Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ) - Фонд А. - Страница 15

— Я? — у меня глаза от удивления чуть на лоб не вылезли.

— Да, вы, — улыбка Благообразного стала ещё более сладенькой.

— Но почему я⁈

— А кто? — взгляд Арсения Борисовича был столь кристально-чистым, словно у херувима на поздних полотнах Ботичелли.

— Например, вы! — твёрдо сказала я.

— Но я уже выступал, причём дважды, — от улыбки Благообразного хотелось повеситься.

Угу, ты, дорогой выступал, конечно же. Но исключительно на местных мероприятиях, там каждый раз было от десяти до пятнадцати человек. А мне предлагаешь перед многотысячной толпой выступить.

Но вслух сказала другое:

— Да тот же Роман Александрович мог бы…

— Нет, нет, — махнул ручкой Арсений Борисович, — Роман Александрович вместе с семьёй уже принял участие в семейном благотворительном фестивале. Они открытки раздавали и печенье.

Ну капец! Я даже не знала, что и сказать! Значит, этот надутый индюк. Что мнит себя отцом области, просто раздавал открытки и печенье (дурацкое мероприятие, между прочим!), а я, простая продавщица из «пятёрочки» должна выступать перед многотысячной толпой.

Интересно, они настолько верят в мои таланты? Или же надеются на фиаско? Чтобы потом продвигать какие-то свои цели? Но ведь мой провал будет общим провалом нашей делегации из России. Зачем им провал?

Хм… странно.

Но по выражению лица Благообразного ничего понять было нельзя.

— Вот и договорились, — ласково улыбнулся он мне и первым вошел в столовую, которую, наконец, открыли. — Сегодня до вечера вам все подробности сообщат.

— С-спасибо, — буркнула я и обречённо посмотрела на заставленные блинчиками, пончиками, сырниками и омлетом полки — аппетит совершенно пропал.

Да что говорить, меня потряхивало. Причём конкретно так.

Но, так как этот завтрак — единственный полноценный приём еды за день, то игнорировать его категорически нельзя. Глупо это. Да и деньги уплачены. Поэтому я волевым усилием отбросила все свои сомнения и дурное настроение (потом позлюсь, на сытый желудок и злиться легче!) и решительно ринулась к предложенным блюдам шведского стола.

Когда я уже сидела за столиком и с аппетитом уминала жаренную яичницу с сосисками, золотистыми запечёнными картофелинками и огромной порцией салата, над головой прозвучало:

— Можно?

Я подняла голову вверх и, опять увидев приторную рожу Благообразного, чуть сосиской не подавилась.

— Эмммм… — я красноречивым взглядом обвела пустые столики вокруг.

— Так вот, — предпочёл не заметить моей заминки Благообразный и уселся на стул напротив.

Мне очень хотелось встать и уйти, но еды я набрала много, так что нужно всё съесть. А то на обед сегодня будет только пряник с чаем. Да и то, без сахара (мы решили плотно есть утром и по возможности более-менее вечером, а вот в обед ограничиваться перекусом).

Так, что пришлось остаться и слушать Арсения Борисовича.

— Любовь Васильевна, — начал тот, деловито намазывая кусок сосиски горчицей, — у меня к вам вопрос.

Я постаралась удержать лицо, чтобы не скривиться. Начало разговора мне уже не нравилось.

Хотя мне оно не нравилось ещё в коридоре.

Так что ничего хорошего я не ожидала.

— Слушаю вас, Арсений Борисович, — любезно сказала я и аккуратно помешала ложечкой сахар в чашке с чаем.

— Вы не подскажете, куда это постоянно отлучаются Ефим Фомич и Фёдор Степанович? — приветливым тоном спросил Благообразный.

Я еле-еле удержалась, чтобы ложечка не выпала у меня из рук.

Но вслух сказала:

— Отлучаться разве запрещено? Вы же сами сказали, что свободное время можно использовать по собственному усмотрению.

— Но они уходят в слишком позднее время, — мягко упрекнул Арсений Борисович и откусил кусочек сосиски. — Театры и магазины уже не работают.

— Может, просто по улицам гуляют, — любезным голосом ответила я и потянула к себе тарелку с сырниками.

— Каждую ночь? — кривовато усмехнулся старейшина.

— Почему нет? — максимально равнодушно пожала плечами я и принялась увлечённо пилить ножиком сырник.

— Сомнительно! — возразил Благообразный и уставился своими проницательными рыбьими глазами на меня.

Я чуть куском сырника не подавилась.

— Так вы не подскажите? — опять спросил он.

Вот прицепился, гад!

Я крошила бедный сырник на мелкие кусочки, словно вивисектор. Когда сырники закончились, я принялась резать пончик.

Благообразный внимательно наблюдал, демонстративно ожидая моего ответа.

Наконец, и сырники, и пончики закончились, на тарелке была горка резанного теста, пауза явно затянулась, и отвечать что-то было надо.

И я брякнула:

— Да бабу они завели!

Глава 8

— Неужели? — Арсений Борисович явно мне не поверил, — одну на двоих, что ли?

Мда. Вот брякнула, так брякнула. Неудобно как получилось. Ну, а что я могла придумать вот так на ходу? И чтобы было правдоподобно?

Теперь придётся как-то выкручиваться.

— Понятия не имею, — как можно более равнодушно пожала плечами я, — что слушала, о том и говорю. А вот насколько это правда — не представляю. Свечку, как говорится, не держала. Но, думаю, дыма без огня не бывает.

Староста недоверчиво посмотрел на меня, но не сказал ничего.

А я принялась торопливо доедать.

— Материалы и вопросы по докладу вам принесут во второй половине дня, — добавил Арсений Борисович.

Я кивнула. Остаток завтрака прошел в молчании.

Сегодняшний день я планировала посвятить составлению текстов для Ксюши. Ещё пока было непонятно — она остается работать в типографии, или ей придётся чуть позже вернуться. Поэтому я и хотела на всякий случай набросать хотя бы пару текстов.

Общая канва у меня была, но, честно говоря, конкретно за этот вопрос я ещё не бралась.

Но теперь, когда Арсений Борисович сделал мне такой вот «подарок», все мои планы улетели в тартарары. Нужно было немедленно готовиться к завтрашнему выступлению.

Я вернулась к себе в номер и принялась размышлять, какие же темы хотят от меня услышать все эти люди? С американским менталитетом. Который я знаю лишь по фильмам и «цветным» революциям в моём мире.

А ещё нужно будет попытаться вспомнить хотя бы некоторые громкие заявления политиков из моего времени. И по такому принципу попытаться как-то выстроить речь.

Эх, сейчас бы сюда Интернет! Я бы сразу ого-го!

Но, увы, Интернета не было.

Да что говорить, даже самой захудалой библиотеки и то не было.

Я вздохнула.

Подскочила и пометалась по комнате. Затем плюхнулась на кровать и попыталась сосредоточиться на речи. Сосредоточиться получалось плохо.

Сперва зачесалась пятка. Затем — нос.

А потом я стала думать о детях. Как они там сейчас, без меня? Сидят, небось, бедные, в каком-нибудь интернате и думают, что я их бросила.

От избытка чувств я всхлипнула.

Обругала себя.

Велела себе взять себя в руки.

Собрала всю свою могучую железную волю в кулак и попыталась взять себя в руки.

Получилось, честно говоря, так себе.

Я думала о чём угодно: о Ричарде и Изабелле, о возвращении моего Пашки, о том, что нужно будет в Калинове первым делом отнести чёрные туфли в мастерскую и сменить набойки, о том, что у меня всё равно сырники получаются лучше, чем здесь, как бы не хвалила их Сиюткина… в общем, о чём угодно, но только не о докладе.

Прошел примерно час. Или больше.

А я не продвинулась ни на одно слово.

Стало стыдно.

Опять обругала себя.

Решительно я подскочила, судорожно вытащила из сумки блокнот и крупно по центру написала: «доклад». И поставила восклицательный знак. Жирно. Затем дважды подчеркнула.

И всё.

Больше идей, что делать дальше не было.

Сидела на кровати и пялилась на чистый лист со словом «доклад»,

И, видимо, я задремала. Потому что раздавшийся стук в дверь разбудил меня.

Я аж подпрыгнула.