Герои Аустерлица (СИ) - Ангелов Августин - Страница 19

Сказав так, Дорохов сбежал по лестнице вниз, последовав за своими бойцами. И бой на территории крепости продолжался еще некоторое время, пока все наконец-то не затихло окончательно ближе к полуночи.

Как только разжалованный поручик вывел своих бойцов из башни, баронесса подошла ко мне вплотную и неожиданно взяла за руку, решительно потащив за собой на площадку возле лестницы, где взволнованно зашептала мне в самое ухо:

— Князь, я слышала весь ваш разговор с этим бандитом. И обязана отблагодарить вас за вашу решимость защитить меня и моих гостей. Можете располагать мной…

Признаться, я не ожидал от нее столь откровенного намека. Похоже, эта женщина рассчитывала, что я тут же растаю и обниму ее, а то и поцелую. Но, мне было не до того, тем более, что тут же следом за нами на площадку приковылял Коротаев, да и виконт с баронетом высунулись полюбопытничать. Вспомнив, что Степан так и не поужинал, я сказал Иржине:

— Благодарю за доверие. Предлагаю спуститься вниз. Мой денщик сильно проголодался, как и ваши слуги. Да и холодно здесь.

И, опираясь на руку Степана, я заковылял по лестнице вниз, отметив про себя, что пережитый стресс, подбросив в кровь приличную порцию адреналина, сказался на моем самочувствии в лучшую сторону. Во всяком случае, я чувствовал значительный прилив бодрости, голова болела значительно меньше, а головокружение и вовсе прекратилось, отчего и смог двигаться увереннее. Силы ко мне постепенно возвращались. И княжеское тело, еще недавно совсем чужое, уже вполне хорошо слушалось. А я начал привыкать к нему, словно бы оно принадлежало мне по праву рождения.

Когда мы спустились, то застали внизу разгром. В трапезном зале семеновцы, хоть и пробыли недолго, но закусили славно, перебив, при этом, дорогую посуду, рассовав столовое серебро по карманам, перевернув стулья, истребив остатки ужина и допив вино, отчего моему денщику, который совсем уже оголодал, пришлось довольствоваться обгрызанием костей и доеданием хлебных корок. А прислуге баронессы и вовсе ничего уже не досталось. Правда, молодая и довольно симпатичная служанка Маришка, которой Семен явно понравился, позвала его ужинать на кухню, в которую, как оказалось, вел из башни подземный ход, и где бравые бойцы Семеновского полка еще не успели похозяйничать.

Через некоторое время, когда звуки боя, доносящиеся снаружи, затихли, слуги и сама баронесса попытались выйти из башни, чтобы добраться до господского дома. Как выяснилось, этот двухэтажный особняк, в котором проживала хозяйка замка, располагался в центральной части крепости. Жилой дом, окруженный садом, был отделен от остальных строений крепости еще одной каменной стеной. И путь туда лежал сквозь внутренние ворота. Вот только бойцы, вооруженные ружьями, которых Дорохов оставил охранять вход в башню, получили от него приказ никого не впускать и не выпускать до особого распоряжения. И напрасно я пытался увещевать семеновцев, что, мол, подчиняться они должны теперь мне, как старшему по званию. Эти суровые парни, закаленные в боях, оставались непреклонными. Приказ их собственного боевого командира, пусть и разжалованного поручика, но доказавшего в сражениях свою храбрость и преданность бойцам, оставался для них важнее, чем команда какого-то пленного ротмистра.

Мои пререкания с солдатами вскоре прервал сам Дорохов, появившись из темноты в компании каких-то людей в гражданских камзолах, но при оружии, видимо, тех самых моравских партизан, которые присоединились к его отряду.

— Что здесь за спор? — спросил он сходу.

А я ответил:

— Ваши солдаты, похоже, забыли о субординации и дисциплине. Они не желают подчиняться старшему по званию.

— И правильно делают! В этом походе их командир — это я, и только я. А у меня не забалуешь! И каждый из них знает об этом. Дисциплина у меня железная. Злостных нарушителей лично расстреливаю перед строем. Но, кажется, все подобные нарушители дисциплины уже перевелись. Что же касается вас, то, хоть вы ротмистр и князь, но, при этом, в строю сейчас не находитесь, поскольку только что освобождены мною из плена и состоите на излечении. Как я вижу, у вас серьезное ранение в голову. И, согласитесь, пока никому не известны его последствия для ваших способностей. А подчиняться инвалиду боевая часть, каковой являемся я и мои солдаты, не может.

Иными словами, Дорохов изящно намекал на мою возможную умственную неполноценность. Каков мерзавец!

— Но, позвольте! С чего вы взяли, что пуля задела мой мозг? Я адъютант самого Кутузова. А он тоже, знаете ли, был ранен подобным образом. И что же? Кутузов тоже недееспособен по-вашему? К тому же, мое ранение не отменяет ни звания, ни должности, — попробовал я возмущаться.

А он сказал:

— Вот потому мы, семеновцы, будем стараться обеспечить вам безопасность до полного выздоровления, а также доставку вас поближе к Кутузову. Здесь же, в походе, уж простите, буду и дальше командовать я.

— Черт знает, что вы себе позволяете! — проворчал я. И добавил:

— Да будет вам известно, Федор, что именно я настоял на том, чтобы в штабе не просто похвалили вас за пленение вражеского офицера, а написали бумагу о восстановлении вас за этот подвиг в офицерском звании. А вы мне благодарность такую… Признаться, не ожидал…

Тут он взял меня за локоть и отвел в сторону, где сказал, существенно сбавив тон:

— Не гневайтесь, князь! Я не желаю вас оскорбить, а всего лишь забочусь о вашем здоровье. И, разумеется, я признаю ваше главенство. Устав для меня свят. Но, я же прекрасно вижу, в каком вы сейчас состоянии, и как вам тяжело даже передвигаться без посторонней помощи. Вам нужно, хотя бы, окрепнуть, чтобы смогли командовать боем. Потому пока отдыхайте, а я позабочусь об остальном.

Я раскрыл было рот, чтобы высказаться, но Дорохов не позволил мне сделать этого, тут же добавив совсем тихо:

— Есть и еще одно обстоятельство, почему я противлюсь вашему командованию. Я хорошо понимаю, что в этом походе мой отряд вынужден действовать вопреки всем правилам чести, подобно разбойникам. По-другому нам просто не выжить в таких суровых условиях, в которых мы оказались по воле обстоятельств, отбившись от нашей армии. И потому я готов взять всю ответственность на себя, чтобы, тем самым, уберечь честь вашу.

Подумав над его словами несколько секунд и поняв, что здравый смысл в том, что он предлагает, все-таки имеется, я успокоился и сказал ему тоже уже совершенно спокойным тоном:

— Ценю ваши усилия ради спасения моей чести, поручик, и обещаю, что навязывать себя на роль командира отряда не намерен до своего выздоровления. Но, давайте договоримся, что вы будете, хотя бы, советоваться со мной. И еще одно. Будьте добры не грабить здесь, хотя бы, вот эту башню, в которой квартирую я, а также находятся те персоны, которым я покровительствую.

— Договорились, князь. Охрану башни я не сниму. Мало ли, как поведут себя моравские партизаны, когда напьются? Да и враги могут внезапно ворваться в замок. Нашу стрельбу, наверняка, слышала вся округа. Боюсь, что до армии Наполеона вести отсюда дойдут быстро, — сказал Дорохов и вместе с командирами партизан отправился в сторону ворот, ведущих во внутреннюю часть крепости.

Провожая взглядом его фигуру, подсвеченную неровным светом факелов и уверенно идущую среди еще теплых трупов французских солдат, уборкой которых пока никто не занимался, я подумал о том, что помимо той субординации и дисциплины, которая прописана в армейском Уставе, существует и иная негласная иерархия, основанная на личных качествах и авторитете боевых командиров.

Глава 14

Разговор с Федором Дороховым кое-что прояснил для меня. Во всяком случае, я осознал, что пока, несмотря на мое звание и происхождение, в глазах Дорохова выгляжу полной развалиной, инвалидом, раненым в голову с неизвестными последствиями, к которому надлежит проявлять вежливость, но не более того. Я знал, что такие люди, как этот поручик, сделавшийся самостоятельным полевым командиром, по-настоящему уважают лишь силу. А никакой силы за мной, в данный момент и в этих обстоятельствах, понятное дело, не стояло. И Дорохов прекрасно понимал это. Чем беззастенчиво и воспользовался, чтобы не допустить меня к командованию под благовидным предлогом создания условий для моей безопасности и выздоровления. В глубине души я, разумеется, на Дорохова по-прежнему злился, хотя и примирился с ним внешне. Но, умом я все-таки понимал, что Федор в чем-то прав. Ни к чему мне сейчас портить свою репутацию.