Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт - Страница 32

Он метался среди чужих равнодушных спин, не зная, что делать. Впечатления распирали его. И, не будучи в силах сдержать чувства, он решил послать кому-нибудь телеграмму. Но кому?

Результатом всего этого явилось следующее происшествие: в городе Сызрани, ночью, почтальон разбудил мирного служащего, дядю указанного любителя, и вручил ему телеграмму. Долго стоял захолустный дядя, переступая босыми ногами по холодному полу и силясь разобрать непонятную депешу: "Поздравляю счетом два-три пользу сборной тчк Турции выделялся левый край Ребии зпт большим тактом судил Кемаль Рифат зпт обрадуй тетю".

Дядя не спал всю ночь. Тетя плакала и тоже ничего не понимала.

— А я вам говорю, что украинцы раздавят ресефесеровцев как котят! Во-первых, они в этом году уже давно тренируются. У нас, на юге, можно тренироваться с февраля месяца. А во-вторых, они захотят отплатить Москве за прошлогоднее поражение! Уж я-то знаю! Еще в тысяча девятьсот двадцать пятом году, когда Киев играл с Ленинградом, я сказал: "Южане всегда будут бить северян".

Эту фразу произнес Онуфрий Голубец, вытирая лоб и щеки платком. Голубец потел. Пот стекал с него шумными весенними ручьями. Галстук душил его. Судьба зло пошутила над поклонником южан. Когда неделю назад, оттеснив толпу жирными плечами, он пробился к кассе и потребовал билет, ему задали простой житейский вопрос:

— Вам на какую трибуну? На северную или на южную?

И Онуфрий Голубец, почувствовав себя вдруг квартиронанимателем, сказал:

— Конечно, на южную!

Теперь, сидя лицом к беспощадному солнцу, он потел и скалил зубы. Несмотря на середину мая, жара была июльской.

Бендер, сидевший через ряд прямо за его спиной, искренне ненавидел идиота, предпочитавшего все "южное", но так и не усвоившего премудростей "стадионной географии".

— Не выиграет Украина. Куда ей! — воскликнул мальчишка с толстой пачкой нераспроданных газет на коленях, сосед Голубца. — Во-первых, в голу стоит Соколов, а во-вторых, — наложат украинцам как пить дать.

По сравнению с огромным Онуфрием-Голиафом мальчишка казался пастушенком Давидом. Мальчик не обливался потом, не скалил зубов. Он дружил с солнцем. Немигающим взглядом смотрел он на зеленое поле и ждал.

Голиаф покосился на Давида сверху вниз. С минуту он соображал: стоит ли вступать в спор с этим лилипутом. Потом не выдержал.

— Это ж кто кому наложит? — спросил он ироническим басом.

— Москва наложит Украине! — звонко ответил мальчик.

Онуфрий Голубец затрясся от негодования.

— А известно ли тебе, мальчик, что украинцы тренируются с февраля? — язвительно спросил он.

— Известно, — ответил мальчик. — Мне все известно. Только куда им до наших. Украинцы мелкие. Не хватит выдержки.

— Знаешь что, мальчик, — сказал Голубец, стараясь смягчить густоту своего голоса, — давай поспорим. На три рубля! Я говорю, что побьет Украина. Хочешь?

— Пожалуйста, дяденька, — заметил мальчик, — я охотно. Только у меня таких денег нет.

— А сколько у тебя есть?

Мальчик убрал с колен газеты, встал и принялся рыться в карманах. Он вытащил хорошую костяную пуговицу, самодельный перочинный ножик и горстку медных монет.

— Это все, — со вздохом добавил он, — больше ничего нет.

И, пересчитав деньги, добавил:

— Всего полтинник. Как раз будет моя выручка…

— Ладно, — вскричал азартный Онуфрий, — ставлю три рубля против ножа, пуговицы и полтинника!

Мальчик побледнел. Ближайшие полтора часа могли лишить его всего накопленного с таким трудом богатства. В то же время прельщала возможность неслыханно, легендарно увеличить основной капитал.

— Идет! — прошептал мальчик, закрывая глаза.

Давид и Голиаф ударили по рукам.

Пятидесятитысячная толпа заревела. Казалось, начинается землетрясение и за первыми глухими его ударами последуют такие удары, которые разрушат бетонный стадион, подымут и понесут пыль в атмосферу и заставят померкнуть солнце.

На поле выбежала Украина в красных рубашках. За нею РСФСР — в голубых.

Мальчик издал замысловатый возглас, который, очевидно, должен был изображать военный клич краснокожих, вцепился ручонками в колено своего мощного соседа и уже затем в продолжение всего матча не двигался с места.

Игра сразу же пошла быстрым темпом. Нападение Украины ринулось вперед. Мяч легко перелетал от красного к красному, минуя голубых. Последний москвич остался позади. Еще секунда, и украинец вобьет в ворота противника первый мяч.

Из-под усов Голиафа вырвался рокот. Давид закрыл глаза. Послышался сухой удар. Стадион замер. И сейчас же задрожал от криков. Вратарь сделал невозможное. Он задержал "мертвый" мяч.

— Бэсина! — прошептал Голиаф.

— А-а! — воскликнул Давид. — Классный голкипер Соколов. Мировой голкипер!..

И еще сильней вцепился в тучное колено соседа.

Москвичи рассердились. Теперь инициатива была в их руках. Мяч с математической точностью переходил от голубого к голубому. Его вырывали, посылали к воротам Москвы, но он снова, неумолимо приближался к Украине. Центр полузащиты передал его центру нападения, тот "обвел" украинского бека и передал мяч инсайту. Путь свободен. Инсайт несется вперед. Украинский голкипер растопырил руки…

Голиаф закрыл глаза и отвернулся.

— Дае-ошшь! — крикнул мальчик, сверкая глазами.

Удар! И мяч полетел в сторону, минуя ворота.

— Тьфу! Шляпа! — с омерзением сказал мальчик. — Ш-ш-ляпа!

Голиаф захохотал.

— По воротам не могут даже ударить! — завизжал он. — По воротам, молодой человек, нужно уметь бить, бить, бить!

Первая половина игры окончилась вничью.

Давид и Голиаф смотрели друг на друга с нескрываемым отвращением. Голиаф пробился в буфет и притащил оттуда две бутылки ситро. Одну он утвердил между ногами — про запас, а из другой долго с наслаждением пил, поглаживая моржовые усы, фыркая, как конь, и с удовольствием отрыгиваясь. Давиду он не дал даже глотнуть.

— Плакала твоя пуговица, мальчик, — издевался он, — плакал твой ножик. Плакал полтинник! Наложат украинцы москвичам.

— А ты что, киевский? — грубо спросил мальчик.

— Я харьковский, — ответил толстяк, — у нас, слава богу, в футбол умеют играть. Не то что у вас в Москве.

— Смотри, дядя за своей трешкой. А моего ножичка раньше времени не касайся.

Вторая половина игры велась с необыкновенным упорством. Игроки падали, подымались, снова падали и снова бросались в бой.

И вдруг, совершенно неожиданно, на пятнадцатой минуте, московский игрок забил гол в ворота Украины.

— Что? Слопал? — крикнул мальчик.

— Сейчас отквитают, — ответил Голубец дрожащим голосом.

Однако все усилия Украины разбивались о каменную защиту. Времени оставалось все меньше и меньше. Голиаф не терял надежды даже тогда, когда до конца матча оставалось пять минут, четыре, три и две. И все же пижонское нутро Онуфрия Голубца взяло свое. Когда со свистком судьи обезумевший Давид, забыв про пари, бросился вниз, чтобы вдоволь покричать и посмотреть, как качают игроков, поверженный Голиаф трусил в толпе таких же пижонов по направлению к конечной остановке.

Трамваи брались с боя. Сесть в трамвай представлялось делом совершенно невозможным. Голубец вздохнул и пошел пешком.

На перекрестке его кто-то схватил за рукав. Это был Давид. Каким-то чудом ему удалось настигнуть Голиафа. Радости его не было границ.

— Это я, дяденька, — сказал он, тяжело дыша, — давай три рубля.

Онуфрий Голубец оглянулся по сторонам, вокруг него шла нормальная городская жизнь. Все было на месте — трамваи, автобусы, милиционер. Никто не бежал, никто никого не "обводил", никто не кричал. Все было тихо, мирно и прилично.

Тогда он обдернул пиджак, поправил галстук и гордо, сверху вниз, посмотрел на мальчика.

— Давай три рубля! — повторил мальчик и положил газеты на асфальт.

— Пошел, пошел, мальчик, — сказал Голубец. — А вот я тебя в милицию! — И, обращаясь к прохожим, добавил: — Прямо проходу нет от этих беспризорных! Еще чего доброго в карман залезут.