На цепи (СИ) - Качалов Эд - Страница 24

Поручик словно что-то почувствовал, дернулся и внимательно взглянул на меня. Луч тут же словно щупальце отдернулся и потух.

Теперь я точно знал, о чем подумал Крынкин в этот момент. Это знание звучало у меня в голове как мешанина фраз и вопросов, которые поручик задавал себе во время нашего общения.

Крынкин не понимал, что ему делать. Он обнаружил место преступления. Очень кровавого и жестокого преступления. Он еле сдерживал рвоту, чтобы не опозориться перед подчиненными.

И еще эти вооруженные люди на месте преступления. Странные люди. Ладно, этот прапорщик – семеновец Шереметьев. Вроде настоящий. Но надо спросить у него бумаги. Но Шереметьев, все больше молчит. А выступает этот. Дерзкий. Как его? Ермолич! Как он ловко у меня почти все выведал. Хорошо, что я не успел ему рассказать, о том, что к нам успел слуга экспедитора прискакать. Он и поведал, как вырвался от лиходеев, что стали Опанасенко убивать.

Этот Андрей Борисович вполне на татя похож. Дерзкий, сам черт ему не брат. И глаза у этого Ермолича вон как страшно огнем полыхнули. Да и непонятно кто он такой, хотя прапорщик к нему со всем уважением относится. Нет, определенно, без Ермолича тут не обошлось и его надо арестовать. Но остальные то на убийц непохожи. Сразу гвардию по выправке видно. В этом Ермолич прав. Да и оружие чистое. И мундиры кровью не заляпаны. Да и имя князя Репнина кое-что значит. Как бы хуже не было.

В общем, Крынкин не знал, что с нами делать. Ладно поможем ему нас отпустить, ну и себе очков наберем в глазах поручика, а заодно и князя-кесаря. Разговор с Ромодановским чую будет ох как непрост. Настолько непрост, что в случае чего и на дыбу отправиться можно, а потом и по этапу, а то и на плаху. Так что дополнительные бонусы пригодятся. Ну и самому в тень слегка отойти, а то и правда выперся вперед, а у самого ни положения, ни должности. Вопросики могут не только у Крынкина возникнуть.

Я наклонился к Сергею и шепотом попросил его показать подорожную и договориться о нашем дальнейшем следовании в Питер. Но сделать это аккуратно и вежливо. Сергей понимающе ухмыльнулся, тронул лошадь и выехал вперед:

- Господин поручик. Мы сами стремились поскорей сообщить о происшествии. И раз вы утверждаете, что посланы как раз, чтобы установить все обстоятельства гибели господина экспедитора, а не верить слову офицера у меня нет оснований, то, значит, вас нам сам бог послал.

В глазах Крынкина блеснула радость. Он сразу сделался очень важным:

- Да это так, прапорщик. Мне предписано высочайшим повелением разобраться, что здесь произошло. Поэтому, как старший в чине прошу показать ваши бумаги.

- Извольте, милостивый государь. Мы хотели оставить здесь караул, но раз вы сюда уже прибыли, то вверяю сие место преступления вашим заботам. Сами же мы, с вашего позволения, продолжим путь в Санкт-Петербург.

Поручик уставился в бумаги и минут пять внимательно их изучал. Затем он перевел взгляд на меня и стал пристально разглядывать уже меня:

- Поручик, а что это вы так на меня уставились: на мне узоров нет и цветы не растут, - спросил я и, в свою очередь, стал пристально смотреть на Крынкина.

Крынкин ничего не ответил. Он перевел взгляд куда-то мне за спину и махнул рукой, кого-то подзывая. К нему подбежал пожилой усатый солдат. Поручик что-то прошептал ему на ухо. Солдат взял под козырек и убежал к остальным.

Там он отдал команду, а сам вернулся к нам и взял под уздцы мою лошадь. Еще двое людей Крынкина спешились, и один взял под уздцы лошадь Шереметьева, а второй залез на козлы кареты к Янису. Остальные преображенцы подъехали к нам и взяли на прицел уже конкретно нас двоих. Впрочем, десяток солдат, так и остались на местах, держа на мушке наших семеновцев.

Глаза Крынкина полыхнули мстительным торжеством. Подчеркнуто игнорируя меня, он обратился к Шереметьеву:

- Прапорщик, к сожалению, я не могу вас отпустить одних. У меня приказ разобраться с этим делом. Мы приехали на место убийства, а тут вы. Чтобы вы сделали на моем месте, а, господин прапорщик? Так что вы и ваши люди арестованы. Сдайте оружие.

Шереметьев сжал эфес своей шпаги, так что костяшки пальцев побелели. Еще мгновение, и он выхватит ее и перейдёт в атаку.

Я положил поверх его руки, сжимавшей эфес, свою руку и с силой надавил, не давая Сергею, вытащить шпагу из ножен:

- Скажите, поручик, вы в бою были?

- Нет, а какое это имеет значение? – зло ответил Крынкин.

- А сколько из ваших людей было?

Поручик замешкался с ответом. Видимо, не знал, сколько его людей было в деле. Тогда я привстал в седле и, обращаясь к солдатам в зеленых кафтанах, прокричал:

- Преображенцы! Не далее, как вчера прапорщик Шереметьев и солдаты его роты лейб-гвардии Семеновского полка отбили штурм Риги. А сколько вас было в деле и где? Отзовись.

На несколько секунд повисла тишина. По лицам преображенцев было видно, как внутри них напряженное ожидание возможной схватки сменяется воспоминаниями. А потом посыпались нестройные ответы:

- Я за Нарву бился!

- И я!

- И я!

- Под Полтавой супостата бил.

- А я в Ингерманландию ходил с воеводой Шереметевым.

Откликнулись практически все преображенцы. Да и наши семеновцы, тоже готовые к любому развитию событий, стали вспоминать, где они воевали. И вот уже между солдатами двух элитных полков завязался разговор.

Ветераны вспоминали минувшие дни. Много оказалось тех, кто помнил Нарву. Как два лейб-гвардейских полка единственные не дрогнули и не побежали, а, стоя по колено в крови, отбивали атаки супостата. За что с тех пор по велению Петра оба полка носили красные чулки.

Мое внимание привлек один шустрый и уже немолодой преображенец. Все его звали Ионыч. Он был щуплый и говорливый. Увидев среди наших семеновцев гиганта по имени Петро, он страшно обрадовался. Соскочил с коня, подбежал к Петру, заставил того тоже слезть с лошади и полез обниматься.

- Подумать, почти десять лет не виделись! – радовался старый солдат.

Ионыч все подпрыгивал вокруг Петро и всем с восторгом рассказывал, как тот его раненого вынес из боя, где-то под Полтавой. При этом по рассказам Ионыча, Петро в одиночку уконтрапупил целую гору врагов. Петро что-то смущенно и неразборчиво басил в ответ, но было ясно, что он тоже очень рад видеть Ионыча.

Я был доволен. Похоже, почти удалось предотвратить никому не нужную братскую стычку. Почти да не совсем.

Видя, как расслабляются его люди, как находят много общего с теми, кого должны были арестовать, Крынкин наливался гневом. Увидев это, я максимально вежливо воззвал к его разуму:

- Вот видите, Григорий Михайлович, оказывается почти все ваши и наши люди были в деле. О чем это говорит?

- О чем?

- О том, что если вы будете настаивать на нашем аресте, то скорей всего произойдет стычка. Потому что вы люди служилые, мы люди служилые, и у каждого свой приказ. Ни нам, ни вам этого не нужно.

- Ну почему вам не нужно, это понятно. Нас больше, и мы вас одолеем! И вы подчинитесь нам, - гордо заявил Крынкин.

Похоже, говорить с Крынкиным о том, что несмотря на сложившиеся обстоятельства, с обеих сторон свои, бесполезно. Кроме него самого и его выгоды для этого надутого индюка никого и ничего не существовало. Между тем я видел, что все больше преображенцев, поглядывают на своего командира, если не с осуждением, то с недоумением точно.

- Безусловно, Георгий Михайлович, вы нас одолеете. Но вам тоже этого не нужно, поручик. Подумайте сами. Узнает князь Репнин о том, что случилось с людьми, выполняющими его поручение и по чьей вине. Обязательно обратится к князю – кесарю. Его сиятельство так или иначе, но учредит следствие. И будете вы под следствием, поручик ходить не известно сколько. И не известно, чем еще закончится.

Крынкин задумался, обвел взглядом все, что происходит кругом, и спросил:

- И что вы предлагаете?

- Сначала ответьте, в чем суть отданного вам приказа?

- Мне предписано разобраться с обстоятельствами исчезновения экспедитора тайной канцелярии, выявить причастных и доставить их в Санкт-Петербург.