Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 26

Он умолк и в уголках его повидавших жизнь глаз разошлись добрые лучики морщинок.

— Понятно вам? — спросил я Жасминова. — Вот она, простая сермяжная правда жизни. Глас народа. А народ не обманешь.

Не знаю, что подумал Жасминов, а я отпер дверь и вошел в комнату. За мной вошел Печкин.

Стал посреди комнаты, осмотрелся и восхищённо сказал:

— Красота какая!

Я удивлённо посмотрел по сторонам — что он имеет в виду? Ковры на стенах что ли? Хоть Муля здесь явно считался коллекционером и гедонистом, с моей точки зрения привыкшего к комфорту жителя двадцать первого века, здесь была убогая хибара. К тому же захламлённая до невозможности. Просто по молодости я частенько принимал участие в длительных туристических походах с палатками (а пару раз даже с археологами в экспедиции смотался), поэтому аскетическая обстановка была для меня вполне привычна. А иначе и не знаю, как бы оно было: без Алисы, робота-пылесоса и фитнес-браслета.

Со вчерашнего дня у меня оставалась колбаса, сыр и хлеб. У Печкина с собой была начатая бутылка коньяка. А что ещё нужно для полного счастья двум чуть уставшим от жизни мужчинам?

— Ну, вздрогнули! — на правах старшего строго сказал Печкин и первым выпил свой коньяк.

— Ваше здоровье! — ответил я и тоже выпил.

Мы неспешно закусили, еда была сытная, нормальная, не то, что все эти тарталетки с соловьиными языками — вкусно, не спорю, а сколько ни съешь — всё равно есть хочется.

Разлили по второй под неспешную беседу. Поговорили о том, о сём: о наглости проклятых буржуев, о том, как фрица гнали аж до Берлина, о преимуществах гладкоствольного оружия ИЖ-5 над одноствольным 3К. Наконец, Печкин, крякнув, подмахнул ещё стопочку коньяка и сказал решительным голосом:

— Зови!

— Чего? — удивился я (за хорошей беседой под хорошие коньяк и закусь я совсем забыл ради чего это всё затевалось).

— Ну бабу эту зови! — велел Печкин, разливая ещё по одной, — чичас воспитывать бабу будем.

И я пошел звать Ложкину…

Глава 10

У Зины Синичкиной были локоны.

Да, да, именно так: белые до желтизны, скрученные в тугие крупнобараньи завитушки, локоны. Теперь Зина напоминала пуделя Артемона после особо жёсткой взбучки от Мальвины.

А я совершил преступление. Чудовищное. Если бы я на глазах у всех взорвал к чертям Эйфелеву башню или, к примеру, поджёг Нотр-Дам-де-Пари, я бы и то не накосячил сильнее, чем сейчас — ведь я не обратил внимания на Зиночкины новые локоны (!).

Просто вчера, когда я позвал Варвару знакомить с дедом, ситуация несколько вышла из-под контроля (да ладно, чего уж там скрывать — капитально она вышла из-под контроля, о чём красноречиво свидетельствовал фингал на лице товарища Печкина). И я до сих пор всё ещё переживал это в душе. Поэтому был крайне рассеян и задумчив. И прошел мимо засады, где поджидала меня Синичкина, и не восхитился локонами. И влип.

Кажется, Троянская война началась по такому же поводу?

Зина гневно посмотрела на меня, фыркнула и отвернулась. А я пошел в свой кабинет делать отчёт о результатах проверки театра.

Писал до обеда, не поднимая головы. Лариса и Мария Степановна сначала прицепились с расспросами, но потом, видя, что я не в духе — оставили в покое. Хорошо, что третьего нашего коллеги не было, вроде как отбыл в один из цирков с проверкой.

А вот Барышников о моём настроении не знал. И пришел как раз за пять минут перед обедом:

— Бубнов, — процедил он, врываясь в кабинет, — где отчёт? Сколько тебя ждать можно?

— Пишу, — ответил я, не поднимая головы от бумаг и продолжая писать.

— А когда он будет готов? — спросил Барышников, чуть успокоившись.

— Черновик я написал, после обеда перепишу набело, — вежливо пояснил я.

— Мог бы и сейчас всё сразу закончить, — недовольно нахмурился Барышников, — мне ещё Бякову сдавать.

Я не ответил, просто пожал плечами и продолжил писать дальше.

Барышников потоптался, но, видя, что я не обращаю на него никакого внимания, фыркнул:

— Бубнов, ты слышал⁈

— Что? — я оторвался от предложения и посмотрел на коллегу расфокусированным задумчивым взглядом.

— Дописывай, говорю, сейчас, мне к трём нужно Бякову сдать.

— А я причём? — не понял я. — Иди и сдавай, раз надо.

— Как причём⁈ Как причём⁈ — аж задохнулся от возмущения Барышников. — Ты отчёт задерживаешь!

— Ничего подобного, — категорически не согласился я, и даже головой замотал от возмущения. — Товарищ Козляткин сказал, что до конца дня можно. Я как раз хорошо всё успеваю!

— Какой ещё товарищ Козляткин? — побледнел Барышников.

— Сидор Петрович. Начальник нашего отдела, — великодушно подсказал я и, на всякий случай, уточнил. — Начальник отдела кинематографии и профильного управления театров, имеется в виду.

— Мне отчёт нужно сдать Бякову! — вспылил Барышников.

— А мне — Козляткину, — ответил я доброжелательным голосом и, взглянув на часы, отложил листы в сторону.

Мария Степановна и Лариса сидели и, не отрываясь, смотрели на эту сцену. Кажется, они даже дышать забыли.

— Ты что, не тот отчёт делаешь⁈ — взревел Барышников, заподозрив неладное.

Я посмотрел на него, его лицо пошло пятнами, а взгляд был страшен (примерно как вчера у Ложкиной).

— Какой «не тот отчёт»? — спросил я. — Что Сидор Петрович поручил, то и делаю. А как же!

— Я тебе позавчера сказал делать отчёт! — на Барышникова было страшно смотреть.

Поэтому я старался не смотреть, а вместо этого, не глядя на Барышникова, направился к выходу.

— Ты куда⁈ — зарычал он.

— На обед, — зевнул я, продемонстрировал ему циферблат часов и отправился на обед.

Точнее в Красный уголок, определять таланы и успешность.

За спиной доносились крики и проклятия Барышникова по моему адресу. И, по-моему, проклинал он меня сразу до седьмого колена, чтоб уж наверняка. Я ещё подумал, что такая вот канцелярская работа губит людей в самом расцвете сил.

Когда всё закончилось и я вышел из Красного уголка, оставалось всего двадцать минут для того, чтобы пообедать. Я прикинул, что в столовой очереди уже не будет, но полноценно поесть уже не успеваю. Поэтому, решил взять два пирожка (или булочки, что будет), а в кабинете попрошу коллег чаю и прямо там перекушу.

И вот я выхожу в коридор, чтобы устремиться навстречу обеду, как дорогу мне преградил… Барышников.

— Бубнов! — зашипел он мне в лицо, — ты что с отчётом натворил⁈ Ты, гнида…

Дальше он не договорил. Во-первых, я катастрофически не успевал в столовую за булочками, во-вторых, я не люблю, когда меня называют гнидой, пусть даже такой важный человек, как Барышников, а в-третьих, и так после вчерашнего настроение было не ахти. В общем, всё совпало.

И я взял его на болевую.

Барышников зашипел и попытался вырваться. Ну да, ну да. У меня, между прочим, в моём мире был лучший тренер по самбо.

— Бубнов, отпусти! — зашипел он, — ты ещё пожалеешь!

Вот не люблю, когда мне угрожают, поэтому я взял чуть посильнее. Барышников застонал.

— Слушай сюда, мальчик, — наклонился я к нему и тихо сказал, — даю тебе добрый жизненный совет. Причём бесплатно. Займись своими делами. Отчёт там попиши, ну, или я не знаю, чем ты там любишь заниматься. А меня оставь в покое. Ты меня понял? Кивни, если да.

Барышников только шипел нечто невразумительное.

Я решил его слегка взбодрить и поднажал чуть сильнее.

Барышников от боли упал на колени и завопил:

— Да понял я, понял!

— Вот и хорошо, — похвалил я его, — а раз всё понял, то беги писать отчёт, герой!

Я отпустил незадачливого коллегу на свободу, а сам пошел в столовку. Если там хоть один человек в очереди, то до вечера быть мне голодному.

Но повезло. Там уже давно никого не было и я, с замиранием сердца следил, как неповоротливая кассирша потихоньку считает мне две ватрушки. Затем, наконец, быстро расплатился и рванул на рабочее место.