отсутствии. Но он показал, что не хочет… Вот и нет его здесь.

Кстати, я только при близком общении с Ростопчиным проникся, что он, ни много ни мало… тварь. Сволочь, которую еще поискать нужно. И даже с таким готов сотрудничать, однако, «оно» не пожелало. Но будет Государственный Совет, там такие Ростопчины и смогут заседать с важным видом, пока министерства будут работать ГосСовет — это же моя реформа, почти что полностью слизанная с проекта того самого Сперанского-реформатора из иной реальности.

Между тем, на мое приветствие все поклонились.

— Прошу садиться, господа! — сказал я, присаживаясь на стул во главе большого стола. — Прежде всего, я благодарю вас, господа, что ставите величие русского императора и нашего Отечества превыше всяких амбиций и гордыни. В первый и в последний раз мы обращаемся к теме, которая может вставать между нами. Я ваш глава, вы подчиненные, несмотря ни на мое происхождение…

Я посмотрел на Александра Куракина, давая тому понять, что знаю, как именно он высказывался обо мне. Это было в духе: «Мой сукин сын этот Сперанский, если бы не я, так… а вот теперь я… и он мне кланяется будет». И пусть слова звучали в узком круге людей, где из чужих было всего несколько человек, а так все братья Куракины, но все же.

— Предупреждаю и об ином, господа, мы все на испытательном сроке. Месяц государь и я смотрим за вашей работой, также его величество наблюдает за мной. И я никак не могу разочаровать своего монарха. А еще Россия сейчас в таком положении, что есть только два пути: это упадок или взлет. Я за второе, господа, — продолжал я свою речь.

Меня слушали, не могли не слушать. А я старался накручивать и себя, и своих министров ответственностью, чувством патриотизма. Прекрасно понимаю, сколь эфемерные эти понятия, особенно для таких прожженных аристократов, с которыми мне приходится общаться. Но даже им не чуждо на часик, на денек, но побыть патриотами, запомнить, что значит гордиться своей Родиной, а не сравнивать ее в уничижительном отношении то с Францией, то с Англией, не дай Бог с какой Австрией или Швецией.

— Вы, господа, все знакомы друг другу. Но среди нас есть человек, который присутствует сейчас на заседании, он будет и в дальнейшем появляться, не будучи министром, но оставаясь товарищем министра. И, насколько я знаю, господин Гаскойнов, не частый гость в обществе, чтобы быть знаком с такими важными господами, как вы, — витиевато представлял я Карла Карловича Гаскойнова, шотландца, уже ставшего подданым русского императора.

Если Румянцев будет моим замом, вице-канцлером, но совмещать при этом пост министра сельского хозяйства и развития промышленности, то Гаскойна, как товарища этого министерства, я хотел ставить на контроле развития промышленности в России и в деле внедрения новшеств. Получается, что за русский промышленный переворот будет отвечать шотландец.

Но кто еще? Я думал каких Строгоновых привлечь, но нет тех промышленников, выродились, хоть и фамилия существует, то же самое о Демидовых. Иные лишь некоторое понятие имеют о промышленном перевороте. А вот Гаскойн — он в курсе стольких новшеств, да и перспективных проектов, что мне не придется днями и ночами заниматься внедрением технологий. И в России-таки свершиться этот самый переворот в хозяйственной деятельности. Мало того, так и Николай Тарасов уже записан в министерстве, как советник.

Ну а Николай Петрович Румянцев больше будет меня замещать, да заниматься не оперативной работой, а, скорее, стратегией.

— У вас на столах, господа, папки, в которых подробным образом описаны ваши должностные обязанности. Я давал вам похожие документы, каждому на изучение, раз вы тут, то согласились с тем режимом работы, который я вам положу. Себя я жалеть не буду еще более, — сказал я.

На столах, напротив каждой из табличек с именем и должностью, лежал ряд документов, первым из которых были функциональные обязанности каждого из министров. Если бы я не был готов к реформе управления в Российской империи, то одну такую инструкцию я разрабатывал бы не менее трех дней, даже если бы отключился от всех остальных дел.

Но я готовился загодя, вспоминая нюансы, присматриваясь к специфике современного мне мира, чтобы некоторые вещи не были слишком инновационными и сложно исполнимыми для современных чиновников. Им и так предстоит со многим столкнуться впервые.