Зверь (СИ) - "Tesley" - Страница 23

— Да! — упрямо воскликнул король. — Я пойду к ней прямо сейчас, и вам не удастся отговорить меня от этого!

— У меня нет такого намерения, ваше величество, — спокойно ответил Сильвестр. — Более того: я сам пришёл просить вас об этом.

Поражённый король остановился: он ожидал уговоров и противодействия. Сильвестр быстро пробежал в уме то, что должен сказать Фердинанду. Рокэ нарушил договор, и тактика в отношении Катарины Ариго должна была измениться.

Фердинанд II остановился напротив кардинала, чуть склонив голову, как бык перед нападением.

— Почему это вы вдруг захотели, чтобы я сегодня пошёл к жене? — требовательно спросил он.

— Государь, — ответил Сильвестр не торопясь, — вам известно, что бумаги покойных герцога и герцогини Придд были изъяты и доставлены ко мне. Недавно я обнаружил среди них письмо весьма любопытного характера. Её величество написала его графу Джастину Васспарду всего за пару месяцев до… его трагической гибели на охоте.

— И что же? — спросил король подозрительно.

— Это письмо у меня с собой. Не желаете ли взглянуть, ваше величество?

Фердинанд в недоумении развернул листок, поданный ему Сильвестром. Он был из плотной розовой бумаги, украшенной личным вензелем королевы – такие изготовлялись на заказ исключительно для её величества. Весь листок сверху донизу заполняли спотыкающиеся каракули Катарины, превосходно передающие рыдающий характер письма. Некоторые слова были смазаны, словно на них потоком пролились горячие слёзы.

— Я не понимаю… — пробормотал несчастный король, пытаясь вникнуть в бессвязный текст, почти непристойный в своей скандальности.

— В этом письме, ваше величество, — любезно пояснил кардинал, указывая длинным пальцем на строки, — королева упрекает господина Джастина Придда, что во время их последнего свидания в аббатстве святой Октавии – одного из тех, о которых нам поведала мать Моника, – он не смог сдержать страсти и овладел её величеством прямо на скамейке в саду. Звать на помощь её величество не стала. Она мужественно перенесла насилие, не издав ни единой жалобы, но по прошествии двух месяцев послала любовнику это письмо, поскольку у неё появились причины полагать, что у приключения будут последствия. Соблаговолите сопоставить даты, государь. Письмо датировано 12 Весенних Молний 396 года из Тарники, а тайное свидание имело место ещё до отъезда двора, то есть в месяц Весенних Ветров. Мне не нужно напоминать вашему величеству, что принцесса Анжелика родилась на следующий год ровно через одиннадцать с половиной месяцев.

Безвольные губы бедного Фердинанда посерели.

— Что, что, что это?.. — забормотал он бессвязно, тыча письмом в сутану Сильвестра.

— Именно этот вопрос вашему величеству и следует задать королеве.

Несчастный король, дрожа как в лихорадке, попытался прочитать письмо, спотыкаясь на каждой фразе. Когда ему это удалось, он тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками. Кардинал стоял над ним молча: в эту минуту он, пожалуй, даже сочувствовал августейшему рогоносцу.

— Кто ещё знает об этом письме? — наконец глухо спросил король.

— Никто, ваше величество. Я сразу изъял его, чтобы герцог Колиньяр его не увидел.

Фердинанд II отнял трясущиеся руки от лица.

— Благодарю, ваше высокопреосвященство. Вы истинный друг. Сожгите… Пожалуйста, сожгите это, — и король указал на розовый листок, брошенный им на стол, — в камине.

— Я бы так и поступил, если бы речь шла о простой супружеской измене, — возразил Сильвестр. — Но ваше величество – глава государства. Как пастырь Талига я не могу допустить, чтобы трон ваших отцов наследовали ублюдки Приддов или Феншо-Тримейнов.

— Но ведь в этом письме, — отозвался король, с усилием хватаясь за последнюю соломинку надежды, — в этом письме речь идёт о моей младшей… То есть о принцессе Анжелике. Мой сын и моя старшая дочь…

— Государь, я ничего не могу сказать о принцессе Октавии, — ответил кардинал откровенно. — Но принц Карл… Увы, государь. Мне доставили детские портреты братьев Феншо-Тримейнов. Вы сами сможете сопоставить их с внешностью престолонаследника. Он уже сейчас куда больше похож на своего дядю, епископа Риссанского, чем на ваше величество.

Король с трудом встал, хватаясь за ручки кресла.

— Что же вы советуете мне делать, ваше высокопреосвященство? — спросил он, пытаясь сохранить хотя бы видимость достоинства.

— Супружеская измена карается смертью, ваше величество, — твёрдо ответил Сильвестр. — И нам нужно поспешить. Вашему величеству нужен настоящий наследник престола.

Король кивнул с несчастным видом и спросил:

— А как же… Как же эти несчастные дети?

— Они невинные жертвы, ваше величество. Но грех матери падает на головы её потомства до третьего и четвёртого колена. Так говорится в Книге Ожидания, государь. Однако наша церковь милосердна и примет их в своё лоно на воспитание.

— Что ж… Тогда пойдёмте к королеве, — вздохнул король.

Катарина Ариго уже второй месяц содержалась в угловых апартаментах левого крыла дворца. Их охраняли отряды королевских стрелков: дворец стал королеве настоящей домашней тюрьмой.

В распоряжении подследственной оставили только три комнаты: столовую, спальню и молельню. Столовая, шедшая самой первой, была сейчас пуста; в спальне возилась кастелянша королевы – немолодая женщина с некрасивым лицом, которое ещё больше портило неприятное выражение цепкого любопытства. Кардинал вспомнил, что дама была вдовой лаикского капитана Арамоны, таинственно пропавшего год тому назад. Кастелянше помогала её дочь – молоденькая девушка, хорошенькая, как картинка. Впрочем, кардинал не питал иллюзий: не пройдёт и десяти лет, как очаровательную мордашку обезобразит то же холодное, липкое выражение, которое оставило отчётливые следы на лице матери.

Катарина Ариго находилась в молельне. Она сидела за маленьким столиком, полностью погружённая в Книгу Ожидания. Оставленная ей фрейлина, сеньора Фарни (всецело преданная Сильвестру), старательно вышивала алтарный покров, ловко орудуя иголкой. При виде короля она вскочила и присела в глубоком реверансе.

Катарина заметила визитёров не сразу, словно святая книга полностью поглотила её внимание. Шелест платья приседающей сеньоры заставил её очнуться. Королева вздрогнула и вскочила, едва не уронив с плеч тяжёлую шаль. На ней было простое белое платье без всяких украшений: подлинная эсператистская мученица, обречённая врагами на заклание. Узнав короля, она присела так низко, словно хотела встать перед мужем на колени.

Кардинал движением руки выставил фрейлину вон.

— Сударыня! — отрывисто сказал король, у которого при виде жены, должно быть, случилась мигрень: во всяком случае, рот его перекосился, а лицо сморщилось как печёное яблоко. — Известно ли вам, в чём вас обвиняют?

Катарина выпрямилась с кротким достоинством.

— Да, государь. Господин вице-кансильер допрашивал меня несколько раз. Я отвечала ему, поскольку полагала, что такова воля вашего величества. Но мне хотелось бы услышать обвинение из ваших собственных уст.

— Вас обвиняют в тайных встречах в аббатстве святой Октавии! — с трудом выговорил король. — С разными… молодыми людьми из числа наших подданных.

— Не буду отпираться, государь, — ответила Катарина, опуская глаза и теребя переплёт Книги Ожидания, за которую она схватилась как за якорь спасения. — Некоторые из встреч, о которых спрашивал меня господин вице-кансильер, действительно имели место…

— С какою целью? — спросил король запальчиво.

— Граф Штанцлер и мои братья… Они просили меня оказать покровительство, государь…

— Кому?

— Некоторым юношам, находившимся у вас в опале. Новому герцогу Придду… Несчастному Ричарду Окделлу… Ещё… некоторым другим.

— В их числе покойному графу Васспарду и покойному генералу Феншо-Тримейну, — вставил Сильвестр. — Вас не удивляет, дочь моя, что приходится так часто говорить «покойный», упоминая ваших бывших протеже?