Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 19

— Воевода, умные люди не зря говорят, что лучше никогда не задавать неудобных вопросов, чтобы не получить уклончивых ответов. У твоего князя Владимира Мстиславовича есть свои секреты, у меня имеются собственные тайны — зачем иным людям о них знать? Мы ведь пока даже не союзники, но раз общие враги у нас имеются, то может иная ситуация сложится…

Ответив вопросом на вопрос, Лембит усмехнулся, поглядывая на насупившегося Всеслава Твердятовича. Тому «крыть» в ответ было нечем — не просто выволочку получил, на «место» поставили. Наглядно указали, что не стоит в его невысоком положении воеводы совать «свой нос» в княжеские дела. Но не обиделся, тоже усмехнулся, в который раз внимательно оглядывая Шипова. Подозрение в колдовстве отпали сразу, как только увидел, что шипов перекрестился, а затем как бы невзначай показал крестик на шее — тут и дураку станет понятно, что не посланец сатаны перед тобой сидит. А потому сейчас у воеводы в голове ворох вопросов, на которые этот умный и храбрый мужик не имеет ответов. Но «направление» для хода мыслей он получил точное — то княжеские дела, и решать их не на его уровне.

— Раз эсты половину добычи поперед посулили, то и мы с тобою так тоже поступим, как только наши люди все соберут. Тебе самое ценное отдам, в Псков отвезешь, как свою собственную добычу. И как мой дар своему князю — за его храбрых ратников, что пали в ночной битве. Поверь — эта победа дорогого стоит, воевода, а посему и награда должна быть достойной.

Лембит прошелся по шатру фогта, который по праву считался его собственным трофеем, как и все вооружение, конь и имущество убитого им в схватке предводителя крестоносцев. И не важно, что не на мечах бились, а «огненным шаром» того завалил — все видели, что сражались один на один, а в таких поединках победитель получает полное право «наследования» на все, что имелось у побежденного. И потому у воеводы не было на этот счет никаких возражений — какая может быть «половина» в личной княжеской добыче. Да и иронии в голосе Всеслава Твердятовича уже не слышалось, когда именовал его князем — этот титул у русичей носили только потомки легендарного Рюрика, у прибалтийских язычников так с усмешкой называли «военных предводителей», командовавших племенным ополчением. А тут само слово «князь» уже произносилось так же обыденно, словно «новоявленная реинкарнация» Лембиту таковым и была по своему «природному» положению. И то весьма многозначительный симптом.

— Владимиру Мстиславовичу мое послание отвезешь — собственноручно написанное, пусть иначе составленное, чем вашими монахами то принято. Могу и на тевтонском отписать, вот только трудно перевести будет. Или на местном диалекте — но тут толмача совсем не найдете.

— Так нет же у здешних племен письменности⁈ Даже по-нашему слишком немногие пишут, и по-латински тоже…

— Будет у них своя письменность, и скоро будет, я сам все составлю, — тихо произнес Шипов, и видимо настолько серьезно, что русский воевода поверил сразу и безоговорочно, по глазам было видно.

— А пока на своем напишу, как слышу русскую речь, такими буквицами и отпишу. Тебе же дарую все то, что принадлежит двум поверженным рыцарям и их свитским людям, оруженосцам и слугам — то будет доля твоя и твоих людей в этой победе. Коней добрых три захвачено в твою долю, доспехи, и прочее, включая палатки с имуществом. Себе же возьму все то, что было у кнехтов и талабов, и самих пленников, кому повезло в живых остаться. А все это — уже мое, — Лембиту провел рукой по шатру командора, как бы показывая свои справедливые притязания на имущество поверженного лично им противника. У воеводы никаких сомнений, «большими буквами» прописанная радость на лице, даже головой энергично закивал.

— Так справедливо будет, княже, щедрость твою дружинники восхвалять будут. И весь Псков о том заговорит вскоре.

— Погоди, воевода, можно сделать чуточку иначе. В граде настоящую цену за все это не дадут, и доля семей погибших ратников будет намного меньше, чем следовало бы. Потому оружие и доспехи я у вас выкуплю, этими деньгами и немногими драгоценностями расчеты сделаете. Все остальное и коней вам и продавать не придется — самим пригодится.

Лембит чуть не улыбнулся, видя неописуемое облегчение на лице воеводы — захваченная казна считалась исключительно княжеской добычей, как и пленники. Это доля командующего войском, и в княжеском праве никто не сомневался, все честь по чести. Просто настоящую цену за оружие и воинскую оснастку в Пскове не дадут, хоть убейся, ни оружейники, ни купцы — в лучшем случае четверть, ну треть выплатят, если ущерба не будет, где ремонт и правка потребна, никак не больше. Тут каждый свой «интерес» блюдет свято, и все все прекрасно понимают.

Да и сам Лембиту отнюдь дураком не был, он уже расспросил старейшину и Калью, навел, как говорится, «справки». И сейчас показывая рукой на небольшой мешочек с монетками знал, что делает. Там была едва половина выкупа, но без обмана, все честно, согласно здешним «правилам». Воевода сразу кивнул, полностью согласный на это деловое предложение — Всеслав Твердятович считать тоже хорошо умел, не зря с торговцами дела вел, и прекрасно знал, что «половина» куда больше «трети», и тем более «четверти». К тому же настоящие рыцарские кони стоили неимоверно дорого, на таких только князьям да знатным боярам разъезжать. Вот за них «настоящую цену» платили, и даже на «лихву» не скупились.

Все остальное — несколько палаток, немудреное имущество и «чистая» одежда (отнюдь не содранная с павших) будет использовано в жизни. Тут с «потреблением» совсем плохо, ведь мелкотоварное ремесленное производство, основанное на ремесленниках, выражаясь современным для него языков, удовлетворить растущие потребности рынка просто не в состоянии. Проще говоря, во всем ощущается острый дефицит и чрезвычайной дороговизне «технически сложного» товара.

И вот этим моментом Шипов и хотел воспользоваться к своей выгоде, тут «поле не паханное» для внедрения технологий, о которых здешние люди еще не подозревают. Можно бревно расколоть, и из двух «половинок» топорами по доске вытесать — вот только не подсчитано, сколько дорогостоящего труда на это уходит, сил и времени. Но ведь лодки и прочие суда строить надобно, и в большом количестве, а потому материалы и инструмент всем настоятельно необходимы — рынок сбыта широчайший, это не зерном торговать, и не глиняными чашками, которые в любом городище десятками слепить и обжечь смогут. И проводив воеводу, он продолжил расхаживать по шатру, немного поеживаясь от накатывающего холодка — жаровня с прогоревшими углями стала остывать. Но лучше так помучится с пару деньков, чем в доме жить на городище, где все миазмами пропахло — люди со скотиной живут под одной крышей. Что печи топят «по-черному», с этим можно смириться, но невыносимая вонь раздражает (хотя сами крестьяне этого просто не замечают — привыкли к такому с детства), как отсутствие должной гигиены, хотя баней все пользуются, и вещи постоянно стирают. Так что первым делом после победы над неприятелем, старейшине указание сразу дал — одну из трех бань в городище ему под жилье отдать, жаровнями там тепло держать, но из камней и глины трубу вывести, чтобы до весны хотя бы прослужила, а там о нормальном жилье можно будет подумать…

— Ох, как хорошо, все косточки прогрел. Сходил на рыбалку, из грязи в князи выскочил, — пробормотал Лембит, растянувшись на полке — ноги приходилось сгибать в коленях. Он сильно устал за эти три прожитых в этом мире дня — первые сутки с ночи по ночь воевал, потом еще двое суток только и делал, что раненых обихаживал, антисанитария тут ужасная, медикаментов никаких нет, раны у людей в ужасном состоянии — колотые, рубленные, резанные. И он стократно поблагодарил мысленно отца, что ведущим хирургом работал в университетской клинике, преподавая при этом студентам, и хотел, чтобы и он по его стопам пошел, медициной всерьез занялся. Он и сам так думал, даже три курса закончил, но потом понял, что это не его «ремесло», не по душе смотреть на страдания людские, а должным цинизмом, что свойственен людям этой профессии, не обзавелся.