Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 22

— Нужно первым выдвинуть обвинение об оскорблении чести и достоинства. Пусть закопается в бумажках… Зная наши суды и их особую любовь к подаркам, наше дело можно рассматривать до морковного заговенья. Вот примерно так…

Письмо, составленное в лучших традициях крючкотворства и бюрократии, буквально пестрило красивыми фразами об особой ответственности аристократии перед императором и Богом, о необходимости соблюдения закона, об опасности неуважения и презрения к своему ближнему, об анархии в головах у некоторых господ. Начнешь читать, точно прослезишься сначала от умиления, а потом от гнева. Ведь, выходило, что на высочайшем бале при участии самой императорской фамилии какой-то иностранец позволил себя оскорбить камер-юнкера из свиты Его Величества. По всем неписанным законам оскорбление свитского [член императорской Свиты] трактовалось, как оскорбление самой высочайшей особы, за что можно было запросто получить обвинение по «политической статье».

— Ты у меня, граф Монте-Кристо недоделанный, еще ответишь за смерть нашего дорого Александра Сергеевича. Если тебе повезет, то как пробка из бутылки вылетишь из России. А если нет, то пеняй на себя.

Капнув несколько капель расплавленного сургуча на конверт с письмом, Пушкин вызвал слугу и отправил с ним послание, наказав беречь его, как зеницу ока. Письмо должно было попасть в руки именно того, кому адресовано, а то могли возникнуть дополнительные проблемы.

— А теперь перейдем к сладкому…

Он расположился в любимом кресле и подтянул к себе ближе толстую пачку листов, будущую книгу с очередной сказкой. Взял перо, макнул его в чернила и… задумался.

— Не рано ли я замахнулся на магию, фэнтези? Церковь ведь еще никто не отменял. Меня же поедом съедят.

Желание писать о юном волшебнике Гришке Поттере сразу же пропало. Не учитывать реальность было глупо, да и опасно. Можно было таких проблем огрести от церкви и власти заодно, что сам в петлю полезешь.

— Переделанный «Волшебник изумрудного города» должен проскочить. Как напечатают с рисунками, я его и запущу в продажу… Но следующей партией нужно что-то совсем другое, — в голове крутилась какая-то мысль, но он никак не мог ее сформулировать. Все время ускользала от него. — Это должно быть что-то очень красочное, яркое, близкое людям, желательно эпическое… как романы про пиратов, золото, приключения… Черт, да!

В голове, словно что-то щелкнуло. Нужная мысль, наконец-то, оформилась в очень даже симпатичную идею.

— А не подвинуть ли мне господина Дюма? Насколько я знаю, место короля авантюрно-приключенческого романа еще свободно. Почему бы этим не заняться мне? Реноме великого поэта, правда, немного пострадает. Но…

Его вновь стала грызть вина за такое сползание к откровенное «попсе» и предательство наследия великого поэта. Пришлось договариваться с самим собой.

— Часть заработанных денег пущу на народное образование. Школы для крестьян и ремесленников открою. Чем не благое дело? По крайней мере Пушкин на такое и не замахивался…

Червячок вины, что только что с чавканьем грыз его изнутри, затих. Похоже, идея со школами для простого люда оказалась весьма неплохой.

— Тогда решено, Александр Сергеевич Пушкин откроет эру русского авантюрно-приключенческого романа, — с пафосом провозгласил Пушкин, даже ради такого дела привстав с кресла. — Графа Монте-Кристо и мушкетеров трогать не будет. «Святое» же… А вот что-то эдакое пиратское, с сокровищами, с путешествиями по неведомым землям, с победами над страшными врагами придумать можно. Например, про Садко-морехода, отчаянного новгородского купца, возжелавшего посмотреть на неведомые земли и показать свою молодецкую удаль!

Прозвучало с одной стороны внушительно, а с другой стороны — очень свежо и оригинально. Единственное, его немного смущало имя главного героя.

— Нужно что-то русское что ли… — сморщился Александр, несколько раз просклоняв это старинное имя. — Может Иван⁈ Иван-Мореход?

Произнес и сразу же замер. Понял, что снова попал в самую точку. Кто может быть более русским, чем человек с именем Иван⁈

— И будет череда небольших историй про приключения Ивана-Морехода…

Ему тут же вспомнились романы, а потом и фильмы, про Синдбада-Морехода, которые так любил его младшенький внучок. Словом, это был самый подходящий образец, заготовка для его нового литературного детища.

— А эти истории, чтобы подогреть к ним интерес, можно на базарах читать. А что такого? Устроить эдакое общественное чтение самых ярких отрывков, чтобы у народа слюни потекли.

Не откладывая дела в долгий ящик, Пушкин с жадностью начал писать. В его голове, словно уже давно ждали этого, живо проносились сюжеты эпических приключений отчаянного храбреца, тверского купца Ивана по прозвищу Мореход. Герой оживал на глазах, представая перед поэтом в виде статного молодого мужчины с ясным орлиным взором, аккуратной русой бородками и вьющимися волосами. Стоял на носу юркого кораблика и с тревогой всматривался в даль, где из морской пучины поднимались берега далекой земли.

И все это было настолько ярким, осязаемым, что остро захотелось оказаться там, в этой картинке. На какое-то мгновение он даже почувствовал характерный запах соленого моря, пропитанных дегтем канатов. На зубах заскрипела соль.

— Вот же черт! Это у него всегда так? Сила визуализации просто невероятная. Понятно теперь, почему у него все таким живым выходило. Они же для него были настоящими… Ай да Пушкин, ай да с… сын, — чтобы избавиться от наваждения, ему даже пришлось хорошенько тряхнуть головой. — Ну, начали, с богом…

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Время клонилось к ночи. Наталья в ниспадающем до самых пят белоснежном пеньюаре уже несколько раз заглядывала в его кабинет, при этом загадочно улыбаясь. Похоже, готовила что-то.

— Вот же чертовка, — с улыбкой вздыхал Александр, всякий раз провожая ее долгим взглядом. — Чувствую, тут уже пятым ребенком пахнет…

Ему бы уже идти «на боковую», но он все продолжал корпеть над книгой о похождениях Ивана-Морехода. Хотелось поскорее закончить первую часть и «пустить ее в свободное плаванье».

— Еще немного и все… Заждалась поди.

Но за работой его почему-то никак не покидало очень странное чувство. Пушкину казалось, что он забыл про что-то очень и очень важное. Ощущение, словно назойливая муха, постоянно было где-то рядом, время от времени выбираясь «наружу» и напоминая о себе.

— Хм…

Наконец, Александр отложил перо в сторону. Выдохся.

— Давай, Ваня, отложи-ка пока свой поединок с псом-рыцарем до завтра, — пробормотал поэт, окидывая взглядом только что написанные кусок про ссору Ивана-Морехода и немецкого рыцаря. — Завтра посмотрим, чем все закончится. Пока отдыхай, и ты, Ваня, и ты, рыцарь…

И тут его взгляд окостенел, словно наткнулся на что-то.

— Рыцарь… Рыцарь… Подожди-ка, он же так и сказал: «рыцарь розы и креста»!

Выходит, ему не давали покоя те странные слова про рыцаря розы и креста, который произнес Дантес.

— Что это еще за бред? Какой еще рыцарь розы и креста?

Петербург, Сытнинская улица, вблизи от Сытного рынка

Прошло не больше недели, а Прохор Рукавишников так изменился, что и не узнать. По базару теперь ходит по самой середке, а не жмется к торговым рядам, как раньше. Голову к верху задирает, бороденка вперед торчит, как копье. Ярко-рыжая шевелюра на голове, еще недавно торчала в разные стороны, как ее не причесывай. Сейчас же все пристойно, гладко уложено, особым маслом напомажено. Костюм на нем справный из дорогого английского сукна, пальто с роскошной серебристой лисой на воротнике.

Глянешь со стороны, и не скажешь, что мелкий торговец идет. Подумаешь, что перед тобой большой человек, купец, что великими капиталами ворочает. Рот не поворачивается его звать, как раньше, Прошкой. Сам собой начинаешь «Филимонович» прибавлять.