Зверь (СИ) - "Tesley" - Страница 22

— Немного подождёт, — непринуждённо перебил его Алва, усмехаясь. — Право же, всё это не стоит выеденного яйца. Минуту терпения, ваше высокопреосвященство! Не тревожьтесь, ваше величество: я бью цаплю влёт. Юноша, пистолеты!

И Алва повелительным движением вытянул руку вправо. Сильвестр даже вздрогнул: на миг ему показалось, что справа от Рокэ стоит, усмехаясь во весь рот, бесследно сгинувший в Гальтаре Ричард Окделл.

К счастью, это был просто обман чувств. Справа от Алвы стоял только молодой Придд, холодный и невозмутимый, как всегда.

— Ваша светлость, я оруженосец графа Рокслея, — ответил он неторопливо, чуть склонив безупречную каштановую голову.

— И что? — недоуменно приподнял левую бровь Рокэ. — У вас нет пистолетов?

— Нет, ваша светлость.

Алва посмотрел на Придда с глубоким сожалением.

— Герцог, из вас никогда не выйдет хорошего военного, — заметил он. — У вас всегда должно быть то, что требуется, за пять минут до приказа!

— Я намерен идти в законники, ваша светлость, — ответил Спрут с тонкой улыбкой. — Но благодарю за совет.

Королевские телохранители, успевшие уже окружить Алву, ждали слова короля.

— Кузен Алва, — произнёс Фердинанд глубоко несчастным тоном, — мы вынуждены покарать вас за неподобающее поведение в нашем присутствии… и перед лицом смерти достойнейшей из эрэа. Ближайшие две недели вы проведёте во Флотской башне в Багерлее. Ступайте за капитаном Синьоретти.

Король махнул рукой, и Алва, равнодушно пожав плечами, вручил свою шпагу начальнику королевских телохранителей. Его вывели на улицу в окружении сразу восьмерых солдат: похоже, капитан Синьоретти всё-таки побаивался реакции кэналлийцев. Те стояли с надутыми чопорными физиономиями, словно это не Алва оскорбил присутствующих, а присутствующие оскорбили его.

Фердинанд II, скомкано попрощавшись с графом Рокслеем и вассалами Дома Скал, уселся обратно в карету под непрекращающимся нудным дождём. Униженный и опозоренный Колиньяр – его заботливо поддерживали под руки тессорий и главный церемониймейстер – потащился следом за свитой. Кардинал Сильвестр замыкал шествие, машинально ощупывая письмо, которое спрятал сегодня утром под сутаной на груди. В его голове теснились встревоженные мысли. Рокэ, как было понятно даже младенцу, не собирался выполнять условия их договора, которому сам Сильвестр неукоснительно следовал. Алва разыграл сцену мнимого безумия с явной целью оттянуть, а то и вовсе отменить свой отъезд в Ургот. Сильвестр представил себе, как пишет герцогу Фоме, что Первый маршал не может прибыть к войскам, поскольку неожиданно рехнулся, и поморщился, как от зубной боли.

— Ваше высокопреосвященство! Вы так и не благословили её светлость герцогиню Надорскую.

Сильвестр повернулся, остановленный на самом пороге Зала Чести. Прямо перед ним возвышался епископ Риссанский, держа в одной руке кропило, а в другой – сосуд со святой водой.

— Насколько я знаю, герцогиня исповедовала эсператизм, — сухо бросил Сильвестр, собираясь перешагнуть порог.

— Её светлость была сторонницей церковного союза, достойный брат мой, — с лёгкой укоризной ответил Луи-Поль. — Перед смертью она исповедалась мне, служителю нашей праведной церкви, и будет погребена по олларианским обрядам, как и её супруг. Но, если вы разделяете непримиримость и нетерпимость фанатиков Лиги, ваше высокопреосвященство…

Сильвестр медленно повернулся обратно, нехотя забирая из рук молодой эпинской гадюки кропило. Хорошо, окажем уважение Скалам. Если Рокэ собирается играть в свою игру, сыграем и мы в свою. Катарину Ариго придётся уничтожить. А её любовник пусть посидит недельки две во Флотской башне, хуже не будет. Только режим окажется чуть построже, чем ожидает за свою выходку синеокий красавец!

Сделав несколько широких шагов, кардинал оказался в паре бье от возвышения, на котором стоял катафалк. Сейчас возле гроба жалась только потерянная Алиса Карлион с дочерью: сам граф Ангерран, давно уже переставший рыдать в носовой платок, перешёл в маленькую комнатку за Залом Чести. Дверь была приотворена, и Сильвестр отлично видел как Карлион перешёптывается о чём-то с братьями Рокслеями и Дональдом Адгейлом. За их спинами возвышался небольшой алтарь с тяжёлым серебряным ящиком. Там, несомненно, находились сосуды с внутренностями умершей: по обычаю знати их хоронили отдельно от тела.

— Сердце её светлости будет погребено завтра в часовне святого Дени, — сказал епископ Риссанский на ухо Сильвестру, проследив его взгляд через плечо.

Да уж, для Олларии нет подарка лучше! Сильвестр готов был прозакладывать свои чётки и молитвенник, что с завтрашнего дня к часовне святого Дени потянутся все недовольные эсператисты столицы. Ещё один возможный очаг бунта…

Епископ Риссанский ловко подставил сосуд со святой водой, и Сильвестр, не глядя, обмакнул в него кропило. Сделав ещё шаг, он поднялся на ступеньку возвышения и вздрогнул. Лицо герцогини Окделл находилось прямо перед ним. Бледное и худое, оно, однако, не выражало и тени того горя, которое свело старуху в могилу. Напротив: оно сияло улыбкой радостного торжества и казалось неожиданно помолодевшим и посвежевшим.

Это был дурной знак. Сильвестр не считал себя суеверным человеком, но триумфальное выражение на лице противницы заставило его невольно поёжиться. Какой скверный сюрприз готовит ему мёртвая ведьма с того света?

Королевский поезд догнать не удалось. Сначала Сильвестра задержал епископ Риссанский, потом – граф Рокслей, изъявивший желание лицезреть его высокопреосвященство на завтрашней панихиде в часовне святого Дени. Сильвестр отговорился состоянием здоровья. Уже на возвратном пути дорогу кардинальской карете перегородила колымага, тяжело гружённая винными бочонками. Когда Сильвестр наконец-то ворвался в королевскую прихожую, Фердинанд II уже отпускал двор.

— Господин вице-кансильер, — напоследок обратился он к Колиньяру, лицо которого из мертвенно-бледного успело стать чудовищно багровым, — мы позволяем вам с завтрашнего дня покинуть нас и освобождаем от обязанностей службы. Отдых в ваших имениях пойдёт вам на пользу.

Несчастный Колиньяр вздрогнул всем телом.

— Ваше величество, — проблеял он, — нет нужды…

— Мы освобождаем вас, — повторил король неприязненным тоном и, повернувшись ко всем спиной, удалился в Каминный зал, где обычно отдыхал до вечера.

Двор раскололся на две неравные половины. Часть придворных осторожно обошла Колиньяра по дуге: прилюдное оскорбление само по себе было бесчестьем, но вдобавок оно достигло цели, раз уж за ним последовала временная отставка. Возле герцога сгрудилась только партия Манриков, не слишком большая, но внушительная: в их руках сосредоточилось много власти. Вокруг важных сановников увивался маркиз Фарнэби – слепень, жадный до чужих крови и слёз.

Кардинал не стал задерживаться возле них и вошёл в Каминный зал следом за королём.

Фердинанд II в полном расстройстве чувств метался по комнате.

— А, вот и вы, ваше высокопреосвященство! — встретил он Сильвестра. — Вы, конечно, хотите показать ещё какие-нибудь протоколы, которые не успел предъявить нам господин вице-кансильер?

Сильвестр развёл руками.

— Нет, ваше величество. У меня нет никаких протоколов.

— Тем лучше! Тем лучше! — слегка задыхаясь забормотал король. — Я уже устал от этих бесконечных наветов… Известно ли вам, что я просил господина Колиньяра устроить моей жене очную ставку с матерью Моникой в моём присутствии? А? И известно ли вам, что господин Колиньяр отказал мне в этом?

— Вероятно, вице-кансильер посчитал это несвоевременным? — мягко предположил Сильвестр.

Фердинанд II топнул ногой.

— Речь идёт о моей жене! А также о моём сыне, ваше высокопреосвященство! Разве вы не слышали того, что сказал кузен Алва? Если моя жена виновна, она должна отвечать передо мной, а не перед господином Колиньяром, методы которого вам хорошо известны!

— Ваше величество желает говорить с королевой? — невозмутимо спросил Сильвестр.