Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 21

— Я сказал, что карлик, который мнит себя атлантом, выглядит в высшей степени нелепо, — Дантес произнес это медленно, с издевкой смотря в глаза Пушкину. — Нужно ли мне это повторить еще раз, сударь, или вам все понятно с первого раза? Думал, что рыцарь розы и креста более понятлив.

За их спинами тем временем начала собираться толпа. Привлеченные громкими голосами на повышенных тонах, гости слетались со всех концов бального зала, словно пчелы на мед. В таких условиях игнорировать оскорбление было никак нельзя.

— Еще я говорил о противоестественной связи карлика и…

Дантес еще больше повысил голос, оглядывая собравших вокруг них. Явно привлекал внимание.

— Боги…

И тут Александра «накрыло»: в глазах «встала» кровавая пелена, заложило уши, изнутри стал подниматься звериный рык. Не помня себя от ярости, он рванул вперед и со всей силы ударил в челюсть Дантесу, прямо в его презрительную ухмылку.

Глава 10

Не поймешь: то ли явная, то ли скрытая угроза

Бал прошел и высший свет «загудел», напоминая потревоженный улей с пчелами. О случившемся происшествии с Пушкином заговорили в блестящих салонах аристократии Петербурга, на званных ужинах в дворянских поместьях, в офицерских кабаках, и даже в барских домах богом забытых сел и поселков. И все, как один, задавались лишь одним вопросом — что это такое было?

— Позор! Порушение самых основ священной традиции! — кричали горячие головы из офицеров, увидевшие в этом посягательство на освященные веками ритуал поединка, дуэли. — Нет никакого прощения!

— Нехорошо, право слово, — неодобрительно качали головами степенные мужи из чиновников, которых больше смутило не нарушение ритуала, а сам факт дуэли. Им гораздо ближе была бы судебная тяжба об оскорблении чести и достоинства. В таком случае они точно бы все одобрили. — Как-то это все по-мужицки выглядит, не благородно. Совсем не хорошо. Вот к стряпчему бы обратиться, да засудить французика за его мерзкие слова…

Старики же, особенно из заслуженных ветеранов Отечественной войны с Наполеоном, войн с турками, напротив, одобрительно посмеивались, когда речь заходила об этой стычке на балу. Подкручивая кончик уса, они воздавали должное хорошему удару, снова и снова разбирали, как далеко, как высоко и как быстро отлетел француз. Нынешняя молодежь, ворчали старики, уже и забыла, что иногда для офицера и аристократа не зазорно и кулаками поработать.

Дамы же, напротив, большей частью были в смятении, то вставая на сторону поэта, то на сторону его обидчика. Одни жалели статного красавца Дантеса, живое воплощение мужской стати и мужественности, охая и ахая при перечислении его увечий. Другие, правда, гораздо тише, восхищались Пушкиным, не испугавшимся встать на защиты чести своей супруги.

Словом, «бурление» с каждым днем лишь усиливалось, в скором времени грозя захлестнуть всю империю. Само собой напрашивалось продолжение этого происшествия, которое и должно было положить конец всей истории. Со дня на день высший свет ждал официального объявления о дуэли между Пушкиным и Дантесом, которого почему-то все не было и не было. А дело, как оказалось, было в следующем…

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

На следующее утро Александр уже в десять часов сидел в своем кабинете и медленно отхлебывал из чашки крепкий кофе. По-другому было никак не проснуться; поспал хорошо, если четыре часа, а скорее всего и того не было.

— Лев, ну, наконец-то! — с радостью воскликнул он, едва в дверях показался младший брат. Выглядел тот тоже не очень, напоминая скорее вурдалака из плохих французских книжонок, чем живого человека: глаза красные, воспаленные, лицо осунувшееся, протянувшиеся морщины по лбу. — Какие новости, не томи?

После вчерашней драки [настоящей драки, собственно, и не было, а был один хорошо поставленный удар прямо в лицо, после которого Дантес сразу же отправился в глубокий нокаут] вопрос о случившемся для него был едва ли не самый главный. Ведь, последствия его несдержанности могли быть очень и очень серьезные. По-хорошему, тут «пахло» серьезным преступлением, если учитывать нанесенные увечья и родство Дантеса с французским посланником.

— Чего кривишься? — Пушкин никак не мог понять, что за гримасы гуляли по лица брата. Если посмотреть так, то он улыбался, если эдак, то вроде и хмурился. — Понять толком не могу.

— Хорошая новость в том, что дуэли, похоже, не будет, — наконец, выдал Лев, заставив Александра с облегчением выдохнуть. Снова стреляться, памятуя о недавнем, никак не хотелось. — А причина этого есть и плохая новость. Своим ударом ты, милый братец, раздробил этому негодяю челюсть. Красавца Дантеса больше нет. По слухам, ему пол года, если ни больше, придется есть через трубочку. Ему крупно повезет, если челюсть удастся собрать. Такие увечья, как ты понимаешь, весьма и весьма дурно пахнут.

Вместе с братом потемнел лицом и Александр, прекрасно понимая, что ему может теперь грозить. Если попадешь в жернова государственной машины, то можно и не уцелеть. Не спасет ни известность, ни расположение друзей и знакомых. Все эти мысли в один момент промелькнули в его голове, резко стимулируя мыслительный процесс. Выражение «зашевелились мозги» вдруг наполнилось вполне понятным и реальным смыслом.

— Ничего, Левушка, понюхаем, что там и где пахнет, — кивнул Пушкин, решая «бить на опережение». Как говориться «поздно пить боржоми, когда почки отвалились». Теперь нужно лишь действовать, причем, как можно энергичнее и жестче. — Ты лучше послушай, что тебе сейчас нужно сделать.

Александр был дитя весьма непростого двадцатого века, который привнес в повседневную жизнь человека столько всего необычного, странного и страшного, что впору было за голову хвататься и объявлять это время проклятым. Неужели с помощью такого наследия он не справится с каким-то непонятным французом-бретером, совсем потерявшим берега?

— У тебя ведь на носу выход очередной газеты?

Пушкин-младший кивнул. Действительно, их небольшой бизнес постепенно набирал обороты, достигшие довольно приличных цифр. На серебре и золоте, конечно, не ели, но свои пять -шесть тысяч каждый месяц имели, не особо напрягаясь, что позволило начать выплату долгов.

— Вот и отлично. Лева, большая часть нового номера должна быть посвящена этому наглецу. Чего глазами хлопаешь, бери перо и записывай.

В лучших традициям «черного» пиара Александр решил погубить репутацию Дантеса, «опустив ее ниже травы». Ни у него, ни у его друзей и знакомых, даже мысли не должно возникнуть хоть как-то мстить Пушкину. И он, пережив «веселые» выборы девяностых и начала двухтысячных годов в своем время, прекрасно знал, как все это провернуть.

— Для начала остановись на его прошлом. Намекни читателям, что Дантес самый обычный искатель легкого заработка, которого выперли из Франции за разные «темные» делишки. Напиши, что по слухам на своей родине он промышлял заказными дуэлями за деньги. У нас это сильно не любят. После такого он точно, как уж на сковородке запляшет…

Грязновато, конечно, получалось. Пожалуй, даже немного душком от таких методов отдавало. Но сейчас Александру было совсем не до морализаторства. Ведь, было ясно, что Дантес не просто так второй раз пытался затеять ссору. Француз был просто «заряжен» на убийство, замаскированное под дуэль. И если в первый раз все обошлось, то во второй раз можно было и не спастись.

— А через пару дней в новом выпуске крупными буквами напечатаешь несколько весьма занимательных вопросов, — Лев замер в ожидании. — Первый вопрос: почему господин Дантес так отчаянно искал ссоры с господином Пушкином? И второй вопрос: а не тридцать ли серебряников заплатили ему? Записал? Хорошо. А теперь, в бой…

Когда младший брат закрыл за собой дверь кабинета, Пушкин начал писать письмо знакомому чиновнику в Министерство юстиции. В борьбе с Дантесом и теми, кто стоял за ним, он решил не ограничиваться нападками в газетах. Ведь, могло и не сработать. Ему же нужен был гарантированный результат, чтобы от него хотя бы на некоторое время отстали. А через год — полтора, когда он развернется как следует, пусть лезут.