Возвращение (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 53

Устя поморщилась.

Царевича... дал уже! Отворотясь не насмотришься!

- Али не по норову он тебе? - прищурилась Настасья.

Почему Устя откровенничать решила? Она и сама не знала.

- Мое дело отца слушать. А люб, не люб... что у меня воли, что у тебя.

- И то верно, боярышня. Неуж не люб тебе другой никто? Сестра твоя - та себе милого дружка нашла, а ты, смотрю, нет.

- Сестра?

- Не знала ты?

Устя головой качнула.

Прабабушка говорила про Аксинью, да Устя попросту забыла. Тут все одно к одному и легло. Батюшка приехал, прабабушка уехала, потом боярин Раенский с визитом... теперь вот, все подворье на ушах стоит. Платья шьют, суетятся... Аксинья и из головы вылетела.

- Я и не подумала. Говори, что знаешь?

Настасья тоже таить не стала.

- Знаю. Встречаются они малым не каждый день, на сеновале.

- Ох, Ксюха!

- Вроде как до бесчестья у них не дошло. Но Егор...

- Егор тоже знает?

- Тут такое дело, боярышня...

Настасья рассказывала честно.

Конюх Егор ей люб был давно. Только вот он холоп, она холопка, над ними боярская воля. Куда тут денешься. А потом еще люба она оказалась боярину.

Егор тогда чуть с ума не сошел, Настасья его кое-как утешала. Говорила, что натешится с ней боярин, да и выкинет. А коли сейчас попробовать у него игрушку отбить - пропадут они оба.

Егор умом все это понимал, а сердце-то не каменное!

Вот и бегала к нему Настасья, боялась, что любимый натворит что-нибудь... а бегать-то как? Скажет кто боярину, что полюбовницу он с конюхом делит - обоим головы бы не сносить!

Приходилось таиться, да по сторонам оглядываться.

Вот, в одну из ночей Настасья и заметила Аксинью. Которая точно так же кралась, оглядывалась - и направлялась на сеновал.

Какая бы женщина устояла?

Настасья исключением не оказалась. Егор ее в ту ночь не дождался, Настасья занималась более важным делом. Подсматривала и подслушивала.

Как она поняла, Аксинья и Михайла...

- КТО!?!

Устинье чуть дурно не стало.

- Михайлой она его зовет, боярышня.

- Оххххх...

- Никак знаешь ты его?

- Волосы светлые, глаза зеленые, высокий...

- Глаза не видела, темно было. А волосы светлые и высокий. И вроде как из царевичевых ближников он, сам говорил.

- Он...

- Боярышня?

Устя дышала. Ровно и размеренно.

- Ты... уффф говори, Настасья. Уффф... Слово даю, уфффф, молчать буду. Уфффф... Дурной то человек...

Настасья только головой покачала.

Чудит боярышня. А и то, коли сестра с каким поганцем свяжется, тут всем достанется.

- Он ей рассказывает, как любит. И она ему тоже. Целуются иногда. А вот до греха плотского у них вроде и не дошло. Она бы и не против, да он останавливает.

- Сволочь. Уфффф...

- Может и так, боярышня. Встречаются они не так, чтобы часто, но раз в пять - десять дней увидятся обязательно.

Устя медленно кивнула. Сердце чуточку успокоилось, черный огонь внутри больше не обжигал.

Ах ты ж мразь такая!

Что ж ты с моей сестрой-то делаешь?! Ненавижу, Жива-Матушка, как же я его НЕНАВИЖУ!!! До крика, до безумия, до черной волны, которая застилает разум, стоит только ту последнюю ночь вспомнить - и вой к небу рвется, ровно волчий.

Не спущуууууу!

Не прощууууу!

И за сестру - тоже спрошу!

- Как Михайла на подворье к нам попадает - знаешь?

- Нет, боярышня.

- Настя... вот что. Три рубля хочешь? На обзаведение?

- Хочу, боярышня.

- Узнай, как он на подворье попадает. Попроси Егора своего поглядеть за Аксиньей, и сама постарайся. А за мной не пропадет.

- Я вам и так отслужу, боярышня. Вы нам с Егором жизнь спасли.

Устя коснулась руки холопки.

- За то, что я сделала, Настасья, ты со мной полностью расплатилась. Я тебе должна.

- Поговорю я с Егором. Они уж дней шесть не виделись, со дня на день должны.

- Хотела бы я их застать. Раньше, чем батюшка...

Настасья задумалась.

- Не знаю, боярышня. Я с Егором поговорю, а дальше - только молиться и останется.

Устя кивнула. Можно и помолиться. Но Михайла...

Аксинья...

Да что ж она, дурочка, не думает ни о чем?! Он же... она же...

Матушка-Жива, да что ж это делается-то?!

***

- Боренька, нельзя нам сегодня. Разве что рядом полежим...

- Маринушка моя. Мне с тобой всегда радостно, русалочка моя.

Царица Марина опустилась на кровать.

- Хоть побыть рядышком.

Борис тоже вытянулся на кровати, притянул супругу к себе.

- Ребеночка от тебя хочу, Маринушка. А лучше двоих или троих.

- Я ведь говорила, Боренька, не лгала тебе изначально. Я у матушки одна получилась. В роду нашем бабы поздно созревают, поздно рожают, но и старятся тоже поздно. Рожу я тебе еще... подожди чуточку.

- Буду ждать, сколько скажешь. Только сына мне подари. Или дочку, с такими же глазищами, как у тебя.

- Подарю, Боренька. Бог даст, и двоих подарю, и троих. Может, и мне на богомолье съездить? Ты поедешь в один монастырь, ну и я тут, рядышком?

- Расставаться с тобой не хочу. Даже на день, даже на час. Уж сколько лет вместе, а я без тебя сам не свой делаюсь.

Царица приподнялась на постели скользнула губами по губам...

- Я на пару дней, Боренька. Помолюсь, да и вернусь. Пожалуйста!

- Ну коли просишь...

- Отпустишь?

- Ждать буду.

- Любый мой....

Губы скользили по мужскому телу.

- Нельзя ведь. Грех это...

- Отмолю.

И губы скользнули еще ниже, вызывая довольный мужской вздох.

Ладно уж... семь грехов - один храм. И то... отмолим!

***

- Велигнев, я не просто так к тебе пришла. Разговор у меня есть.

- Слушаю, Агафья. Или тебя иным именем назвать?

- Называй Агафьей. Привыкла я, среди людей живу. Это ты в чащу ушел...

- Разве ж от тебя уйдешь? Ты и под землей разыщешь, коли надобно.

- А не было б надобности, я б сюда и не полезла. Ты меня послушай, Велигнев. Я не просто так пришла, я с другими поговорила. Пятьдесят лет назад в Россе было сто двадцать две священные рощи. Тридцать лет тому - восемьдесят шесть. Сейчас - сорок две. Не страшно тебе? Богиня ответ дала. За эти годы к ней пятьсот двенадцать душ ушло. Не простых, а НАШИХ. А всего-то нас хорошо, если тысяча наберется. И эти пятьсот смертей - они не от возраста, не от болезни. Это те, кого огнем и мечом извели, ядом и коварством.

- Агафья... всерьез ли ты?

- Смеяться будешь, я тоже не замечала. Как в тумане жила. Внучка у меня в силу вошла, я ее обучать начала, а она спрашивать. А как ответы я нашла, так и сама задумалась. Что происходит, Велигнев? Тебе многое ведомо, кто это может быть?

Обманчиво скромная пара.

Старушка в простом тулупчике и платке - и старик в одной телогрейке поверх холщовой рубахи, в портах полотняных, в лаптях. Даже без шапки, седые волосы в разные стороны торчат. Никакой в нем благостности, никакого величия.

Пока в глаза не поглядишь - и не поймешь, с кем столкнулся.

А как посмотришь...

Глаза у Велигнева голубые.

Ясные-ясные. Словно безоблачное летнее небо. Чистые и спокойные.

Только вот Агафья точно знала, не просто так его Велигневом прозвали. Вот и сейчас... голубые глаза начинали медленно темнеть. От зрачка - и все дальше, дальше, словно тучи на небо сходились.

- Не знаю я. Не думал. А ведь права твоя внучка. И еще кое-что случилось недавно, ровно мир дрогнул...

- Когда, Гневушка?

Велигнев время назвал, подумала Агафья.

- А мне в то же время Жива-Матушка приснилась, повелела к Устинье ехать.

- Неспроста это.

- Но... не моя ж внучка тут виной? Я ее силу видела, не злая она...

- Понятное дело. Но как-то причастна она к происходящему, не поговори ты с ней, и ко мне бы не пришла, верно?

- Верно, Гневушка.

- Может, и еще что хорошего от нее будет. Сейчас мы хоть задумались, что враг у нас есть, искать его надобно...