Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 57

Надежда произнесла что-то на древнем языке, и её голос звучал, как шёпот ветра, словно слова были сами по себе заклинанием.

— Йома, — услышала я знакомое слово, — Йома, смущающая умы. Ведьма, порождение леса. Отдайте ее тому, кто дает нам силу.

В моей руке лежал предмет, холодный и острый, словно нож, но не такой, как обычное оружие. Его лезвие казалось живым, от него исходил лёгкий запах, который одновременно был и приторно-сладким, и тяжёлым, словно лесная отрава, как будто само лезвие пропитано силой, способной связать или уничтожить. Я чувствовала, что этот предмет не просто инструмент, а часть ритуала, несущая в себе древнюю власть.

Мои руки, сжимают предмет, поверх моих рук лежат руки Димы. Мы смотрим друг на друга, связанные в одно целое, а потом смотрим на то, что лежит на валуне.

На долю секунды… всего на долю секунды мне кажется, что на меня смотрят знакомые карие глаза, полные боли и ужаса, и сердце сжалось от этого взгляда, как от удара. В этот миг всё вокруг, казалось, замерло, и дыхание остановилось. Лёгкий, почти призрачный силуэт, прежде казавшийся частью ритуала, вдруг стал пугающе реальным, словно обнажая неведомую правду.

Я невольно сжала нож сильнее, чувствуя, как руки Димы крепче обвивают мои, удерживая и поддерживая, будто защищая меня от того, что я видела. Он молчал, но его присутствие было твёрдым, и я знала, что он чувствует то же самое, что и я. Необычная связь между нами и этим странным существом становилась всё ощутимее, неотвратимой, связывающей нас с водой и ритуалом, с древними силами и чем-то пугающе близким.

Карие глаза исчезли так же внезапно, как появились, и передо мной снова был неясный силуэт, окутанный ночной тьмой и лунным светом. Слова Надежды, шёпот ветра, призыв древних сил, всё смешалось в одно, и я понимала, что сейчас должна совершить следующий шаг — какой-то акт, что завершит ритуал, привнесёт освобождение или даст новую силу.

Я моргнула и это движение вдруг стало нереально реальным. Снова перевела глаза на валун. Глаза стали больше, под ними проглядывало знакомое лицо. Избитое, окровавленное, сломленное.

— Это иллюзия? — прошептала я, почти не осознавая, что говорю вслух.

Руки Димы сильнее сжали мои, побуждая к действию. Но его глаза…. На долю секунды в них проскользнуло сознание и осознание.

Я снова моргнула, словно это простое действие на несколько мгновений возвращало мне реальность. Мое сознание словно разделилось надвое, одно было жрицей, совершающей обряд, а второй была я, пытающаяся понять, что происходит здесь.

Пение фигур стало громче. Оно гипнотизировало, заставляло действовать, завершить обряд. Дима поймал мой взгляд, и я уловила в нем почти что панику.

Перевела глаза на валун. На зеленом холодном мху лежала связанная, избитая Наталья.

Ее темные волосы змеями разметались по камню, на лице не было живого места от ударов, глаза затекли, на губах запеклась кровь.

Пение стало почти невыносимым. И снова сознание стало заволакивать туманом сна, иллюзии. Моя воля подчинялась этому зовущему голосу, этому могучему приказу.

— Йома! — шептала Надежда.

— Йома! — вторили ей остальные.

— Йома! — шептало из глубин озера. — Отдайте мне Йому!

Я снова посмотрела на Наталью. Она едва держала глаза открытыми, но в этом затуманенном, затёкшем взгляде была какая-то просьба, безмолвная мольба, пронзавшая шум голосов и ритуала, словно яркий проблеск среди тьмы. Сила древнего обряда сковывала мою волю, но в глубине, там, где ещё оставалась моя истинная сущность, возникло отчётливое ощущение протеста, будто что-то внутри кричало против этого насилия, против жертвы, на которую я не соглашалась.

Я почувствовала, как руки Димы дернулись, становясь чуть теплее. Его губы прошептали имя. С болью и любовью. И имя это было не моим.

Ярость охватила меня изнутри, чистая, безбрежная ненависть к той, кто крала моего мужчину, мою половину. И эта ненависть была не нормальной, не естественной.

В глубине леса завыли волки.

Я подняла руки вверх, стремясь уничтожить соперницу раз и навсегда.

Я подняла руки вверх стремясь разрушить гипноз.

Я опустила руки вниз с силой, стремясь завершить ритуал

Я опустила руки вниз, ударяя не по жертве на алтаре, а рядом, о камень на куски ломая костяное оружие.

Это действие прозвучало как вызов, как отказ подчиняться чужой воле. Пение оборвалось, воздух будто стал густым, и в наступившей тишине я услышала шёпот — злой, глухой, недовольный.

Фигуры вокруг нас замерли, и мне показалось, что сама тьма отступила на шаг, сомневаясь в своём праве на жертву.

Наши руки с Димой распались, как и наш союз. Он тяжело повалился на камень, рядом с Натальей. Я тоже не удержалась на ногах, падая холодную землю, которая ходуном ходила под моими ногами.

Вой волков раздался совсем рядом с нами.

— Ты как мать… — услышала я злобное шипение Надежды. — Ты нелуншӧрика. Ты тьма!

Слова Надежды, пропитанные злобой и разочарованием, звучали, как проклятие, разрывая тишину и проникая прямо в сердце. Я лежала на холодной земле, чувствуя, как её враждебная сила будто бы вытягивает из меня остатки сил, а рядом, задыхаясь, тяжело дышал Дима. Наталья, едва живая, бессильно лежала на валуне, между нами всеми — мрачное, неподвижное присутствие, связанное с этим ритуалом, искажённым, нарушенным.

Вой волков становился всё ближе, его звуки наполняли тёмный лес вокруг нас, приближаясь, как ответ на надвигающуюся тьму. Мои руки дрожали, мои чувства были перемешаны с древними, чуждыми эмоциями, словно меня пытались переделать, перекроить, сделать чем-то, чем я никогда не была.

Я взглянула на Диму, но он избегал моего взгляда, не находя в себе сил или, возможно, желания смотреть на меня. Впервые я почувствовала, что стою одна перед этой тьмой, перед волками, перед всем, что несла эта ночь.

Надежда протянула ко мне свою сухую руку и с силой схватила за волосы, дергая голову назад и открывая мою шею. Над глазами сверкнуло что-то холодное, несущее смерть.

Вой прозвучал совсем рядом. Темная тень метнулась от камней прямо на Надежду, отталкивая ее от меня, рыча и воя. Волк стоял недвижимо, его глаза, светящиеся в ночи, излучали древнюю решимость, силу, которая исходила от самой земли. Надежда, поверженная и ошеломлённая, приподнялась, глядя на волка с ужасом и непониманием, словно это нарушение было против всех её ожиданий. Вой снова прокатился по лесу, и к этому одинокому защитнику присоединились другие тени.

Они шли как дикая, необузданная волна — целая матерая стая.

Один из волков рыча подбирался к беззащитной Наталье, чьи глаза безвольно закатились от ужаса. Волк прыгнул на нее, но Дима каким-то невероятным усилием столкнул девушку с камня, перехватив волка за шею.

Что-то острое впилось в мою ногу, заставляя закричать от дикой, невероятной боли.

Всё вокруг превратилось в хаос — волки нападали на всё, что двигалось, обезумевшие, они бросались на людей, разрывая круг, нарушая границы и ритуалы. Я пыталась отползти, хватаясь за землю, когда увидела, как Дима из последних сил держит волка, схватив его за шею, не позволяя зверю добраться до Натальи, которая лежала в изнеможении, неспособная даже сопротивляться.

Стая всё теснее сжимала круг, и лица людей, старейшин, участников обряда, исказились страхом и отчаянием, многие бросились врассыпную, спасаясь от беспощадного натиска волков. Воздух был наполнен криками, воем и звуками борьбы.

Звуки выстрелов, гулкие и неожиданные, прорезали ночной хаос, как удар грома. Волк, что терзал мою ногу, дёрнулся, его пасть разжалась, и он медленно осел на землю, оставив за собой след тёплой крови. Я, едва осознавая происходящее, судорожно попыталась отползти, но боль в ноге была невыносимой, словно пылающий огонь, охвативший плоть.

Волки еще метались по поляне, но яркие огни и выстрелы заставили их отступить, оставляя после себя настоящее побоище. На поляну один за другим выходили люди в форме, вооруженные ружьями и карабинами.