Идеалы мисс Райт. Дилогия (СИ) - Зимняя Кристина - Страница 27

– Алиби, значит? – Сковорода, перехваченная уже обеими руками, угрожающе подрагивала – все же вес у нее был великоват для моих девичьих рук. Я медленно вышагивала вокруг стола, следуя за пятящимся от меня Алексом, и, за неимением возможности орать, шипела раздраженной кошкой.

– Мэнди, ты с ума сошла? – Пронизанный беспокойством тон заставил меня буквально заскрипеть зубами.

– А может, это тебе нужно алиби? – От осенившей вдруг мысли я даже остановилась. – Может, это ты заколол бедняжку Далинду Кайс? Пристал к ней, а она не впечатлилась чарами провинциального обольстителя и отказала. А ты, избалованный, самодовольный золотой мальчик, ее злодейски прирезал! – Сковородка, уподобившись указке, уткнулась в живот, шагнувшему навстречу соседу.

– Ножом с твоей кухни? Я ведь сразу его узнал. Не мели чепухи, Одуванчик! – Заявил он, перехватив мою руку, и принялся аккуратно по одному разжимать пальцы.

– Точно! – Воодушевленная идеей я даже не стала сопротивляться произволу и позволила отобрать орудие мозговправления. – А потом решил мною от подозрений прикрыться! Это ты не мне, ты себе придумал алиби.

– Очень смешно! Значит, все-таки не ты. – Придя к разумному выводу, пусть и запоздало, олень как-то сразу успокоился и расслабленно уселся на стул. Предварительно отложив конфискованную сковороду подальше.

– Надо подсказать детективу Трулли, в какую сторону двигаться! – Тоже устроившись за столом, постановила я.

– Надо понять, как ваш ножик попал в руки убийцы. – Предложил свою линию поведения Фрэйл-младший.

И, как ни обидно было это признавать, но он был прав.

Засвистевший чайник вмешался в ход нашей беседы. Заливая кипятком заварку и доставая чашки и печенье, я размышляла, стоит ли чем-то из того, что знаю, поделиться с соседом. Он, конечно, мне не друг, а совсем даже наоборот, но убийство – это действительно слишком серьезно. Перед этим реальным, близким и лично виденным преступлением моя статья-сенсация меркла и уходила в тень, теряя всю свою значимость. Даже думать о славе, когда бедняжка Линда лежала мертвая в полиции Лайтхорроу, было жестоко и эгоистично. К тому же, что если эта смерть будет не последней? Как ни досадно было это признавать, но я нуждалась в ком-то, с кем могла бы обсудить свои подозрения. И по иронии судьбы несносный, ненавистный Алекс Фрэйл был единственным кандидатом на роль собеседника.

Пустели чашки и вазочка с печеньем, за окном все выше поднималось солнце, а картина ночных событий обретала все большую четкость.

Оленя на съемки притащила его олениха – рыжей требовалось что-то срочно обговорить с братом и она «побоялась» ехать одна. Когда Ферран поволок меня утешать ассистентку, броситься сразу же на спасение моей репутации соседу помешала опять же Фелис. На отдирание от себя якоря в лице самопровозглашенной невесты ушло не больше минуты, но ее хватило, чтобы Алекс потерял нас с актером из виду. Какое-то время он бестолково бродил по лесу, пока не наткнулся на меня. Он не встретил ни звезду экрана, ни режиссера, ни мышь, и даже фургон не попадался ему на глаза, из чего я сделала вполне резонный вывод, что Фрэйл-младший заблудился в трех дубах, точно так же, как чуть позже я. Это было странно. Уж если я отлично изучила эту местность, то соседу в собственных угодьях было знакомо буквально каждое дерево. Предположив временно, что на нас обоих нашел приступ краткосрочного топографического кретинизма, мы перешли от этой загадки к следующей. К ножу.

Нехотя я рассказала, что Ферран Истэн утащил меня в свою гримерку для разговора с его помощницей, и что вероятнее всего я обронила нож именно там, когда вытряхивала содержимое сумки. Признаваться, зачем я вообще его в эту сумку положила, не стала – сочинила что-то про сбор гербария. Сосед, разумеется, не поверил, но допытываться не стал.

В ходе обсуждений выяснилось, что рыжая, обозлившись, укатила домой сразу после того, как Алекс вырвался из ее цепких лапок. По крайней мере, именно так сказал заметивший отбытие Фелисьены перевертыш. А жаль, я как раз припомнила, что записала ее в маньячки, и с удовольствием развила бы эту мысль.

Подслушанный разговор тоже пришлось упомянуть, вот только о своих догадках я умолчала. В последний момент удержала готовые сорваться с губ слова. Было стыдно, неприятно от собственного эгоизма, но запланированная статья снова поманила обещанием победы над мерзким типом, только что беззастенчиво слопавшим последнее печеньице. Разобраться в смерти Далинды было необходимо, но заметку о связи этого убийства с десятью предыдущими я намеревалась написать первой! Прежде чем Фрэйл ухватится за мою идею и помчится в столицу, строчить в колонку «Вестника» громкое разоблачение.

На этом эпизоде удивительно мирное, учитывая личности собеседников, течение диалога оборвалось – сменилось таким родным и знакомым препирательством. Мы с соседом снова были по разные стороны баррикад!

Подозревать мышку Ди я отказалась категорически. Да, только она не прибежала на шум и появилась, лишь когда уже шел допрос свидетелей, уверяя, что уснула в фургончике начальника. Да, ей было проще всего подобрать нож, но все равно это не могла быть она. Не могла и все! Только не робкая, тихая, застенчивая Дайана. Кроме того, я очень сомневалась, что она сумела бы настолько близко подойти к актрисе да еще так точно воткнуть лезвие прямо в сердце. Для этого требовались определенное доверие со стороны Далинды, знание, куда бить, и сила.

Алекс, как заводная обезьянка, стучал себя кулаком по лбу и уверял меня, что я просто наивная дурочка. И вовсю отстаивал виновность ассистентки. Напрасно я опасалась, что он свяжет смерть Далинды со смертями ее предшественниц. Этому болвану, по ошибке числящемуся репортером, даже в голову ничего подобного не пришло. Впрочем, я всегда знала, что он занимается не своим делом. И занимает не свое место! Что ж, тем проще будет его подвинуть.

С той же категоричностью, с которой я отвергала вину Ди, сосед отрицал причастность к убийству Руперта, которого давно знал, и Феррана, который «конечно, тот еще тип, но явно не убийца».

Прекратила спор явившаяся готовить завтрак Эльвира. И вовремя, ибо скрепленное чаем перемирие оказалось недолгим, и мы с Фрэйлом-младшим опять оказались на грани драки.

Ближе к вечеру…

Если бы мама могла видеть, как неприлично широко я зеваю, порой даже позабыв прикрыть рот, пространной нотации было бы не избежать. Но мама была дома, а я – нет. И среди пары десятков таких же заспанных лиц мое не так уж и выделялось. Бодростью поражал только оператор, то и дело прикрикивающий на готовых вот-вот упасть помощников. Источником его активности, вероятно, служила фляга, к которой он постоянно прикладывался. Перевертыши, разом утратившие всю присущую им ловкость, все время что-то роняли и с завистью и ненавистью косились на начальника.

Дорогуши вид имели наиболее приемлемый, но благодарить за это должны были не феноменальную способность полноценно отдыхать за два часа, а искусную маскировку. Под слоями косметики гримерши начисто лишились мимики и бродили по площадке, словно фарфоровые куклы. Но наибольшее сочувствие вызывал бледный тонкокостный парень, чьи покрасневшие глаза тонули в озерах нарисовавшихся вокруг них синяков. Если у остальных была возможность подремать хотя бы пару часов, то у бедняги сценариста не было и их. Всю ночь, пока шли допросы, все утро и весь день несчастный переделывал свое творение, выбрасывая еще не снятые сцены, в которых должна была играть Далинда, и к вечеру напоминал несвежую мумию.

Ферран Истэн тоже смотрелся изрядно помятым, а ведь ему еще предстояло эффектно раскидывать в стороны злодеев и махать руками-ногами, словно ветряная мельница. От пастушки же – в моем исполнении – требовалось всего лишь вприпрыжку обогнуть парочку деревьев, выглянуть из-за куста и ужаснуться. Всего лишь! Сегодня эти элементарные действия казались изощренной пыткой. Вместо того чтобы скакать ланью, я едва волочила ноги, как старая бегемотиха с артритом, вместо жизнерадостной улыбки мои губы кривил оскал потревоженного хищника. А рот, который должен был лишь чуть-чуть приоткрываться в финале сцены, дабы согласно замыслу сценариста продемонстрировать изумление и испуг, самопроизвольно распахивался в зевке.