Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 13

— Так, панибратство тут не допустимо, каждый знает свое место, — пробормотал Лембит, дожевав очередной кусочек. — Теперь остается узнать, «чье место» я по недомыслию сегодня занял.

На вопрос ответа не было, и хотя хотелось кушать, он не стал доедать мясо, мысленно посетовав на отсутствие перца и соли, и собственной чистой тарелки — все же брезгливость никуда не делась. Вытер нож, вилку и кружку сеном, затем протер свои вещицы салфеткой, и все распределил по карманам. И вовремя, тут же в дом вошел Тармо, низко поклонился.

— Мой господин, пришли ливы, хотят в твоей дружине сражаться. И люди собраны, вестника в городище я отправил, слова твои он заучил.

Шипов снова уловил странность — «мой господин» у Тармо прозвучало как-то привычно, словно тот сделал свой выбор, определился. Однако теперь нужно заниматься делом, с которым он был знаком только по книжкам и фильмам. Вот смеху-то — «малев» переводится именно как «дружина», и к нему пришли какие-то ливы, хотя в его времени этот народ практически исчез, и нет природных носителей их языка, который изучают лингвисты только в университете в Тарту. А вот названия от практически сгинувшего народа остались — Ливония, Ливский Берег и прочие.

И нет никакого удивления — полностью были истреблены и насильственно ассимилированы пруссы, зато Пруссия, уже германская по своему этническому составу, вошла в историю!

Шипов поднялся с «обжитых нар» (чур-чур, мысленно перекрестился, хотя от них, как и от сумы не отвертеться, если судьбой предназначено), и вышел из дома через дверь, согнувшись в три погибели. Весьма функциональный проем — и тепла наружу меньше уходит, и любому врагу, кто попытается вовнутрь прорваться, сгибаться тоже придется. И как следствие, подставлять под удар сверху, с размаха, а такие самые сильные, свои шею и затылок с соответствующими последствиями для организма.

— Ох, мать вашу, как дышать приятно…

Глотнув чуть морозного воздуха, Лембит моментально почувствовал легкое опьянение с нешуточным потрясением — дышать стало неимоверно легко и приятно. И только сейчас он осознал, какая антисанитария царит в жилищах эстов, если сейчас глаза на лоб полезли и надышаться кислородом не может. Усмехнулся — в его времени все пропитано промышленными отходами и «достижениями», загажены окрестности городов, климат на планете изменяться стал. А тут дышать можно полной грудью и пьянеть, вот только в таких домах жить категорически противопоказано, по крайней мере, ему уж точно. Пусть лучше обычная банька временным жилищем пока станет, но правильней будет дом нормальный построить, со стеклянными окнами, и печь с трубой сложить, чтобы топить ее «по белому», да и полы из досок настелить, грязь лучше не месить. И тут же перечень предстоящих работ и новшеств тут же стал добавляться новыми пунктами, и Шипов, мысленно охнув, предпочел «отключить» в мозгу эту «опцию». Тут как нельзя лучше выражение подходит — работы непочатый край!

Отдышавшись, вернее надышавшись чистого воздуха, Лембит внимательно окинул взглядом городище — людишек явно прибавилось, как и лошадей, причем оседланных. Последние стояли везде, и лопали отнюдь не сено — некоторым, что были покрепче статью, на морды навесили торбы с овсом или ячменем, а это одно свидетельствовало о том, что то боевые кони. Но таких даже десятка не насчитывалось, это он понял сразу, и стояли они наособицу. И седоков сразу опознал — ливы, о которых говорил Тармо. Те же эсты по виду, только в отличие от них вооружены куда лучше — на кожаных куртках железные пластины, точно такие же на шапках и сапогах, большие луки, стрелы в колчанах, округлые щиты. И главное — нормальные мечи на поясе, не длинные кинжалы, а это однозначно свидетельствует о том, что люди служивые, и в боях побывавшие — лица в шрамах, глаза цепкие, смотрят сурово, с подозрением. Это не крестьяне, вполне профессиональные воины, для которых убить врага в бою такое же ремесло, как для крестьянина выращивать зерно, а для рыбака плести сети и ловить неводом.

Да и недоверие, если оно и будет, то обусловлено — тут Лембит вполне понимал их. Ведь стоит такой весь в зеленом «господин», меча нет, доспехов тоже, уверенный такой и на голову выше. Вот только вряд ли эсты о его «подвигах» молчали, о таких «фокусах» рассказывают сразу, и никто из очевидцев не удержится, чтобы для «красочности» изложения деталей от себя не добавить. Христиане бы его сразу на костер поволокли как колдуна и чародея, но тут язычники, им чудеса на веру принимать приходится. И чем они выразительней, тем сильнее тот, кто ими обладает.

Старший из ливов, но не по возрасту, по уверенности, сделал шаг вперед, низко поклонился, и сразу же «взял быка за рога»:

— Княже, люди говорят, что сами видели, как ты огненный шар в крестоносца метнул с силой неимоверной?

Говор определенно эстонский, но иной, понять можно, как финна или карела, но трудно. Похожим наречием говорят на Сааремаа, именно так глотая слова, будто на лодке в шторм пытаются друг до друга докричаться. Так что если он лива понял, то и его поймут, только говорить нужно спокойно и раздельно, отделяя слова. И чуточку свысока, чтобы уверенность почувствовал, ведь все предельно серьезно, какие могут быть шутки.

— Ночью увидите, как я его в небо метну, и станет светло, но и не как днем — просто на пару десятков биения сердца тьму хорошо осветит, — спокойно ответил Лембит на заданный ему почтительный вопрос. И нашарив зажигалку, которая оказалась в рюкзаке и «перекочевала» в карман комбинезона, щелкнул в кулаке, из которого появилось небольшой пламя. Поднес к нему жгут сена, зажег его и протянул ливу. Тот не отшатнулся, провел ладонью над разгоравшимся пламенем и терпеливо дождался, пока высохшая трава почти полностью сгорит, отбросив остатки на снег.

— Ты, княже, чародей, вижу не врут про тебя Лайне-Лембиту, — медленно произнес лив, и неожиданно поклонился еще раз, но ниже, прижав ладонь к груди. И точно также поклонились шестеро других ливов — вот тут Шипов и озадачился, не понимая, что происходит. Однако по некой ощутимой торжественности момента, по тому, как во дворе притихли вооруженные эсты, толпа которых значительно увеличилась, понял, что сейчас ему будет сделано предложение из разряда тех, от которых не нужно отказываться…

Примерно так выглядели воины прибалтийских племен, совсем не та сила, что могла противостоять крестоносцам…

Глава 10

— Князь наш Дабрел десять лет тому назад восстал против крестоносцев, но тем подошли на помощь латгальцы. И те, кого не убили, а мы все отреклись от крещения, бежали к эстам. Здесь все, что остались от моей сотни, княже — я сотник Калья, привел людей сюда, иначе бы всех там истребили. Старейшины дали нам полосу берега вдоль «теплого» озера — бабы и дети в городище со стариками, те ловят рыбу в озере. А мы решили снова сражаться, уже за твоих эстов, княже. Нельзя бросать меч, потому что тебя победили, то не участь воина, а решившего стать рабом!

Последние слова лив произнес с нескрываемой горечью, вполне понятной — из сотни воинов осталось шестеро, такова плата за попытку противостоять завоевателям в белых плащах. Бежали в чужие края, в поисках лучшей доли, спасаясь, но и тут их настигла война. От судьбы не уйдешь и выбор только один из двух — или умереть в бою, либо покориться и признать себя данником с «куцыми правами», а может и бесправным рабом.

Лембит молчал, пристально смотря на беглого лива. Деваться тому было некуда, и пришел он сюда не из большого благородства — не поможешь сейчас эстам здесь, жизни тебе и твоим родичам не будет в здешних краях. В отличие от других эстонских земель, Унгавию пока крестоносцы не разоряли, опасаясь прямого столкновения с Псковом. Но сейчас «миролюбие» можно отбросить за ненадобностью — земли эстов восстали, и это выступление как знал Лембит, захлебнется в собственной крови, несмотря на первоначальный успех. Все дело в том, что бесконечная вереница войн и войнушек, жизнь в ожидании постоянных набегов с юга в течение чуть ли не четверти века, подорвала силу эстов, слишком много мужчин и парней погибло. А теперь остался один шанс — правильно выбрать одно из двух зол. Или покориться рыцарям, но после начала восстания это невозможно, месть тех будет страшной, либо признать над собой власть русских князей. Эсты выбрали последнее — все же восточные соседи не были столь кровожадны, удовольствовались ежегодной данью, но не забирали землю, не строили на ней свои замки, не заставляли принимать свою веру с крестом. Вот только Шипов прекрасно знал, что новгородцы и псковичи в одиночку не смогут дать «ордену меченосцев» укорот, у них просто не хватит на это сил. К тому же их боярство из разряда таких «союзников», с которыми и врагов не нужно, они их с лихвою заменят. А княжеская власть в этих торговых городах слаба, князей приглашают на «стол», а при недовольстве так же просто и изгоняют. Вся надежда на великокняжеские дружины, которые в этом году придут, но в следующем уже нет, и причина заключается всего в одном слове, коротком и кровавом, в котором заключено будущее разорение всех русских земель.