Ван Ван из Чайны (СИ) - Смолин Павел - Страница 10

Школьников на Гаокао собралось много — считать я и не пытался, но образовательный центр размером с неплохой такой стадион был полон битком, и через фойе пришлось медленно брести, ловя болезненные толчки локтями и раздавая такие же. Навскидку — с десяток тысяч школьников собралось. Всех пропустили через рамки металлодетекторов, всех проверили по фотографиям, регистрационным номерам и китайский бог знает по чему еще.

Аудитория, куда каждого экзаменуемого провожал помощник, была огромной — да сюда пяток международных авиалайнеров загнать можно! — поэтому в ней царило гулкое эхо. Жужжащие кондиционеры заставляли ёжиться — промок на влажной жаре снаружи, но помимо озноба никаких неприятных ощущений, к моему удивлению, не было: такое чувство, словно влага из воздуха оседала на мне, разбавляя пот и не давая вонять и чесаться.

Аудитория была щедро заставлена столами. Считать не стал, но минимум полтысячи учеников здесь наберется. Столы были оснащены табличками с номерами, а во время очередной регистрации — случилась на входе — нас отправлял в нужном направлении строгий тощий китаец в очках и костюме. Преподаватель из другой школы — их здесь очень много, и все «чужие», чтобы избежать жульничества.

Вот к городским учителям Ван-Ван относился интереснее: искренне уважал, немного завидовал статусу и едва ощутимо обижался, словно спрашивая «а чего это вы такие классные не снизошли до работы в моей деревенской школе?». Тело на автоматизме отвешивало положенные поклоны, лицо на чистых рефлексах принимало должное почтительное выражение, и проблем у меня не возникло — веду себя как все.

Мое место оказалось в конце первой трети от начала аудитории, в середине. Справа нашлось знакомое лицо — односельчанин и одноклассник Ван-Вана Лю Гуан. Мой предшественник во многом именно ему обязан обилием шуток про «кузнечика», некоторыми тумаками и очень маленьким местом в школьной иерархии. Сложен Лю Гуан очень так по-деревенски: невысокий, но широкий и с вот-такенными кулаками. Сквозь пухлые щеки проступал жизнерадостный румянец, но в целом вид у «врага Ван-Вана №1» был тот еще: руки трясутся, глаза — красные от недосыпа, и он даже не обратил внимания на любимую жертву. Все равны перед Гаокао!

Слева сидела девчонка. Страшненькая, с десятком лишних килограммов там, где девочкам их иметь обычно не хочется, в черных толстых очках, и тоже нервничает. Удачи тебе — пусть и с «врожденными привилегиями», тебе придется попахать, чтобы преуспеть: на такую невесту реально качественный жених клюнет только при великом везении. Соседи спереди и сзади являли собой ничем непримечательных китайских школьников, и я счел такое «добрососедство» приемлемым. Если уродец справа будет надоедать, просто нажалуюсь учителю — с Гаокао нарушителей дисциплины выгоняют без жалости, и это становится очень большим пятном на репутации.

Проходы между столами будут патрулировать учителя и комсомольские вожаки. Первый экзамен — китайский язык — начался ровно в девять утра, аккурат под конец напутственного слова высказавшегося вслед за комсомольскими вожаками старенького, согбенного, окрашенного в черный цвет — седина это слабость типа? — старичка. Важный человек, видимо.

Окинув взглядом листы с вопросами, я успокоился полностью. Китайский язык Ван-Ван знал неплохо, и я был уверен в ответах на три четверти вопросов. Рудименты подростка уверены были меньше, но это ерунда. Взяв карандашик, я взялся за дело. А прилежность и усидчивость-то у пацана натренированы: словно погрузившись в поток, я сам не заметил, как прошло полчаса. Сменив листочек, я бросил взгляд на Лю Гуана. Дела у него были плохи — едва одолел первую половину листа, и теперь злобно на меня таращится. На здоровье.

В какой-то момент я наткнулся на творческое задание, тема которого вызвала почти умиление — «Влияние Партии на нашу жизнь». Знание цитатника Мао сильно пригодилось, но злоупотреблять я им не стал — времена в Китае специфические, и при всем декларируемом уважении к Кормчему, нужно радоваться нынешним, более свободным и сытным временам.

В финальной части листок предложил мне написать сочинение, начинающееся с фразы «Старик сидел в кресле. Он хлопнул ладонью…». Я, само собой, написал почти свою — с поправкой на возраст — историю о сожалениях старого теннисиста, который из-за травмы не смог играть, но вырастил многих достойных спортсменов в качестве тренера. Китайцам должно понравиться.

Сочинение далось на удивление легко, но заставило погрузиться в собственные, отболевшие — отболевшие, я сказал! — сожаления глубже, чем мне бы хотелось. Вытянув длинную руку Ван-Вана, я мысленно вложил в нее ракетку и плавно, чтобы не вызвать подозрений патрулирующих проходы наблюдателей, проделал пару стандартных атак. Может все-таки попробовать? Нет, поздно — только для удовольствия, когда появятся лишние деньги и свободное время. Не отвлекаемся.

В одиннадцать часов к соседке слева подошел «надзиратель» и потребовал очки, которые она безропотно отдала. Он поводил вокруг очков противно пищащим прибором, положил в коробку и унес. Остаток экзаменов бедная девушка буквально водила носом по бумаге, силясь разглядеть написанное. Так сразу и не поймешь — бардак это (почему сразу не отобрали?) или злоупотребление полномочиями (если бы в очках нашелся микронаушник, мою соседку бы выгнали с позором). Еще раз — удачи тебе!

В половину двенадцатого нам велели отложить карандаши и покинуть аудиторию — всё, первый этап Гаокао закончился. Лю Гуан попытался как бы невзначай толкнуть меня плечом, но готовый к этому я спокойно увернулся, не став утруждать себя подножками и ответками — нафиг, настучит учителям, подкрепив это слезами, а те и разбираться не станут: им же плевать, проще выгнать меня в деревню от греха подальше. Настолько «плевать», что даже тихую просьбу девчушки-соседки вернуть ей очки даже не обратили внимания.

В коридоре, в числе прочих взрослых, меня встретила бабушка Кинглинг, задавшая единственный возможный в этом месте и моменте вопрос:

— Ну как?

— Уверен в трех четвертях ответов, — честно ответил я. — Успел ответить и на остальные. Два — наугад, но надеюсь, что твои подарки принесут мне удачу.

Конкретика бабушку удивила — Ван-Ван бы отмахнулся и выдавил что-то вроде «нормально» — и от этого она даже не стала меня ругать за финальную четверть и «наугад».

— Идем, тебе нужно как следует покушать перед математикой, малыш, — взяв меня за руку, бабушка потащила меня через толпу. — Три четверти — это хороший результат, — выдала моральный «пряник». — Твой отец в свое время за язык и математику набрал жалкие 110 баллов, за иностранный — только 18, а за науку — 80, и ему пришлось пересдавать экзамен. Но даже на пересдаче он набрал меньше четырех сотен баллов, и ему пришлось довольствоваться экономическим отделением третьесортного аграрного университета…

— Тупица! — раздался слева-сзади наполненный презрением женский возглас.

— У Лю Дэйю отвратительный характер, — обернувшись вместе со мной и увидев, как «травителю» Ван-Вана отвесила подзатыльник тщедушная маленькая женщина с неприятно-кислым лицом и длинным крючковатым носом, прокомментировала бабушка. — Как и у всего их горе-семейства. Ты ведь держишься от противного Лю Гуана подальше, как я тебе и велела? — строго посмотрела на меня.

— Судьба посадила его справа от меня, и я от души порадовался тому, что этот дурак не справился и с половиной заданий, — не без влияния остатков Ван-Вана во мне ухмыльнулся я.

Изящно прикрыв рот ладошкой, «Госпожа» мелодично рассмеялась, и я невольно залюбовался — в деревенских декорациях и во время бытовых ссор с домочадцами манеры бабушки Кинглинг воспринимались чужеродными, но здесь и сейчас я словно увидел ту, кем она когда-то была и до сих пор пытается быть: интеллигентной китаянкой из в доску городской семьи. Это в общем-то очевидное со старта понимание что-то изменило в моем к ней отношении. Изменило в лучшую сторону, переведя «стрелку» из глубокого, приобретенного от Ван-Вана и усиленного собственными первыми впечатлениями «минуса» куда-то в положение «нейтральное».