Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт - Страница 33

И мальчик понял, что дело его безнадежно.

— Сволочь! — презрительно сказал он. — Тоже! А еще болельщик называется! Сволочь!

Голубец еще раз оглянулся по сторонам и прибавил ходу. Мальчик стоял на тротуаре и смотрел в небо изо всех сил стараясь сдержать слезы.

— Эй, шкет! — окликнул его Бендер. — Какие новости из Рио-де-Жанейро?

— Никаких, — буркнул мальчик. — Фашистский переворот в Болгарии. Наводнение в Шанхае.

— Вот что, друг, сделаем так… — Остап быстро заговорил полушепотом.-… Главное, не останавливайся и беги дальше. А это твой выигрыш. Держи, не тушуйся. Внесем в коммунальный счет этого жлоба. Давай!

— Есть, командир! — радостно крикнул мальчик и бросился вперед.

Через полминуты, пробегая за спиной Голубца, он заорал во все горло: "Фашистский переворот в Болгарии! Наводнение в Шанхае! Граф Средиземский женится на бразильской миллионерше!"

Голубец остановился… Вынул носовой платок, громко высморкался и пошел дальше.

Остап помахал на прощание Давиду.

Во дворе дома полдюжины рабочих забивали "козла".

— Товарищ управдом, — бросился к Бендеру бригадир. — Второй час вас дожидаемся. Сторожку бы надо разобрать.

— Ну, и в чем загвоздка?

— Ну как же! Вдруг какие ваши вещи личные. Не имеем права!

Остап вошел и окинул взглядом убогий интерьер сторожки. На душе стало тоскливо. Украинский гигант Онуфрий Голубец, самый ничтожный из кандидатов, как и следовало ожидать, провалил экзамен на титул графа. "Девять месяцев коту под хвост".

Остап машинально перелистывал папку прежнего управдома, который давно, наверное, уже пропил его концертные гонорары.

" Список кандидатов на жилплощадь "

1). Вайнторг С.С.

2). Голубец…

"А почему не я? Я же раньше по алфавиту… Ну да, список-то старый".

6) …

7). Изаурик А.

8) …

"Купить что-ли завтра граммофон и рвануть с Сеней, Бахом и Глюком куда-нибудь в Ашхабад. Благодарная публика…"

15). Попугаев Н.П.

16). Протокотов М.И.

"Попугаев… Попугаев?! — взгляд метнулся обратно. — Лектор!!! — перед Остапом всплыли рыжие усы и оловянные глазки. — Черт!"

Годунов Борис Гиреевич надкусил пряник и поднес ко рту блюдечко с обжигающим чаем, когда дверь с треском распахнулась. Дико взвизгнула кошка.

— Машенька, просил же, запри дверь, — сказал Борис Гиреевич, положив пряник и потянувшись за розеточкой с клубничным вареньем. — Сквозняки ведь.

— Ты сейчас узнаешь, гнида, сквозняки. Мозги вылетят!

Содержимое блюдечка и розеточки слились в неповторимом экстазе на домашних брюках председателя жилтоварищества. Ароматный дымок подчеркивал восточное своеобразие узора.

— Я ж тебя спрашивал — были изменения в списке жильцов? А ты? — укоризненно покачал головой Бендер, садясь на стол. И наложил столь тяжелую епитрахиль на шею Годунова, что тот сложился пополам. В результате сего благословения узор с брюк перекочевал и на рубашку, подобно кляксе на листочках то ли Шмайлихера, то ли Шмальгаузена, с помощью которых выявляют идиотов.

— Полгода бескорыстно сотрудничаю с вами на ниве разворовывания социалистической собственности…

— Ну не так, чтобы уж очень бескорыстно, — осторожно вставил председатель жилтоварищества.

— В обмен просил одной лишь искренности, — продолжал Бендер. — А ты мне врешь?

— Нет, не вру. Ошибаюсь. Ведь, Остап Ибрагимович, в том же порядке, что и вам! — Годунов скорбно соскабливал варенье с брюк и возвращал на розеточку. — В обход жилкомиссии. Товарищи Молоковичи перекупили. Как и вы, за взя-точ-ку.

Организм Бендера издал тяжелый протестующий звук.

— С моей стороны это была не взятка, а добровольные отчисления, так сказать, благодарность за услугу, которую вы мне оказали практически в сверхурочное время.

— Нет уж, батюшка. Вы — лиходатель, а я — взяткобратель, а никакая не благодарность, и для нас обоих существует одна статья. А что касается краски и прочей "пыщи", так…

— Заткнитесь, любезный! — разгоряченный Остап отхлебнул чаю из носика.

— Моча холодная, а не чай. Ну ты, тертый десятью прокурорами калач, где найти этого Цицерона?

— Завтра. Как есть завтра. Лекция в районном дворце пионеров. В этом, большом, с колоннами.

Остап сгреб с вазочки пряники.

— Пионерам! — бросил он, направляясь к двери.

— Так мы остаемся друзьями? — робко подал голос Годунов. — Я насчет кровельного железа.

— Ага. Друзьями. Кровельными.

— Так вы мне звякните!

— Обязательно звякну.

— Значит, звякнете?

— Звякну, звякну.

— Непременно звякнете?

— Я тебе звякну, старый идиот! — рявкнул Остап. — Так звякну, что своих не узнаешь!

Глава 15.

Нидер мит ден… мондиале!

19 мая 1935 года жильцов дома на Шаймоновской, как и всю Москву, разбудил барабанный бой и визг горнов. Был день пионерии. Дисциплинированные колонны юных строителей коммунизма шагали на многочисленные школьные и районные линейки. По улице Горького неслись грузовики, набитые розовыми детскими мордочками. Лужицы вздрагивали на мостовой.

На всесоюзную линейку на Красной площади везли гордых детей маленьких ответственных работников. Жители окрестных улиц сбежались к главной артерии города, чтобы полюбоваться на реквизит предстоящего действа: чучела немецких и итальянских фашистов, гробы с надписью "Капитализм" и большие портреты вождей мирового пролетариата. Проезжающие дети весело орали на разных языках тщательно заученные лозунги: "Долой фашизм!", "Нидер мит ден кригсбрандштифтерн!", "А морте ля боргезия мондиале!"

— Пардон, товарищ, — тронул Остапа за рукав какой-то небритый субъект, — а "мондиале" — это что?

— Мондиале — оно и есть мондиале, товарищ.

Воспользовавшись просветом в колонне автомобилей, Бендер перебежал улицу. Быстрым шагом он двигался к районному дворцу пионеров. "К черту всякие изощрения! За грудки гада! Мордой об стол. Нет, — Остап остановился. — Так не пойдет. Надо искать подход".

За годы гастролей с граммофонными пластинками он часто выступал в тандеме со всевозможными лекторами и у него выработалось стойкое отвращение к этой касте культработников.

Как правило, лекции могут быть разбиты на два ранга, а именно: клубные и общегражданские.

Клубный лектор по большей части человек представительный. Он называет себя профессором, но не любит указывать университета, к которому прикреплен. У профессора благородные усы и розовеющие щеки. Летом он иногда облачен в крылатку с круглой бронзовой застежкой у горла. Портфель его набит удостоверениями от заведующих клубами. Эти бумаги, скрепленные печатями, гласят об успехе, который выпал на долю лекции профессора в различных городах.

В общем, профессор — фигура весьма сомнительная и всюду читает одну и ту же лекцию под названием: "Человечество — рабочая семья".

Посетители слушают профессора с мрачной терпеливостью, шепотом спрашивая друг друга: "О чем докладает?" — покуда с задней скамьи не раздается тревожный возглас:

— Кина не будет!

Этот печальный крик наполняет сердца такой тоской, что все разом поднимаются и с шумом спугнутой воробьиной стаи покидают зал. Взору лектора представляются пустые скамьи. Тогда он застегивает крылатку своей бронзовой пуговицей и идет к завклубу за гонораром и удостоверением о том, что лекция прошла с громадным успехом. Получив все это, профессор перекочевывает в Рязань, читает там лекцию, получает удостоверение и уезжает в Пензу. Городов и дураков на его жизнь хватает.

Лекции общегражданские блещут разнообразием и нуждаются в подразделениях:

а) Л е к ц и я о б ы к н о в е н н а я, ч е с т н а я.

Честность ее характеризуется прежде всего названием и ценой билета (не дороже 25 коп.): "Строение земной коры" или "Новгородский быт XIV века".