Победоносец - Dar Anne - Страница 6

Чёрные тучи набегали с севера, но порывистый ветер был на удивление тёплым. Совсем рядом раздался первый раскат грома, и я посмотрел на Ратибора, чтобы узнать, не боится ли он, как вдруг, вглядываясь вдаль, брат заговорил:

– Однажды я уйду из Замка. Буду жить в таких дальних землях, о которых тут и не слыхивали. И у меня будет самая красивая среди всех красавиц жена, и мы будем жить счастливо: так, как сами будем хотеть, а не по правилам, которые нам кто-то продиктует. Да, так и будет.

– А как же наша семья?

– Я буду слать тебе совиные письма.

– А вдруг я сам уйду отсюда?

Брат вдруг встрепенулся и сразу же снизу вверх заглянул в мои глаза:

– Ты что же, тоже хочешь уйти?

– Я ещё не знаю, – я отвёл взгляд. – За Полелей ведь кто-то должен присматривать.

– Полеля рано или поздно выйдет замуж…

– Да за кого она выйдет замуж?! – неожиданно для себя вспылил я и, заметив это, сразу же взял себя в руки и продолжил говорить уже более спокойным тоном: – Ты видел здешних мальчишек? Красавцы, да и только. Сплошные Онагосты…

– Есть Громобой.

– Исключение из правил.

– Так может за него и пойдёт замуж-то…

– Было бы неплохо, – вдруг призадумался я, впрочем, нахмурившись ещё сильнее, потому как всё-таки не хотел, чтобы мой лучший друг и вдруг стал женихом моей сестрицы.

– Он ведь сам сказал, что взял бы в жёны самую ласковую, – тем временем не унимался Ратибор, – а наша Полелька очень ласковая.

Против этого факта мне нечего было поставить:

– Это точно. Как мама.

Помолчав немного, брат спросил неожиданное:

– Ты её помнишь?

Я непроизвольно нахмурился ещё сильнее:

– Лицо забыл. Только смутный образ и как будто голос припоминаю. А ты? – я посмотрел на брата в упор, и на сей раз он отвёл взгляд.

– Помню, что у неё были длинные волосы и такой голос, от которого перед сном становилось тепло на душе… Помню, как она пела колыбельные песенки. И ещё… Запомнилось, как я гладил её живот, в котором была Полеля. И больше ничего не помню.

Мы замолкли на целую минуту. И снова молчание оборвал Ратибор:

– И отца с дедом заберём, когда будем уходить, и Полелю тоже не оставим никакому мужу. Решено.

Пока Ратибор устанавливал для себя важное решение, я задумался о другом: почему это нам хочется уйти отсюда, если здесь наш дом, почему при этом мы хотим увести отсюда всю нашу семью и когда именно в наших детских душах зародилось это странное желание?

Рябиновые или воробьиные ночи – понятия, не присущее Камчатскому краю. Я знал, что в нашей родословной не одна только бабушка была не русской, однако прежде не задумывался об этом. Дед называл грозовые ночи с сильными зарницами именно рябиновыми, реже воробьиными. В ту ночь, в которую мы ждали возвращения отца из леса, случилась одна из сильнейших гроз моего детства, так что мы были уверены в том, что он остался ночевать на заимке в лесу и вернётся не ранее как на рассвете. Поэтому, зажёгши громничную свечу* и помолившись, мы до полуночи разошлись спать: Полеля легла на перине в единственной спальне, я с Ратибором забрались на печь, а дед улёгся на лавке (*Громничные свечи считаются одним из мощнейших инструментов восковой магии. Создаются раз в году, в феврале, и обладают универсальной силой света. Название связано с верой в то, что эти свечи защищают от гроз и грома, а также от других природных бедствий). Я заснул быстро и проснулся неожиданно, когда полночь уже давно миновала. Меня разбудил глухой скрип тяжёлой входной двери. Открыв глаза, я увидел Ратибора спящим на моей подушке. На улице всё ещё продолжала громыхать непогода, молнии ярко сверкали, но дождь как будто перестал лить. Аккуратно выглянув из-за печи, я увидел отца с дедом: дед сидел возле красного угла, а отец правее окна, и на столе всё ещё горела громничная свеча.

– Вот тебе и выделанная из дерева чаша для теста каравая… – вдруг хмыкнул дед, и я сразу смекнул, что речь идёт о происхождении нашей фамилии, но к чему вдруг они завели такой разговор?

– Чары есть чары, – нахмурился отец, и я впервые в жизни понял, что хмурое выражение лица, чаще всего присущее мне, я или со временем перенял от него, или попросту унаследовал. – Но не я, а твоя дочь была из чародеев, даром что фамилию мою примерила. Тех, кто во второй половине этого века начал открывать в себе способности к предвидению, становится всё больше, и Ефросиния скрывала свой дар неспроста. Скажи же, Бессон… Я ведь знаю, что она с тобой говорила незадолго перед рождением Полели. Что сказала?

Голоса взрослых звучали странно: как будто их глушил вес какой-то неведомой мне тайны.

Дед ответил не сразу, но, после тяжелого вздоха, всё же проговорил совсем не радостным тоном старика, который будто вдруг состарился прежде назначенного ему часа:

– Она сказала, что только один из трёх твоих детей проживёт так долго, что переживёт всех ныне живущих в этих землях. Будто он станет последним из Чаровых, но это будущее последнего из рода неоднозначно и ещё может измениться, если он сможет уберечь предназначенного ему потомка двух несокрушимых. В нём ли, или в предназначенном ему потомке несокрушимых, или в их союзе, но может открыться великий дар, какого земля ещё не видывала.

– Только один из трёх… Но у меня трое детей.

– Она сказала, что другие уйдут без потомков, и одного не станет по-особенному, отчего он будет вроде как призрак.

– Увидим ли это?

– Родителей переживут.

– А деда?

Дед вздохнул, и его плечи вдруг резко осунулись, как будто он хотел бы ответить совсем не то, что в итоге сказал:

– Не все.

– Прошла уже целая жизнь… Быть может, ещё не поздно выбрать иной путь.

– Ты сам всё знаешь, ведь Она тебе указала на Замок.

– Сказано ждать Падения Старого Мира летом.

– Значит, будем проживать в спокойствии осени, зимы и вёсны, и сторожить лета.

…Следующие несколько лет я думал, не приснился ли мне этот разговор деда с отцом, но в итоге Он правда пал именно летом.

ЧАСТЬ 2

ЮНОША

Глава 4

Две тысячи девяносто четвёртый год, прохладный летний вечер на Камчатке. Мне семнадцать лет, я иду по ветхой, потрескавшейся брусчатке, оставляя за собой пылевую дымку, вызывающе поднимающуюся из-под моих потёртых ботинок. На главной улице фонарщик зажигает калильные фонари, и я, видя это ежевечернее представление, уже вознёсшееся до ранга обряда, я который раз задумываюсь о философии нововеров: отказ от всех прогрессивных изобретений человечества, включая электроэнергию – откуда произошёл радикализм такой силы? Я бы хотел узнать об этом мире больше, хотел бы разбираться в том, что на Большой Земле считается не чем-то вроде сказочного волшебства, а обыденной нормой, я бы хотел… Уйти, не оборачиваясь. Но. Моя семья – моё всё. Подозреваю, что я могу без них, но не хочу; уверен в том, что они не хотят без меня, но совсем не уверен в том, что они смогут без меня. Отец ещё крепок, но вот дед продолжает заметно стареть, а Полеля только-только налилась опасной девичьей красотой – кто за ними всеми присмотрит? Уж точно не Ратибор – брат покинет Замок не оглядываясь, сразу после своего восемнадцатилетия. Об этом он уже предупредил меня. И как результат, мой выбор вытекает из его выбора, потому как я забочусь и о нём, ведь именно я старший брат: он может уходить со знанием того, что я присмотрю за дедом, отцом и сестрой. И ладно. Моя любовь к дорогим моему сердцу людям и природе пересиливает всё, даже желание бежать от них прочь.

Свернув с пыльной улицы во двор, принадлежащий нашей избе, я закрываю за собой высокую деревянную калитку и сразу же чувствую движение у ног. Опустив взгляд, вижу, как дедовский кот льнёт к моим сапогам: Дым теперь матёрый кот, знающий, что в нашем дворе он может есть досыта, из-за чего и кочует между нашей избой и избой деда, являющейся для него истинным домом.