С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич - Страница 59

Неужели и только что начавшаяся космическая эра принесёт человечеству нечто в подобном же роде?!

Нет, судя по тому, как она началась, вроде бы не должно так получиться. Хотелось бы верить в разум человечества. Или, на худой конец, хотя бы в присущее всему живому отвращение к самоубийству.

Кроме опробования ручного управления интересной новинкой, о которой тоже рассказал Титов, были сделанные им съёмки. Позднее Алексея Леонова назвали первым космическим художником — за сделанные им рисунки на космические темы. Я думаю, кинематографисты и фотографы с неменьшим основанием могли бы принять в свою корпорацию Германа Титова — как первого космического фотокинооператора. Снял он тогда действительно здорово. Особенно сильное впечатление произвели на меня обошедшие вскоре весь мир цветные фотографии дуги (именно: не привычной нам на Земле прямой линии, а дуги!) горизонта, где узкая кайма нежно-голубого цвета отделяла снежно-белый облачный покров Земли от бездонной фиолетово-чёрной вселенной. С трудом верилось, что привычное нам светлое голубое дневное небо над головой — не более как эта узкая атмосферная полоска… Но я несколько забегаю вперёд — в тот день, восьмого августа, эти фотографии, естественно, обработаны и отпечатаны ещё не были, и нам оставалось довольствоваться наблюдениями космонавта в его устном изложении.

А излагал он свои впечатления, надо сказать, хорошо. Говорил образно, чётко, эмоционально… Заметил многое такое, что как-то сразу приблизило нас всех к живой обстановке на борту летящего в космосе корабля.

Рассказал, например, как открыл тюбик с соком крыжовника:

— Вдруг выскочила капля сока. И повисла у меня перед лицом в воздухе!.. Поймал её крышечкой…

Или про то, что во время вращения корабля Луна прошла в иллюминаторе, как в фильме «Весёлые ребята». Помните, там ещё песенку поют: «Чёрные стрелки проходят циферблат…»

А про срывающиеся на спуске в верхних слоях атмосферы клочья наружной теплоизоляционной обшивки сказал так:

— Как хлопья снега в новогоднюю ночь…

Рассказал и о вещах, хотя далеко не столь приятных, как все эти милые подробности, но несравненно более существенных. В частности, не умолчал о том, что через некоторое время пребывания в невесомости начал ощущать нарушения в работе вестибулярного аппарата — лёгкое головокружение и поташнивание. Правда, стоило ему принять исходную собранную позу и зафиксировать неподвижно голову, как эти неприятные явления стали заметно слабее. А после того как космонавт поспал (первый сон человека в космосе!), почти полностью исчезли.

Наблюдавший Германа Титова врач, опытный авиационный медик Евгений Алексеевич Фёдоров, узнавший вместе со своим коллегой Иваном Ивановичем Бряновым и дублёром Титова Николаевым об испытанных космонавтом вестибулярных нарушениях сразу, на месте приземления, от самого Титова, сказал ему:

— Гера, об этом расскажи на комиссии подробно. Это штука очень серьёзная.

И Титов рассказал.

Рассказал, не поддавшись естественно возникшей вокруг него победно ликующей атмосфере, без преувеличения, всемирного масштаба, на фоне которой вряд ли очень уж хотелось ему произносить какое-то «но».

Это далеко не такое простое дело — не поддаться атмосфере! Особенно атмосфере парадной. Иногда это бывает даже труднее, чем не поддаться воздействию власти, страха, зависти и других, бесконечное число раз отражённых в литературе и искусстве факторов, мощно влияющих на души человеческие. Гораздо труднее!

Титов — не поддался!.. Эту его моральную победу над самим собой я склонен расценивать, по крайней мере, не ниже, чем саму готовность сесть в космический корабль и лететь на нем в космос.

Теперь каждому, кто хотя бы в малой степени связан с космическими исследованиями, ясно, что космонавт-2 оказался первым человеком, реально столкнувшимся с одной из наиболее сложных проблем космонавтики. Невозможно переоценить значение этих его наблюдений, проведённых — в соответствии с благородными традициями многих славных естествоиспытателей — над самим собой. Теперь мы все это понимаем. Но то теперь. А в день, когда Титов отчитывался за выполненный полет, раздались было и такие голоса:

— Ну и стоит ли об этом шуметь? Акцентировать внимание!.. Скажите, большое дело: поташнивало его! Голова кружилась! Нежности телячьи… Это, к вашему сведению, и без всякого космоса случается… Да и вообще — вы можете поручиться, что это у Титова не индивидуальное? Может быть, он просто легко укачивается? А вы сразу на весь белый свет раззвоните… Нет, нечего в бочку мёда подпускать ложку дёгтя. Полет прошёл отлично, космонавт чувствовал себя прекрасно — и все!

Но, к чести руководителей нашей космической программы — а они почти все присутствовали при отчёте космонавта, — подобная страусовая тактика поддержки у них не получила. К возникшим у Титова вестибулярным явлениям решено было отнестись со всей серьёзностью — решено фактически даже без дискуссии.

Единственное, о чем высокий синклит вроде бы на минуту призадумался, — это об «на весь белый свет раззвоните». Может быть, действительно пока не стоит? Не лучше ли подождать подтверждения — или опровержения — в следующих полётах, а уж тогда…

Но, поразмыслив немного, решили и перед лицом «всего белого света» ничего не умалчивать. Мотивов, толкнувших именно на такое решение, я тогда как-то не уловил. Возможно, прослушал. Наверное, были среди этих мотивов и чисто практические: раз уж полёты людей в космос начались, то шила в мешке — если, конечно, таковое в нем имеется — все равно не утаишь. Но были, я уверен в этом, и соображения более, если хотите, принципиального характера: ответственность первопроходцев перед историей!

Так или иначе, и на пресс-конференции, состоявшейся 11 августа в актовом зале Московского университета (такие пресс-конференции после каждого космического полёта быстро стали традиционными), и в опубликованном неделей позже в газете «Правда» рассказе «700000 километров в космосе» — о полёте корабля «Восток-2», и во всех последующих публикациях, докладах, выступлениях на научных конференциях — повсюду этой проблеме уделялось все то внимание, которого она — последующие полёты это, увы, подтвердили — заслуживала. Как, впрочем, заслуживает и по сей день…

Так случилось, что на пусках кораблей «Восток-3» и «Восток-4», на которых успешно слетали в космос мои недавние слушатели Андриян Григорьевич Николаев и Павел Романович Попович, я присутствовать не смог. Приболел. Следил за ходом дел по радио и телепередачам. Убедился, что следить вот так, со стороны, не зная ничего о всех сопутствующих очередной работе конкретных трудностях (без которых, конечно, не обойтись), за сложной, связанной с определённым риском деятельностью людей, с которыми занимался, близко познакомился, гораздо тревожнее, чем находясь непосредственно на место действия, где полная осведомлённость не позволяет разгуляться нездоровой фантазии. Это, наверное, общее правило, пригодное для большинства жизненных ситуаций: ничто так эффективно не противостоит нездоровым фантазиям, как полная осведомлённость.

Но даже издалека, пользуясь той общей информацией, которую получал из газет, по телевидению и радио, я понял самое существенное: в своём противоборстве со зловредным влиянием невесомости на человеческий организм космическая физиология и космическая медицина не оказались бессильными. Данные, привезённые Титовым, заставили резко усилить тренировки космонавтов, направленные на общее укрепление вестибулярного аппарата, а также разработать специальные правила поведения в космическом полёте: меньше менять позу, особенно в период первоначальной адаптации, не вертеть головой, избегать резких движений… И все это дало свои плоды: явлений вестибулярного дискомфорта ни у Николаева, ни у Поповича не наблюдалось.

Так думал я, наблюдая на телеэкране малоподвижные, как бы скованные фигуры космонавта-3 и космонавта-4. Так оно и подтвердилось, когда они, успешно завершив свои полёты, вернулись в Москву… Кстати, в этих полётах был сделан ещё один внешне незначительный, но, как оказалось впоследствии, весьма принципиальный новый шаг: освоившись с невесомостью, космонавты отстегнули ремни и «поплавали» в космическом корабле, насколько это позволяли его ограниченные объёмы. Сегодня при проведении продолжительных и насыщенных многообразной исследовательской работой космических полётов мы себе и представить не можем, чтобы было иначе.