Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 62

Задача состояла в наблюдении за владыкой и его сыновьями. Невара многое мог почерпнуть из донесений лазутчиков; он знал, сколько метателей в арсоланских крепостях и какова численность гарнизонов, знал, в каком состоянии флот и сколько кораблей заложено на верфях, знал, какие суммы тратятся на армию и сколько карабинов выпускают мастерские. Его помощники даже сумели зарисовать мост над проливом Теель- Кусам и форты Лимучати, смогли снять планы ряда столичных укреплений, но ни один из них не проник под видом слуги или охранника в жилище сагамора. Лазутчиками были люди с Перешейка или из Юкаты, обосновавшиеся в Арсолане под видом торговцев и ремесленников, а их не подпускали к дворцу на четыре полета стрелы. Завербовать же самих арсоланцев или людей из горных племен не представлялось возможным; предложи такое горцу, тот схватится за нож, арсоланец же молвит, что изменник отправится в Чак Мооль с хвостом скунса в зубах, а потом завопит, призывая городскую стражу.

Арсоланцы отличались высокой сетанной и религиозностью; может, и нашелся бы среди этого народа ренегат, но и его бы к дворцу не подпустили. Из всех Великих Очагов арсоланский был самым милосердным к подданным и, в то же время, самым замкнутым; личная жизнь сагамора и его потомков никогда не выставлялась напоказ, и охраняли ее высокие стены, верные слуги и неподкупные стражи. За много веков сложилась особая каста людей, служивших сагаморам из поколения в поколение, и ни один лазутчик, тем более чужестранец, попасть в нее не мог. Так что праздник был для Невары редким случаем понаблюдать за владыкой Че Куатом и, особенно, за его сыновьями В Домах светлорожденных наследовал младший сын, и бывало так, что старших это совсем не радовало. О розни или недоброжелательстве полагалось знать, эта информация была исключительно ценной, позволявшей подбросить дров в костер страстей, а то и направить руку с кинжалом или ядом. Но как узнаешь, если даже с Вашактуном и прочими послами сагамор общается через советников?..

Способ был один: смотреть. Смотреть, пользуясь случаем, на сыновей Че Куата, наблюдать, как относятся к наследнику старшие братья, ловить на их лицах признаки гнева и зависти... В самом деле, тонкое искусство! - подумал Невара, незаметно разглядывая арсоланских владык. Но зря Вашактун считает, что отанч для этого слишком глуп... Отанч, может, и глуп, но он, Ро Невара, потомок богов, светлорожденный из Дома Мейтассы! И для него Че Куат с сыновьями - родичи! Вдруг мир перевернется, сдохнут все ублюдки Шираты, и его, законного владыку, поднимут на циновке власти... И будет он не у лестницы стоять, а говорить с Че Куатом как равный с равным... Почему бы и нет? У людей светлой крови жизнь долгая, и все может в ней случиться, даже такое, что кажется сейчас невероятным...

Сагамор воздел руки к солнцу и начал петь. У него был звонкий сильный голос, которым он превосходно владел.

Люди у подножия лестницы замерли. От Храма и дворца сагамора Инкала спускалась к морю ярусами, выбитыми в горном склоне, и самый ближний к святилищу казался сейчас морем светлых одежд и разноцветных флагов. Людей было тысяч сто или больше - Невара не мог охватить взглядом эту толпу, так как многие сгрудились в улицах, во дворах, на лестницах, ведущих вниз, и оставались невидимыми за стенами домов. Его поражало, как вела себя эта масса народа, соблюдавшая идеальный порядок: ни выкриков, ни ругани, ни толкотни. В Чилат-Дженьеле в таком многолюдстве уже задавили бы и затоптали не один десяток... Но Невара знал, что после церемонии люди мирно разойдутся, и ни один не будет ранен. Любая ссадина или синяк, полученные в этот день, считались плохом предзнаменованием, что было еще одним поводом соблюдать спокойствие.

Сагамор пел. Лица его сыновей сияли улыбками, и Невара не видел на них даже следов тайной неприязни. Это раздражало батаба; его проницательность, опыт и знание душ человеческих были бессильны перед этими людьми. А опыт был немалый! С той поры, как он выбрался из гибельных песков, избегнув оружия бихара, прошло четырнадцать лет, и эти годы он провел не у армейского котла. Он стал искушенным разведчиком и уже не слишком опасался, что его секрет раскроется и придется повторить судьбу отца. Имелось много способов чтобы избежать такой кончины, и все они были доступны главе Надзирающих. Он даже не хотел мстить династии Ширатов; тот, кто убил его отца, умер, не дожив до шестидесяти, и новый - в лучшем случае! - проживет немногим больше. У него, Ро Невары, наследника Оро, хватит времени, чтобы увидеть, как Шираты один за другим ложатся на погребальный костер... К чему им мстить, этим мотылькам-однодневкам? Другое дело, вернуть себе власть!

Он усмехнулся, подумав, что переживет даже сагамора Арсоланы - ведь тот старше его на добрых сорок лет. Заметив эту улыбку, Вашактун насупился, свел губы в тонкую линию и возмущенно цыкнул. «Стану владыкой, - мстительно подумал Невара, - вырежу атлийцев! Конечно, не всех - пусть рубят камень, льют металл и служат в войске. Но бычий помет вроде Вашактуна расплатится кровью!»

В посольском штате он был единственным тасситом, хотя империя держалась на тасситских клинках и тасситской храбрости. Но это изменится, непременно изменится! Когда он станет повелителем, он...

Додумать Невара не успел — один из сыновей владыки чуть отодвинулся, и батаб увидел девушку. Совсем юную, лет восемнадцати, но поза, в которой она стояла, и ее лицо были полны достоинства, той уверенности в себе, которое дается лишь по праву рождения и укрепляется с годами. В ней не было высокомерия или надменности, и ее черты казались не столько прекрасными, сколько чарующими и милыми: золотисто-бледная кожа, алые пухлые губы, изящный носик, огромные зеленые глаза... На мгновение затмился разум Невары и почудилось ему, что он растворяется в этой зелени словно подбитая стрелою птица, падающая на огромный яркий луг. Вашактун толкнул его острым локтем, прошипел: «Не гляди на нее, пожиратель грязи! Это дочь Че Куата!» - и Невара очнулся. Девушки он уже не видел, братья заслонили ее, но видеть не было нужды: ее лицо легло на сердце как печать, как знак, которым скреплено решение богов.

Он не помнил, как добрался до посольского хогана. Верный помощник Кампече-ако напоил его вином, полагая, что если господин не в себе, то лучше уж ему напиться, чем окончательно сойти с ума. Утром Невара был в полном порядке, не жаловался на похмелье и на косые взгляды Вашактуна отвечал приятными улыбками.

Дочь сагамора Айчени больше на праздниках не появлялась, но позабыть ее батаб не смог.

* * *

Инкала и Цолан, похищение, 1838 год от Пришествия Оримби Мооль

В Инкалу Дженнак отплыл в начале года, в Месяц Бурь, который у китанских берегов выдался на удивление спокойным.

Советом Невары добраться туда к праздничным дням он пренебрег. во-первых, были в Шанхо срочные дела, а во-вторых, зачем ему глядеть на сагамора и его семейство, выискивая Айчени? Она являлась ему в видениях, то крохотной девчушкой, то девочкой-подростком, то юной девушкой, будто намекая, что время идет и плод зреет. Теперь он знал, кто она, и это знание было безошибочным. Хоть Дженнак не верил в богов, но вынужден был согласиться, что, кажется, они послали ему Невару и сделали это вовремя - по его расчетам Айчени исполнилось чуть больше двадцати. Подходящий возраст, чтобы встретить своего мужчину и зажечь огонь в своем очаге...

Дженнак не очень представлял, как разыщет дочь сагамора, спрятанную за дворцовыми стенами, но не испытывал сомнений в том, что встретившись, они договорятся. Как же иначе! Знаки грядущего были ясны: он видел эту девушку задолго до рождения и, наконец, ее дождался. Правда, трудности не исключались: будь у тара Джакарры не капля, а целый наперсток благородной крови, родичем его не признают и девушку не отдадут. В Риканне таких родичей, далеких потомков Джемина, у арсоланского Дома сотни и сотни, не говоря уж о мошенниках и богачах, купивших родословные. Так что дела в Инкале могли повернуться по-всякому, и уповать на счастливый случай не стоило. Обдумав возможные варианты, Дженнак призвал китайского лекаря Шаня Третьего, пожаловался на бессонницу и спросил, нет ли от этой беды чего-нибудь покрепче. Есть, ответил Шань, потомственный целитель, чье искусство не подлежало сомнению. Конечно, есть, благородный господин, и покрепче есть, и послабее, но с крепким лекарством нужно обращаться аккуратнее: капнешь лишнего, и не проснешься. Так что лучше состоять под наблюдением, чтобы он, Шань Третий, капал собственной рукой, а обойдется это господину в пустяки, чейни в день на протяжении месяца. Но Дженнак отговорился дальней поездкой, вручил целителю пятьдесят монет и стал обладателем флакона с сонным зельем.