Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 52

Ничем это не напоминало нашу веселую попойку с Натальей или даже сауну у Андрея. Здесь я чувствовала себя частью чего-то нового, могучего и древнего. Надежда взяла несколько горстей душистых трав, размешала их в воде, наполняя парное пространство густым ароматом, тёплым и обволакивающим, как объятия леса. Словно выполняя каждый жест с полной отдачей, она поднимала черпак, наполняла его этой зелёной водой и, шепча какие-то старинные слова, окатывала меня тёплыми волнами. Травяной настой стекал по лицу, плечам, и, будто с ним уходила накопленная боль, усталость и обида, которые так долго томились внутри.

— Баня не для смеха и веселья, — негромко произнесла она, её голос смешался с шипением горячего пара. — Здесь живёт сила, что больше нас. Она знает наши мысли, видит наши страхи, лечит… если с добром пришла. Она ничего не заберёт, кроме лишнего.

Когда Надежда начала мыть мне волосы, сильными, но нежными движениями, я закрыла глаза, позволяя ощущению тепла и чистоты заполнять всё моё существо. Её руки, казалось, знали, как снять напряжение и боль. Каждый её шепот, каждый черпак воды, плавно стекающий по телу, словно смывали следы переживаний последних дней, стирая отпечатки усталости и терзаний, которые я так старательно прятала внутри.

Наконец она отпустила меня, позволив просто сидеть в тишине, слушая своё дыхание и тихий, умиротворяющий звук капель. В этой тишине я вдруг ощутила некую пустоту — не пугающую, а скорее очищающую, дающую место чему-то новому.

— Сильно тöдiсь (колдун) тебя опутал….- покачала она головой, протягивая стакан наполненный простым квасом. — Далеко ты ему позволила в душе прорасти.

Я вздрогнула при упоминании Андрея.

— Они ведь, девушка, тем и опасны, что силу чуют и ее себе присвоить хотят. А ты сила и есть. Сокрытая от глаз до времени. Но время твое придет…. И силу свою ты тому отдашь, кто достойным будет.

— А как… — едва слышно начала я, не зная, как завершить вопрос, который вспыхнул в голове.

— Как узнать достойного? А ты по сторонам оглянись, глаза закрой, чувствами живи. Он ведь рядом ходит, опутанный Йомой. Тоже понять хочет, а тропинки найти не может. Руку ему протяни, свет свой выпусти.

Знала я о ком она говорит, к кому сердце тянулось до боли. Кому счастья желала даже поперек своего.

— А если он не захочет… если моё присутствие только путает ему голову? — прошептала я, боясь признать, насколько эти сомнения меня терзают.

— Не думай за него, — спокойно ответила она. — Каждый сам себя находит, когда время приходит. А ты… просто будь собой. Свет не удержишь. Тöдiсь просто так не отступит. Сила в тебе не малая, терять такую никому не хочется. Домой иди, спать ложись, я тут сама все оправлю, да банного старосту уважу. Тебе отдых нужен и голова чистая.

С этими словами она выпроводила меня за порог. Я не возражала, чувствуя, как сами собой закрываются глаза после бессонной ночи. Надежда была права — отдых мне был необходим.

29

Июнь

Странное это было утро, после бани с Надеждой. Сознание действительно прояснилось, все мои страхи, неуверенность и боль остались где-то во вчерашнем дне. Нет они не ушли, они просто затаились, давая мне немного времени на передышку.

Идя на работу, я заметила, как оживает село. Летний солнечный свет освещал улицы, где местные жители убирали мусор, красили заборы, поправляли тротуары. На центральной площади возводились палатки и украшения, деревья и скамейки украшались цветами. Я замедлила шаг, невольно засмотревшись на всё это оживление, ощущая, как село преображается на моих глазах. Похоже, готовился какой-то праздник, что-то важное, и я поймала себя на мысли, что не замечала этого раньше, была настолько поглощена собой и своими переживаниями, что словно жила в отдельной реальности, не чувствуя себя частью этого места.

Кто-то помахал мне рукой, соседские дети встретили улыбками и застенчивым блеском маленьких глаз, на которые я не могла не ответить.

Работами на площади руководила мама Сашко — я даже имени ее не знала. Знала только, что она — один из агрономов комплекса.

— Доброе утро, — улыбнулась она мне, — этот праздник меня в могилу сведет… — и тут же заматерилась на двух мужиков, которые явно что-то делали не так. — Прости, Айна. Ты ведь придешь?

Я замерла, на мгновение забыв, о чём речь, но тут же вспомнила — конечно, День села! Я же сама видела заявки на финансирование и даже направляла документы в край. Праздник этот, очевидно, значил для жителей много. Любительницей общественных мероприятий местного пошиба я никогда не была, но отказаться не могла. В конце концов я и светские вечера не любила — но посещала ради работы.

— Да, зайду, конечно, — сдержанно улыбнулась, направляясь на работу.

В администрации настроение у всех тоже было приподнятое — Дима не поскупился на премии к празднику в субботу. Перепало даже мне, хоть я и не работала на Хворостова официально. На своем столе я обнаружила плотный конверт, в котором лежало несколько пятитысячных купюр — для села сумма более чем приличная, хоть и заставившая меня горько фыркнуть — раньше такую сумму я за несколько дней работы получала. Впрочем, тратиться здесь мне было не на что, поэтому и жаловаться не стоит.

День проходил настолько буднично и спокойно, что даже не верилось. Меня никто не дергал, никто не навязывался в компанию, работа текла словно весенний ручеек — спокойно и быстро. И даже вернувшись домой я не ощутила былого одиночества. Выпив чаю, я вдруг поняла, что со вчерашнего вечера меня словно укутал теплый, мягкий кокон защиты. Защиты от боли и обид, от злости и неуверенности, от неприязни и страха. Это позволило мне снова погрузиться в работу с документами по Баринову, которая сегодня шла так же гладко, как и весь этот день.

Часы пролетали один за другим, а я, погружённая в тексты и записи, даже не замечала их. Лишь звук автомобиля, остановившегося перед домом, заставил меня оторваться от работы. Я невольно нахмурилась, не ожидая гостей и не настроенная на визиты, кто бы это ни был. Но секунды спустя в дверь постучали, настойчиво и нетерпеливо, не оставляя мне выбора.

Слегка поколебавшись, я встала и направилась к двери, чувствуя лёгкое напряжение, которое теперь нарушило тот покой, что окутывал меня весь день.

На пороге стоял Андрей с большой коробкой в руках. Его вид меня потряс: бледное лицо, тяжёлые тени под глазами, взъерошенные и мокрые волосы — всё это выглядело так непривычно, словно он выбрался из какой-то тёмной бездны.

— Андрей? — Сердце гулко ударило о рёбра, смешав удивление и тревогу в один комок. — Какого… Что случилось?

Он молча смотрел на меня несколько секунд, будто сам не мог сразу объяснить, что делает здесь, и, наконец, опустил коробку на пол. Его плечи едва заметно дрожали, и я впервые видела его в таком состоянии — ослабленным, как будто за гранью собственных сил.

— Айна. Моя кошка. Она у тебя?

— Да. Вон, Обжорка, спит на кровати. Что случилось?

Он молча открыл коробку, из которой на меня смотрели четыре пары зеленых глаз: одни, большие с недоверием, злобой и страхом, и три пары совсем крошечных.

— Айна…. Это все, кто выжили.

— Что? — внутри меня образовался липкий комок из страха, причем я не знала, чего боюсь больше — новостей, которые он принес или его самого.

— Кто-то отравил всех кошек, Айна. Всех моих кошек.

Его слова эхом отдались в тишине, и на мгновение весь мир замер. Отравили? Всех? Я посмотрела на Обжорку, которая мирно спала на кровати, не подозревая, что чудом избежала участи остальных.

Он хотел зайти в дом, однако я невольно попятилась от него, снедаемая собственными сомнениями и подозрениями. Уж больно странно все это было. Не верила я тому, что кто-то в селе способен был на такое. Да и кому надо идти к его дому и подкидывать отраву беззащитным зверям — они же не волки. Страшное, отравленное подозрение вертелось в голове, но я не могла поверить в него даже сейчас.

Я смотрела на Андрея, но в глазах передо мной стоял другой человек — тот, кто некогда пытался манипулировать мной, ломая доверие и пользуясь самыми жестокими методами. Воспоминание о нём наложилось на лицо Андрея, и ужасная мысль, отравленное подозрение пронзило меня, почти парализуя.