Мифология русских войн. Том II - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 60

Глава 44

Железная цена, заплаченная за что?

Именно в этом состоит главный вопрос об «Отечественной войне 1812 года»: зачем?

Если победу Наполеона при Бородино русские историки называют «пирровой», то есть несущей семена будущей катастрофы, то отчего же они избегают ставить вопрос о цене для России во всей кампании 1812 года? По-беда — это то, что после беды. Так в какую беду вверг Александр свою страну? Во что ей обошелся его парижский триумф? Самое печальное — «Военное министерство, насколько нам известно, никогда не подсчитывало потери в период Наполеоновских войн»[516]. Людишек не считали в самом буквальном смысле…

Наполеон прикидывал, что

С демографической точки зрения эта война лишила Россию двух миллионов человек в приросте ее населения (включая неродившихся)[518]. «На наш взгляд, (прямые) людские потери России в 1812–1814 гг. можно оценить в приблизительном диапазоне до 1 млн человек»[519].

В деньгах потери России составили «несколько миллиардов тех рублей. Были уничтожены центры сосредоточия фабричной промышленности в Москве и вокруг нее. Многие фабричные заведения хотя напрямую и не пострадали, но оказались разоренными. Поэтому после 1812 г. стали возникать, наряду со старыми центрами, новые, — например, бумажное ткачество в районе г. Иванова. 1812 год, считал М. И. Туган-Барановский, «ускорил ту промышленную эволюцию, которая определялась общими условиями русского хозяйственного развития, — эволюцию, выражавшуюся в росте кустарной промышленности за счет фабричной, что было характерно для России первой половины прошлого века»[520].

На переговорах с Балашовым 30 июня 1812 (идет десятый день войны) Наполеон ставит лишь одно условие: исполнить тильзитское обещание об анти-английских торговых санкциях. В ответ на письмо Александра I Наполеон предложил: «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман»[521].

Отказ от торговли с Англией для тогдашнего Газпрома, конечно, был чувствителен. Но не чувствительнее реально понесенных потерь как людских, так и экономических[522].

Или, может, стоило сжигать Москву и класть сотни тысяч русских жизней ради удержания сдуру проглоченной Польши (вместе с миллионом ее евреев)?

Или ради герцога Ольденбургского?[523] Или ради свободной торговли с Англией?

Может, Бонапарт угрожал русской вере?

Но разве были хоть какие-то претензии у Наполеона к православной церкви?

Времена его церковноборчества уже давно прошли. В 1802 году он восстановил религию в правах, подписав конкордат с римским папой. Впрочем, остатки республиканского видения религии очень сильно ожили с началом испанской войны, где «монахи, священники, инквизиторы стали не просто пропагандистами священной войны против Наполеоновских войск, но и вдохновителями ужасающих зверств по отношению к пленным французам или союзникам. Ответом на это армии был новый виток антирелигиозности. В бою под Брагой в Португалии ополченческая рота испанцев состояла из молодых монахов. Пощады им не давали»[524].

И все же «каждое воскресенье после мессы проводился парад, где ему (Наполеону) представлял вновь сформированные части»[525]. Если даже сам император «не нуждался в гипотезе Бога», он прекрасно понимали значимость религии в политике, и потому не вел против нее войну. Как сказал Меттерних, —

Православные епископы Западной Руси встретили его колокольным звоном. Могилёв был занят корпусом маршала Даву. 13 июля французы приказали архиепископу вместе с духовенством принести присягу новым властям. Обсудив ситуацию с членами консистории и секретарем, архиеп. Варлаам Шишацкий 14 июля в кафедральном соборе присягнул Наполеону. Консистория предписала духовенству сделать то же самое, и две трети духовенства епархии принесли присягу по формуле: «Я, нижеподписавшийся, клянусь всемогущим Богом в том, что установленному правительству от его императорского величества французского императора и италийского короля Наполеона имею быть верным и все повеления его исполнять, и дабы исполнены были — стараться буду».

Вслед за этим архиепископ Варлаам получил отношение от могилевского полицеймейстера о праздновании 3-го августа (по старому стилю) дня тезоименитства Императора Наполеона, и о вечернем освещении (иллюминации), в знак особого торжества, церквей и домов города. Вследствие резолюции архиепископа Варлаама, консистория определила дать знать духовенству всей епархии о торжественном праздновании 3-го августа и назначила для наблюдения за выполнением этого распоряжения особых надзирателей: могилевского благочинного, протоиерея Вонсевича, и состоящего при архиерейском доме иеромонаха Ореста.

Кафедральный протоиерей в своем показании говорит, что 3 и 13 августа, т. е. в день рождения Императора Наполеона и Императрицы Жозефины во время архиерейского служения в кафедральном соборе, он произнес две проповеди по приказанию могилевского архипастыря. Содержание проповеди, сказанной 3 августа, было общее о промысле Божием, но в конце проповеди, сколько он, протоиерей, помнит, было им сказано обращение к Императору французов в таких словах:

Позже архиеп. Варлаам сказал, что он велел поспешно списать проповедь с печатных книг, с изменением некоторых слов и с включением имени Наполеона и его супруги.

11 августа, вследствие требования временной комиссии, архиепископ Варлаам издал распоряжение, чтобы в могилевских церквах не звонили в колокола от захода до восхода солнца, а к литургии звонили бы тихо и непродолжительно[527].