Муля, не нервируй… (СИ) - Фонд А. - Страница 21

Она опять хихикнула и, пожелав мне спокойной ночи, ушла к себе.

А я остался сидеть за столом перед опустевшей бутылкой из-под портвейна.

Ложкина, говорите? Да я таких Ложкиных в моей прошлой жизни десятками перековывал…

Глава 8

Согласно мнению лучшего в мире специалиста по манипуляциям, который живёт на покрытой черепицей стокгольмской крыше, есть три способа укрощения домомучительниц: низведение, курощание и дураковаляние.

Но как приступить к курощанию человека, который давно махнул на себя рукой и ничего хорошего от жизни больше не ожидает, а всё человечество считает врагами? Тут есть сразу два варианта. Первый — мощный гипноз (желательно привлечь сразу группу гипнотизёров, чтобы уж наверняка). Второй — попытаться переубедить этого человека, изменить его мировоззрение и заставить страстно возжелать изменений.

В случае с Варварой Ложкиной, мне казалось, оба эти варианта были абсолютно бесперспективны.

Поэтому пришлось выбрать вариант номер три. В народе он называется «нога в двери». Существует такая уловка-манипуляция, когда на первом этапе просишь человека выполнить твою, вроде как пустяковую, просьбу. Просьба должна быть крайне лёгкой в исполнении и совершенно необременительной (это главное условие!). В общем, чтобы человеку сделать это было совсем не сложно. И вот он делает. И потом чувствует себя по отношению к просящему покровительственно: ведь именно он помог вам, именно он вас выручил. То есть его эмоции сдвигаются из отметки «равнодушие» в сторону «покровительство». Эмоции уходят «в плюс», пусть пока и небольшой, но с ними уже дальше работать проще.

Итак, прямо с утра я терпеливо дождался, когда Варвара Ложкина выйдет из своей комнаты, и придав своему голосу мягкие, обволакивающие нотки, сказал ей:

— Варвара, можно вас попросить?

— Чего-о-о? — смерила она на меня недобрым подозрительным взглядом.

— Помогите мне, пожалуйста, — с доброжелательной улыбкой попросил я и показал старую Мулину рубашку, — я вот вроде как пришил пуговицу, но оно отчего-то всё перекосилось. А что не так — не пойму. Можете исправить это хоть немного?

Она задумалась и сразу не отказала.

— Я очень на вас рассчитываю, мне ведь больше и попросить некого, — я закрепил вербальный посыл ключевой фразой-триггером, сунул ей рубашку в руки и торопливо ретировался, пока она не пришла в себя и не передумала.

Ну вот, приманка заброшена. Осталось подождать…

Воодушевлённый первым шагом моей беспроигрышной стратегии, на работу я пришёл в прекрасном расположении духа. К моему удивлению, кабинет оказался пуст. Он был открыт, но коллег там не было.

Ну ладно, главное, что я не опоздал. Я сел за стол и приступил к работе, тихо бормоча под нос бравурный мотивчик. Но не успел я просмотреть ворох служебных бумаг, который появился у меня на столе с утра, как дверь раскрылась и на пороге возник тот свирепый толстяк в пенсне из кабинета № 28.

— Иммануил Модестович! — едко чеканя фразы, вызверился он, — вы что здесь делаете⁈

— Работаю, — объяснил очевидное я, стараясь не показать удивления.

Толстяк побагровел:

— Вы почему не на планёрке?

Чёрт, я же совсем не в курсе, когда у них тут что по графику!

А вслух сказал спокойным голосом:

— Уже иду, — и дисциплинированно отложил бумаги в сторону.

Толстяка хоть и перекорёжило, но от комментариев он воздержался и резко вышел из кабинета.

В кабинете у Козляткина уже собрались все из моего отдела, плюс ещё человек десять совершенно незнакомых мне людей.

— Вы почему это опаздываете⁈ — возмущённо набросился на меня Козляткин, — заставляете всех себя ждать! Это недопустимо! И я попрошу вас, товарищ Староконь, снять Бубнову квартальную премию! В назидание! А то ишь, моду взяли, опаздывать на планёрки! Дисциплина для советского служащего — прежде всего!

Он сделал глубокомысленную паузу и посмотрел на меня, мол, затрепетал я и проникся или нет.

А я посмотрел на него. Абсолютно бесстрастно.

Увидев, что его слова не возымели на меня нужного действия, он поджал губы и на его щеках выступили красные пятна. Но от комментариев воздержался. Хотя я понимал, что это ненадолго. Товарищ Козляткин теперь будет ждать момента. И мстить.

Минут двадцать он нёс какую-то дикую ерунду. Так как я был совершенно не в теме, поэтому оно прошло мимо меня. Но мои коллеги деловито конспектировали в блокноты.

Возможно, если бы я сообразил что-то записывать, меня бы пронесло (кстати, я потом заглянул в тетрадку Марии Степановны, так вот, она всю планёрку рисовала там цветочки!). В общем, товарищ Козляткин в какой-то момент прервал свой спич и уставился на меня с изрядным недоумением.

Повисла нехорошая пауза.

А потом товарищ Козляткин сказал, ласково улыбаясь:

— А на проверку в этот театр завтра поедет товарищ Бубнов. И он же потом соответствующий отчёт составит.

Народ в кабинете облегчённо зашумел, а я внутренне обрадовался, всё же лучше театр, чем сидеть в пыльном кабинете и перебирать кипы бумаг.

Очевидно, Козляткин ожидал, что я как минимум заплачу, потому что разочарованно крякнул и на этом планёрка была закончена.

Обеденный перерыв ознаменовался у меня очередным комсомольским докладом.

Я вошел в Красный уголок, размышляя, сколько раз ещё нужно будет повыступать, и какие конкретно бонусы считать достаточным результатом и когда на этом остановиться. И как потом аккуратно закруглить это всё дело.

Я вошел и остановился, как вкопанный. Народу набилось столько, что яблоку негде было упасть. Все места были заняты. Сидели и на подоконниках, и на бетонном постаменте, где лежали выставочные экспонаты, а некоторые девушки даже сидели друг у друга на руках. Парни стояли. Но мест всё равно всем не хватало, так что даже бюст Ленина отодвинули в сторону. Временно, конечно.

В самом центре был микроскопический пятачок. Очевидно, именно здесь я должен буду толкать речь.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался я.

При виде меня все зашумели.

— Вижу, интерес к нашим минуткам политинформации вырос, — пошутил я.

Все с готовностью посмеялись.

— А когда про успехи будешь рассказывать? — выкрикнул кто-то с задних рядов.

— А вот прямо сейчас и буду, — ответил я. — Только при одном условии — меня не перебивать и не шуметь. Моё выступление — дело добровольное. И я надрывать связки не намерен. Это понятно?

Всем было понятно.

— Тогда приступим! — и я приступил. — Итак, что такое успех и какие качества помогают человеку стать успешным?

Я уложился в двадцать минут:

— А чтобы закрепить теорию, как говорится, — я поднял голову, обвёл всех присутствующих внимательным взглядом и хитро подмигнул, — давайте сделаем практическое задание. Смотрите все сюда!

Я показал на склеенный из трёх ватманов длинный-длинный транспорант, который лежал на столе поверх подшивок газет.

— Вот это потом будет стенгазета, — понизил я голос почти до шепота, чтобы все прислушивались. — И сейчас каждый из вас, вернётся на своё место после обеда, хорошо обдумает всё, что вы здесь услышали, а потом он должен взять лист обыкновенной писчей бумаги. Такой, на которой машинистки на машинке печатают. Разделить этот лист вертикально на две ровных части. На левой части рисуем свои ассоциации. Справа — пишем текст, только кратко и ёмко. Вы должны ответить на три вопроса. Первый вопрос — что вы привносите в этот мир? То есть ваша личная миссия на этой планете. Второй — в чём ваша уникальность? Что вы умеете и можете не такое, как другие? Третий — как вы это всё делаете? Это понятно?

Все зашумели утвердительно.

— Теперь смотрите. Этот ватман я оставлю здесь, на столе, в красном уголке. Каждый из вас может прийти сюда в любое время и прикрепить свой листок. Клей же у нас есть?

Кто-то воскликнул:

— Есть!

— Вот и отлично! И товарищи, рисуем и пишем красиво. Стараемся, — сказал я, — срок — до послезавтра. Причём до обеда. Кто не успеет, его листки приниматься не будут. Так что рассчитывайте время. И послезавтра, я прямо здесь, при вас, проведу подбивание итогов и анализ ваших заданий. То есть мы определим, какой главный талант в каждом из вас и какая у вас самая сильная сторона. А теперь расходимся, товарищи. Успеем ещё пообедать. Завтра моего доклада не будет, завтра мы делаем задания. А вот послезавтра — разбор ваших листочков.