Адаптация (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 9

Стороннему зрителю мои театральные выкрутасы в духе Эркюля Пуаро наверняка показались бы забавными, как и сам «детектив», тайна которого не стоила и выеденного яйца. Однако Каратаев уж точно не мог в должной степени оценить иронию судьбы.

— Только наша сборная в этому году сильнее, не так ли? — продолжил я. — Даже без выбывшего Беридзе и остальных — и вы это знаете. Поэтому и решили подстраховаться, чтобы не потерять последние… Триста рублей? Пятьсот? Или, может, тысячу?.. — Я посмотрел Каратаеву прямо в глаза. — За сколько вы продали нас? Сколько стоит честь офицера?

Я сам не заметил, как начал злиться — теперь уже по-настоящему. За шесть с лишним десятков лет прошлой жизни мне не раз приходилось принимать непростые решения. И не всеми я мог гордиться — немало из них были неудачными, некоторые сомнительными, а кое-какие не просто подходили вплотную к границам морали и чести, а даже пересекали их… Нельзя влезть в политику, не замазавшись по уши в крови и других, куда менее благородных субстанциях.

Но если для меня еще и оставалось что-то незыблемое и вечное, так это слово офицера и честь его мундира, и их я бы не предал ни за золотые горы, ни под прицелом пулеметов. И неважно, какие именно знаки отличия блестят на погонах — достоинство нельзя купить даже за все деньги мира.

Каратаев оценил свое куда дешевле — и уже поэтому расстался с ним раз и навсегда.

— Ты… вы не посмеете, — едва слышно выдавил он. — Мое слово против вашего, и…

— Ваше слово не стоит и ломаного гроша! — Я возвысил голос и загремел, будто забивая гвозди в крышку гроба. — Вы картежник, предатель, трус, и, возможно, к тому же еще и вор. За этой дверью меня ждут люди, которые с радостью подтвердят, что ваши выходки уже не первый раз могли стоить им здоровья, спортивных результатов или даже карьеры в императорском флоте.

— Все это просто слова. — Каратаев сложил руки на груди и нахохлился, как замерзший воробей. — И их еще нужно доказать!

— Я так не думаю. — Я пожал плечами. — Если уж дело дойдет до разбирательств, покровители Корпуса скорее поверят собственным сыновьям и внукам, чем человеку с огромными долгами. И вряд ли его сиятельство Георгий Андреевич будет настолько глуп, чтобы выгораживать предателя… Ради талантливого офицера и преподавателя он, пожалуй, еще мог бы постараться и рискнуть должностью, — ухмыльнулся. — Но вы, сударь, не являетесь ни тем, ни другим.

— Значит, станете жаловаться? — Каратаев неуклюже попытался изобразить презрение. — Ваши товарищи по сборной наверняка пожелают узнать, что…

— Не пожелают. И если даже вы каким-то чудом сможете найти идиота, который попытается покалечить меня в ринге, я сломаю и его. И тогда вы отправитесь под трибунал… Впрочем, если уж мы никак не можем найти общий язык, — Я вскочил со стола и шагнул к двери, — то я, пожалуй, отправлюсь прямиком к начальнику Корпуса.

Аргументы у меня были… скажем так, на троечку. Из спортсменов сборной всерьез лезть в грызню с офицером Корпуса посмели бы от силы человек пять, а полностью я был уверен разве что в Медведе с Камбулатом. И продемонстрируй Каратаев хоть немногим больше характера и упрямства, мой кавалерийский наскок вполне мог бы закончиться пшиком.

Но умом его высокоблагородие, к счастью, не блистал. И, как и в карточной игре, клюнул на мой безыскусный блеф и, заглотив наживку, уже даже не пытался соскочить с крючка. Не успел я сделать и пару шагов к двери, как за спиной раздался голос, в котором уже не было даже тени самоуверенности.

— Стой… стойте! Подождите! — жалобно проблеял Каратаев. — Чего вы хотите?

— Ну вот, другой разговор! — Я развернулся на каблуках. — И давайте будем реалистами, ваше высокоблагородие: место и должность вы, конечно же, потеряете, но я оставлю вам возможность сохранить хотя бы честь. Вы сегодня же подадите рапорт Георгию Андреевичу, уволитесь из Корпуса и больше никоим образом не станете касаться нашей сборной. Полагаю, без ваших услуг у нас даже больше шансов победить на соревнованиях.

— Нет! Прошу вас! — Каратаев перегнулся через стол и попытался ухватить меня за полу кителя. Будто испугался, что я могу уйти. — Без работы я не смогу отдать долги!

— Вы и так их не отдадите, — вздохнул я. — Впрочем, вряд ли это мои проблемы, ведь так? Можете уехать из города. Или попытаться устроиться на службу в другом месте — если не хватит духу застрелиться.

— Полгода! — умоляюще простонал Каратаев. — Дайте мне полгода — и я уйду.

— Видимо, я как-то неясно выражаюсь. — Я возвысил голос. — Мы с вами не торгуемся. А если вдруг начнем — следующее мое предложение будет куда хуже предыдущего. Так что я бы на вашем месте поспешил. Если к концу недели этот кабинет не освободится, я позабочусь о том, чтобы вам нигде и никогда не доверили бы даже швабру.

— Хорошо. Как пожелаете. — Каратаев опустил голову. — Я… я сегодня же подам рапорт. Но молю, сохраните мою тайну.

— Не имею привычки болтать. И, да будет вам известно — я всегда держу слово… Впрочем, тайну за тайну. — Я чуть понизил голос и даже многозначительно взглянул на дверь, изображая осторожностью. — Вы расскажете, кто принимает ставки на соревнования, а я постараюсь сделать так, чтобы ваше внезапное увольнение не выглядело бегством от кредиторов.

— Это не моя тайна, — проворчал Каратаев. — Вряд ли… вряд ли этот человек будет рад, если я разболтаю о его делах первому встречному.

— Не говорите глупостей. — Я махнул рукой. — Вы ведь не думаете, что он берет деньги только у вас одного. Об этом наверняка уже знает чуть ли не половина Петербурга… Ну же, ваше высокоблагородие, не разочаровывайте меня! — Я сделал строгое лицо и, подойдя, снова склонился над столом. — Говорите. Упоминать ваше имя в любом случае не в моих интересах.

Каратаев набычился, еще сильнее вжался в кресло, будто всерьез намеревался провалиться сквозь него и удрать, но в конце концов сдался — и одними губами прошептал сначала фамилию, а потом имя и отчество.

Признаться, я почти не удивился.

— Премного благодарен. Можете ведь, когда хотите… А теперь позвольте откланяться. — Я шутливо приложил два пальца к виску, развернулся и уже взявшись за ручку на двери на всякий случай предупредил: — И не вздумайте никому рассказать об этом разговоре. Или, клянусь богом, я вас уничтожу.

Настроение стремительно улучшалось. А шагая обратно к товарищам, я даже успел придумать план. Пока в общих чертах и не слишком замысловатый, однако, похоже, вполне рабочий.

Десантное отделение вовсю развлекалось перед вечерней поверкой. Кто-то из мичманов, кажется, был в особо веселом расположении духа, и задорно «цукал» молодых. Как и подобает будущему офицеру, не выходя за границы этикета и здравого смысла — зато с выдумкой.

Молодым полагалось по памяти перечислить всех начальников Морского корпуса, начиная с Нагаева и до старика Разумовского. А те, кто хоть раз запинался, отправлялись в «экипаж» — натягивать паруса из одеял на своих же товарищей. Судя по выстроившейся вдоль диванов «флотилии», первогодки не утруждали себя зубрежкой истории.

Зато поучаствовать в увеселениях были совсем не против.

Увидев меня, мичман удивленно вскинул брови.

— Курсант, на месте — стой! А ну-ка перечислите мне, матрос…

— Нагаев. Милославский. Голенищев-Кутузов. Карцов, Рожнов, Крузенштерн, — проговорил я. — Могу даже с датами. Но вообще-то меня Медведь ждет.

— Курсант Острогорский, — Мичман тут же подобрался. — В жилой блок — марш!

— Есть в жилой блок! — гаркнул я.

И, прошагав мимо «флотилии», вышел в коридор.

Вся честная компания ждала в комнате. Медведь, развалившись в моем новеньком кресле, сонно наблюдал за Поплавским, не менее сонно перебирающим струны гитары. И даже чуть покачивался из стороны в сторону в такт музыке. Кресло при этом издавало жалобные звуки, предвещающие мне скорый визит в магазин за новым. Камбулат валялся на кровати, забросив руки за голову.

Из всех наших отсутствовал только Корф — видимо, опять удрал зубрить свои конспекты в библиотеку.