Утешение - Гаврилов Николай Петрович - Страница 18

Ольга бросилась к сыну, сшибая столик, прижав его к себе вместе с котенком. Плакала и не могла наплакаться… Потом плыла куда-то, в солнечный свет и смех детей.

Тем хуже было пробуждение. За окном близко ахнуло. С потолка посыпалась побелка, Ольга мгновенно села на диване, разом оказавшись в темной квартире без света и сына.　

— Проснулась? — показался в полумраке силуэт хозяина. — Можешь умыться, там в ведре. Сейчас чуть прекратят стрелять, и поедем. Ночь хорошо прошла, тихо.　

— Скажите, а почему вы не уезжаете? — спросила Ольга, вставая с дивана, медленно возвращаясь в реальность.　

— А куда мне ехать? Здесь мой дом, моя земля, — ответил чеченец. — Да и… Чтобы уехать, деньги нужны, хотя бы на билет, а у меня и на хлеб нету, на пачку сигарет. Где их взять? Аллах милостив, как-нибудь проживу. Зря вы, русские, сюда пришли. Даже если всё с землей сровняете, камни вам будут в спину стрелять… Ладно, вроде тихо. Пойдем вниз, сейчас машина придет.　

Когда они выходили из квартиры, Ольга незаметно оставила на столике перед диваном двадцать долларов. Российских денег у нее почти не оставалось, пришлось положить доллары подруги, но она была рада, что сделала это. Он вернется домой, найдет их и купит себе много хлеба и сигарет, а может, даже билет на Моздок. И помянет ее добрым словом. Хорошо, когда есть что давать.　

На улице их ждали синие «Жигули», где сидели водитель и заросший черной щетиной Муса, который добил обгоревшего офицера. Все хотели ей помочь. В начале войны многие помогали. Потом — нет. Когда петляли по скверным пустым улицам, Ольга увидела в окошке странную картину. Горел частный дом, а возле горящего, стреляющего искрами дома танцевал лезгинку голый по пояс босой чеченец. Вокруг никого не было. Он танцевал для себя.　

— Видно, ночью в дом попали. Может, семья погибла. Теперь он пойдет воевать, — сказал сидящий на переднем сиденье Муса.　

Картинки войны… Таких картинок было много на каждой улице, в каждом дворе. Ольга не видела, но в двух кварталах от нее находился дом престарелых, где проживали в основном русские старики. Сейчас там на кроватях, в коридорах лежали разлагающиеся мертвые. В подвалах прятались матери с детьми. Когда было тихо, черные от грязи, тенями они бродили со своими детьми в поисках еды и воды; из щепок оконных рам учились разжигать костер, лазили по развалинам разбитых аптек в поисках жаропонижающего для ребенка.　

По соседним улицам ходила молодая женщина-чеченка с шестилетним чернявым сыном. В их дом было прямое попадание, ничего не осталось. От страха мальчик сошел с ума, перестав реагировать на окружающий мир. Муж сказал: «Ты мне родила больного» — и бросил их. Мать с ребенком скиталась по всем окрестным подвалам, жили в развалинах в снегу. Обычно мальчик вел себя тихо, но как только слышались выстрелы или поблизости ехали танки, начинал биться в истерике и вырывался от матери, царапая ей лицо и кусая до крови руки. Не в силах оставить больного сына, она выла в небо.

Раньше Ольга, как и многие, думала, что несет по жизни тяжелый крест, но на самом деле несла пустоту, бескрестие, а настоящего креста лучше и не знать.　

Совсем недалеко, на улице 8 Марта, куда изначально шла Ольга, находился дом для слабовидящих. Штурмуя город, о слепых, конечно, никто не думал — не до них было. Когда разбежался персонал, брошенные слепые бродили по всей округе, трогая на ощупь развалины, ища людского милосердия, без которого им не жить, но погибали от перекрестного огня на улицах.　

Не видела всего этого Ольга, и хорошо, что не видела. Ей хватило своего, иначе психика могла не выдержать.　

Между тем «Жигули» подъехали к аэропорту Северный.　

— Слушай, женщина, — обернулся к ней Муса. Мы близко не подъедем. Расстреляют машину. Высадим тебя поблизости, и иди к КПП. Они там стреляют во все, что движется, поэтому руки держи открытыми и кричи по-русски. Да поможет тебе Всевышний…　

Спустя двадцать минут на позиции, держащей под контролем дорогу к аэропорту Грозный-Северный, наблюдатель заметил идущую прямо на них одинокую женщину. Женщина шла по дороге, держа руки чуть поднятыми.　

— Михалыч, движение в нашу сторону. Баба какая-то идет, — сказал солдат, рассматривая женщину в прицел крупнокалиберного пулемета.

— Дай посмотрю. — Круглолицый, помятый прапорщик взял снайперскую винтовку и уткнулся в прицел. Оптика приблизила лицо женщины, она шла с непокрытой головой. Бледное лицо, плохо смытые разводы грязи на пальто.　

— Из Грозного идет. Ну ее в баню, может, стрельнем на всякий случай? — спросил солдат.　

— Погоди… Эй! — крикнул прапорщик, когда женщина подошла совсем близко. — Стоять на месте. Руки выше подними. Теперь медленно расстегни пальто. Повернись. Может, у тебя гранаты на поясе. Расстегни сумочку… Поставь ее на землю. Руки за голову. Ты русская? Куда идешь?　

По степи дул ветер, мял ковыль на пустом пространстве перед аэродромом, поземкой кружил снег по асфальту.　

— Я сына ищу, — крикнула в ответ женщина и сложила руки за головой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НАДЕЖДА

15.01.1995

Моросил мелкий противный дождь.

Угрюмое здание аэропорта Грозный-Северный выглядело неживым. Внутри пустой зал, на полу битое стекло. Искореженные двери. Зато за зданием располагался целый палаточный городок. На взлетной полосе стояли готовые к боевому вылету вертолеты Ми-24, бронетехника рядами. На улице холодно, промозгло и сыро, а в штабной палатке заместителя командира по воспитательной части бригады было душно от раскаленной докрасна чугунки. Полог палатки тщательно закрыт. Возле печки сушились сырые дрова.

Ольга сидела на топчане, на синем солдатском одеяле. Под крышей шатра плавал дым от печки.

Хотелось выйти на улицу и подставить лицо под морось дождя, чтобы она текла по щекам. Словно почувствовав ее желание, зам по воспитательной части, худощавый усатый майор, поднялся и расшнуровал клапан окна.

— Промерзаем здесь, поэтому топим, как в бане, — словно оправдываясь, пояснил он, возвращаясь за стол. — Итак, Ольга Владимировна… К сожалению, узнал я немного. Отчетов перед штурмом никто не писал, офицеры записывали распределение по машинам себе в блокнотики… Вашего сына никто не помнит. Но я нашел одного бойца — рыжий такой, младший сержант. Они вместе в учебке были, вместе сюда приехали. Он утверждает, что Алексей Новиков находился в танке вместе с командиром роты капитаном Грозовым. Капитан тоже числится пропавшим без вести. Как и наводчик. В общем, нет экипажа. Сам сержант тоже в составе колонны шел, но по ходу движения не справился с управлением и умудрился свалить танк с моста в канал. Поэтому и здесь остался. Видно, мама за него хорошо молилась. Гм… Простите…

Майор замолчал и побарабанил пальцами по столу. Стол в палатку принесли из здания аэропорта — офисный столик, нелепо смотрящийся здесь, среди топчанов, наваленной кучами армейской амуниции и цинков с патронами.

— Что же делать? — тихо спросила Ольга. За два дня нахождения в Чечне она уже начала понимать, что таких матерей, как она, — сотни. Просто многие из них еще оставались в неведении, на что-то надеялись дома и продолжали ходить к почтовым ящикам.

— Не знаю, — ответил майор. — Не имею понятия. Ждать! Надеяться! Вам койку в гостинице дали? Дали. Ждите! Каждый день поступают новые сведения.

Майор говорил и смотрел на сидящую напротив женщину. Вымотанная, измученная, сапоги в грязи. Глаза лихорадочно блестят — не хотела ни есть, ни спать, пока не узнает, что сыном. Наверное, чувствует себя, как во сне.

Она еще не понимает, что здесь творится, куда она приехала. Вчера сюда, на базу, пришли несколько мирных жителей из русских. Кроме всего прочего, они рассказали об одном эпизоде этой войны. Группа солдат на двух бронетранспортерах попала в засаду. Бронетранспортеры подбили из гранатометов. Кто-то погиб в машинах, а семь человек взяли в плен. Все это происходило в одном из дворов пятиэтажек. Троих раненых пленных тут же положили на землю, облили бензином и подожгли. Когда пламя погасло, три тела стали маленькими, как тела младенцев. Остальных раздели догола, развесили за ноги на деревьях, отрезали уши и выкололи глаза. Висели три дня. Один местный не выдержал, пошел к боевикам, чтобы снять их и похоронить, — его застрелили.