Ответный удар (СИ) - Тыналин Алим - Страница 20

Казаков похолодел:

— Н-нет… А что?

— Да вот, говорят, вы частый гость в его заведении, — Беспалов постучал пальцем по бумаге. — И суммы там фигурируют интересные.

В этот момент в кабинет без стука влетел встрепанный секретарь:

— Алексей Петрович! Там Пирогов…

— Что еще?

— Он только что написал заявление об уходе. И… — секретарь замялся. — Он забрал все свои расчеты по новым маркам стали.

Беспалов грохнул кулаком по столу:

— Что здесь происходит⁈ Казаков, немедленно решите этот вопрос.

Но его заместитель, бормоча что-то о срочных делах, уже выскользнул за дверь.

Оставшись один, Беспалов тяжело опустился в кресло. Что-то неуловимо менялось в последние дни. Пирогов, всегда такой лояльный, вдруг выступает против. Казаков явно что-то скрывает. А тут еще эти слухи о его карточных долгах.

Он подошел к сейфу, провел рукой по холодному металлу. Здесь, за стальной дверцей, лежала папка с документами, плод многомесячной работы по сбору компромата на Краснова. Но теперь появилось нехорошее предчувствие.

В приемной звонил телефон, за окном шумела вечерняя Москва. А в кабинете Беспалова, среди красного дерева и бронзы, витало ощущение надвигающейся беды. Словно первые трещины пробежали по тщательно выстроенной системе, предвещая скорый обвал.

Он еще раз проверил замок сейфа и вышел, плотно прикрыв дверь. «Нужно усилить охрану, — подумал Беспалов. — И присмотреться к Казакову повнимательнее. Что-то здесь не так…»

Когда ночь окутала особняк «Сталь-треста» на Мясницкой плотной апрельской темнотой. В пустых коридорах гулко отдавались шаги ночного сторожа. Казаков, притаившийся за массивной портьерой, дождался, когда стихнет скрип половиц, и бесшумно скользнул к кабинету Беспалова.

Ключ, которым он пользовался уже не первый год, легко вошел в замок. Внутри пахло кожей кресел и «Герцеговиной Флор», любимыми папиросами начальника. Лунный свет, пробивавшийся сквозь незашторенные окна, серебрил массивный сейф в углу.

Руки предательски дрожали, когда он набирал комбинацию. Цифры знакомо щелкали под пальцами: 7−14–23… Беспалов так и не сменил код с прошлого года.

За спиной скрипнула половица. Казаков замер, но было поздно.

— Так-так… — голос Беспалова прозвучал неожиданно спокойно. В кабинете вспыхнул свет. — Что же вы, Игорь Владимирович, даже перчатки не надели? Наследите.

У двери стояли двое из охраны. В центре комнаты сам Беспалов, и в его руке поблескивал «Браунинг».

— Я… я могу объяснить… — начал Казаков, но Беспалов перебил:

— Не утруждайтесь. Я все знаю. И про долги у Штольца, и про предложение в семь тысяч за документы. Знаете, кто был истинным покупателем? — он усмехнулся. — Краснов. Это его люди подкинули вам идею с кражей.

Казаков тяжело опустился в кресло. В висках стучало: «Попался, как мальчишка».

— Думаю, самое время показать те документы, что я обнаружил сегодня, — Беспалов разложил на столе какие-то бумаги: — Вот, полюбуйтесь. Вы уже месяц сливаете информацию конкурентам. Заодно приторговываете техническими секретами. А вот и расписки из игорного дома. Охрана! — Беспалов кивнул стоявшим у двери. — Уведите его.

Когда заместитель ушел, Беспалов медленно опустился в кресло. Его империя рушилась на глазах. Казаков оказался предателем. Пирогов уходит к конкуренту.

В опустевшем кабинете директор долго смотрел на ночную Москву. До самого утра. Первые лучи рассвета окрасили крыши домов в розовый цвет, а он все сидел. В приемной уже звонили телефоны весть о ночном скандале разлетелась мгновенно.

Беспалов достал из ящика стола бутылку коньяка. Налил, залпом выпил.

Капкан захлопнулся.

Глава 10

От турбин к бытовым приборам

В просторном испытательном зале заводской лаборатории царил рабочий хаос. Гудели моторы, шипел пар, грохотали механизмы. За массивным бронестеклом в специальной камере высотой шесть метров располагался турбинный стенд — наша гордость, изготовленный по чертежам Коломенского завода.

— Давление сорок две атмосферы по манометру Бурдона, температура пара шестьсот десять градусов по оптическому пирометру «Ардометр»! — Турчанинов, толковый инженер, помощник Протасова, не отрываясь, следил за стрелками механических самописцев фирмы «Сименс». — Обороты двенадцать тысяч триста в минуту!

В потоке раскаленного пара вращалась экспериментальная турбинная лопатка из нашей новой хром-молибден-ванадиевой стали. Металл светился тусклым красным светом.

— Триста шестьдесят часов непрерывной работы, — Величковский сверился с лабораторным журналом. — Николай, переведите паровой регулятор на циклический режим.

Сорокин потянул массивный латунный рычаг на пульте управления. Турбина начала работать в переменном режиме, резкие ускорения сменялись торможением.

— Смотрите на показания индикаторов деформации, — я указал на ряд круглых циферблатов системы «Гартман-Браун». — Даже при пиковых нагрузках стрелки не дрожат.

— А вот результаты исследования на металлографическом микроскопе, — Величковский разложил на столе фотопластинки. — После трехсот часов работы структура остается стабильной. Карбиды не коагулируют, размер зерна не меняется.

Сорокин оторвался от приборов:

— Начинаем испытания рельсовой стали?

Я кивнул. На соседнем стенде уже был смонтирован рельсовый полигон. Тяжелый каток диаметром метр двадцать, имитирующий колесную пару паровоза серии «Э», мерно вращался на массивной чугунной станине.

— Нагрузка тридцать тонн на ось, — докладывал лаборант, следя за круглым циферблатом динамометра. — Скорость вращения соответствует ста километрам в час.

— Запускайте цикл! — скомандовал я.

Каток с грохотом обрушился на рельс. Механический счетчик защелкал, отсчитывая обороты.

— Десять тысяч проходов… Двадцать тысяч… — монотонно докладывал Турчанинов. — Пятьдесят тысяч…

Я внимательно осмотрел поверхность катания через лупу с десятикратным увеличением. Даже при такой нагрузке металл оставался без следов усталостного износа.

— Бейнитная структура с микродобавками ванадия работает идеально, — удовлетворенно заметил Величковский. — Твердость поверхности триста пятьдесят единиц по Бринеллю при вязкой сердцевине.

— Сто тысяч циклов! — объявил лаборант. — Износ поверхности катания всего двенадцать сотых миллиметра по микрометру!

— Теперь мостовые конструкции, — я перешел к третьему стенду, где на мощной раме были закреплены две балки двутаврового сечения.

— Начинаем нагружение, — Сорокин открыл вентиль гидравлической системы. — Четырехточечная схема изгиба.

Стрелка силоизмерителя медленно поползла вверх.

— Сто тонн… Двести… Триста… — докладывал Турчанинов. — При нагрузке триста двадцать тонн прогиб всего четырнадцать миллиметров! И никакой остаточной деформации!

— И заметьте, — добавил я, — масса этой балки на двадцать процентов меньше стандартной за счет легирования ниобием.

— Леонид Иванович, — Величковский задумчиво разглядывал графики испытаний турбинной лопатки. — А ведь эти сплавы можно использовать не только в энергетике. Такая жаропрочность, такая коррозионная стойкость. Много где пригодится.

— Именно об этом поговорим вечером, — тихо ответил я. — В другом месте.

Профессор понимающе кивнул. А пока испытания продолжались. Гудели моторы, шипел пар, стучали механизмы. Новые стали, созданные по технологиям из будущего, раз за разом доказывали свое превосходство.

После испытаний я еще час провел в заводской конторе, просматривая протоколы и подписывая документы для завтрашней комиссии. Величковский педантично сводил результаты в специальные таблицы, то и дело протирая запотевшее пенсне. Турчанинов и Сорокин колдовали над чертежами, размечая точки для новых измерений.

Когда стрелки стенных часов показали три пополудни, я собрал бумаги в портфель:

— Все, товарищи, — я невольно улыбнулся, поймав понимающий взгляд Величковского. — На сегодня официальная часть закончена.