Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 29

Я умолк и пристально посмотрел Полине Харитоновне в глаза.

— Что? — не поняла она, но взгляд не отвела.

— А это значит, он именно он, Жасминов — единственный человек, который может помочь Лиле продвинуться в театре выше, — озвучил я мысль и взгляд Полины Харитоновны стал хитрым и острым. — Но вместо того, чтобы такого полезного и хорошего соседа холить и лелеять, вы что делаете, а, Полина Харитоновна?

Она покраснела, а я продолжил, неумолимо рисуя всю неприглядность ситуации:

— Вы включаете ему громко телевизор. Человек приходит после такой сложной и тяжелой работы, а дома его, вместо отдыха, ждёт что? Громкий телевизор! Ваша ругань! Его даже в туалет выйти поссать и то не пускают! Как вы думаете, будет он помогать Лиле?

Полина Харитоновна покраснела ещё сильнее. Лицо у неё было такое, что она вот-вот заплачет.

— Во-о-от! — подытожил я.

Но Полина Харитоновна, хоть и поняла мои слова, так просто сдаваться не собиралась:

— Но ведь их уплотнили! — со слезой в голосе упрямо сказала она и губы её задрожали от обиды.

— К сожалению, сейчас такие нормы жилплощади на человека. После войны все так живут, — вздохнул я, — но вы же сами понимаете, Полина Харитоновна, что это не навсегда. Немного придётся ещё потерпеть. Ничего не поделаешь.

— Но чужой мужик ходит… — жалобно сказала она, но это уже была такая себе попытка.

— Так, а кто им не дает ещё одного ребёнка завести? — удивился я, — тогда и подселять никого не будут и квартиру потом побольше и побыстрее дадут. Тем более, что Григорий фрезеровщик на заводе.

Полина Харитоновна крепко задумалась, а я покинул комнату.

Ну вот, всё что смог — сделал. А дальше пусть уж сами делают выводы.

Поздно вечером я уже собирался идти спать, зашел перед сном почистить зубы и умыться. Выхожу из ванной, а меня в коридоре поджидает радостный Жасминов. Он с благодарностью посмотрел на меня и крепко, от души, пожал мне руку.

Молча, без единого слова.

На следующее утро первым делом, когда я лишь вошел в вестибюль нашего здания, увидел толпу народа. Все сгрудились у той стены, где были стенды с объявлениями и информацией, и что-то яростно обсуждали. При виде меня наступила тишина. Толпа вмиг схлынула и расступилась, словно Красное море перед Моисеем. Все взгляды устремились на меня.

Я неспешно прошел по притихшему проходу, подошел к стенду и посмотрел на стенгазету, которая появилась тут за ночь.

На двух огромных ватманах гигантскими буквами было написано:

«ПОЗОР БУБНОВУ!»

И чуть ниже более мелким шрифтом:

«БУБНОВ — КОНЬЮКТУРЩИК И ПРИСПОСОБЛЕНЕЦ, ПОДВОДИТ ТОВАРИЩЕЙ!».

Глава 11

Звенящая тишина мгновенно опутала липким неприятным коконом. И в этой отвратительной тишине, под многочисленными колючими от алчного любопытства взглядами, я медленно подошел к стенгазете и сорвал её. Затем аккуратно свернул в трубочку и громко всем сообщил:

— Концерт окончен, товарищи коллеги! — мой голос был абсолютно спокоен, — всем спасибо! А теперь давайте расходиться по своим местам работу работать.

И первым вышел из холла. За спиной толпа зашумела, загудела, но мне уже до них не было никакого дела.

В нашем кабинете сидела только одна Мария Степановна. Остальные ещё не подтянулись.

— Здравствуйте, — поздоровался я и улыбнулся.

Она что-то неразборчиво и тихо буркнула.

Это выбесило меня окончательно, и я спросил, возможно, чуть более жёстко, чем следовало, но уж как вышло:

— Мария Степановна, скажите, я вас чем-то обидел? Оскорбил?

От неожиданности она икнула и вжала голову в плечи.

— Вчера вы от меня пересели, сегодня не хотите даже поздороваться, — буром попёр я, — что-то случилось?

Она покраснела. Потом побледнела. Потом по щекам зазмеились красные пятна.

Не дождавшись от неё ответа, я вышел из кабинета (прихватив стенгазету) и отправился прямиком к товарищу Козляткину.

— Разрешите? — для вежливости я обозначил своё присутствие условным стуком костяшками пальцев в дверь кабинета начальства.

— Бубнов? — сильно удивился тот, но тем не менее сдержанно сказал. — Заходи, раз пришёл.

Я зашел, сжимая в руках трубочку стенгазеты. Козляткин бросил на неё взгляд, но ничего не сказал. Хотя я видел, что ему любопытно.

— Садись, — кивнул на стул для посетителей начальник и спросил, — что там у тебя?

— Два вопроса, — чётко обозначил цель визита я, — первый вопрос: как мой отчёт? Будут ли замечания?

— Я вчера просмотрел, правда бегло, — ответил Козляткин и по его тону я понял, что со стратегией угадал и отчёт шефу понравился. — Неплохо, очень даже неплохо, товарищ Бубнов. Есть пару спорных моментов, но с недостатками и затруднениями ты хорошо поработал. Не ожидал, если честно.

Он кивнул, обозначая, что всё, на мой вопрос он ответил, а я задал следующий:

— А второй вопрос… эммм… он, как бы правильно сформулировать… репутационный.

— Что ты имеешь в виду? — чуть напрягся Козляткин, формулировка ему явно не понравилась.

— Вот, полюбуйтесь, — я положил перед начальником скатанную в трубочку стенгазету и развернул её.

Тот взглянул, побагровел и потянул за галстук:

— Ч-что это?

— Вот и мне интересно, что это, Сидор Петрович? — спросил я. — Если я правильно понимаю ситуацию, то это — результат вчерашней разборки с Барышниковым…

Сидор Петрович медленно и задумчиво кивнул.

— И ведь разборка эта была направлена не на меня, — брякнул я, и лицо Козлятникова вытянулось.

— Ч-что-о-о?

— Да-да, Сидор Петрович. Именно так, — сказал я и принялся объяснять. — Иначе они бы вас и тех сердитых товарищей не позвали. И не устроили бы прилюдную порку за этот ерундовый отчёт. Я же посмотрел приказ. Там всего-то и нужно было, что составить перечень мероприятий, посвященных годовщине Октябрьской революции по городу. То есть поднять все отчеты от школ, детсадов, Домов пионеров и библиотек и свести. Там работы от силы на полдня. Просто муторно и долго.

— А ты изменился, Бубнов, — сказал Козляткин и задумчиво просмотрел на меня.

Я пожал плечами. Мол, жизнь идёт и в процессе мы все меняемся. Не знаю, понял ли он меня, но уточнил:

— Это была целенаправленная акция. Вроде как через меня. Но она была против вас, Сидор Петрович. А вот это, — я ткнул пальцем в стенгазету. — Это её продолжение. Так как именно в вашем отделе работают приспособленцы и конформисты. Как оказалось.

Козляткин побагровел и запыхтел паровозом:

— Я разберусь.

— Нет уж, Сидор Петрович, — несогласно покачал головой я, — давайте теперь вместе будем разбираться. Потому что они замазали и моё имя, и мою репутацию. А мне это не нравится. Кроме того, если мы с вами не объединимся и вместе это прямо сейчас, сегодня не сделаем, то завтра они примутся за Ларису или Марию Степановну. И вот тут уже будет труднее, потому что вряд ли наши женщины смогут постоять за себя.

Моя горячая проникновенная речь Козляткина убедила.

Потому что он, на секунду задумавшись, сказал:

— И что ты предлагаешь?

— Собрать коллектив и поднять вопрос. Первое: прежде чем делать подобные стенгазеты и клеймить сотрудников, они должны были сперва разобраться в ситуации…

— Ты понимаешь, Муля, — первый раз за всё время Козляткин назвал меня по имени, — это же не какая-то Лариса, как ты говоришь. Дело касается Барышникова. Так что никто ничего тебе объяснять не будет. Да и мне не будет.

— И второй вопрос, — не слушая, продолжил я, — даже если это касается приспособленца Бубнова, то прежде всего они должны были прийти к вам и обсудить это. Потому что Бубнов — методист в возглавляемом вами отделе. Ваш работник и подчинённый. И выпуск газеты она просто обязаны были согласовать с вами.

— Ну, у нас это так не делается, — пробормотал Козляткин, но довольно неуверенно.

Чем я моментально и воспользовался, и сказал: